Полководцы кавказских войн

— Господа, берегитесь человека в красном, который к вам приближается! (По-французски. — А. Ш.)

Сакен и офицеры остереглись. Между тем свирепый Фет-Улла, посоветовавшись со своими, со списком в руках пошел к воротам, толпа раздалась, и мы поспешили за Фет-Уллою. Мы подошли к воротам, их отперли, и мы хлынули из крепости, будучи весьма довольны, что так отделались.

Фет-Улла сам поехал договариваться о сдаче к корпусному командиру на главную батарею. Через час он возвратился с подписанной Паскевичем бумагой. Он вошел в крепость, ворота за ним заперлись, и мы около часа дожидались окончательного ответа у ворот. Наконец они отперлись настежь, и началось шествие. Паша ехал на богато убранном коне и тотчас повернул налево к селению Суклис, где стоял с отрядом Раевский, нисколько не спрашивая о Паскевиче, которого он и не видел, а тот и позабыл спросить о нем. За пашою ехал отряд богато одетых молодцеватых турок, а за ними человек четыреста пеших воинов с ружьями и среди них несколько женщин, закрытых чадрами, верхом или на носилках. А затем двинулась толпа жителей.

Как скоро шествие кончилось, мы вступили в крепость. Я занялся немедленно устроением везде постов, ибо был начальником вступивших в крепость войск и в эту ночь ночевал близ мечети.

Меня занимало видеть учебные заведения ахалцыхской мечети, и я в следующие дни осмотрел библиотеку, в которой было большое число редких восточных книг, которым я сделал опись. Я рассматривал книги с помощью одного ученого и умного муллы. При осмотре произошел такой случай: на полу лежало ядро, пущенное нами из орудия, которое пролетело в окно во время осады и, разбив угол в комнате, закатилось под стол. Подняв ядро сие, я подал его мулле и спросил в шутку:

— К какому разряду должно занести в опись вещь сию, найденную в библиотеке?

Мулла, повертев несколько в руках ядро, вздохнув, ответил:

— Ядро сие принадлежит к разряду превратностей мира сего, ныне оно восторжествовало.

Ответ прекрасный, исполненный глубокомыслия о переменах судеб наших».

Орден Святого Георгия 3-й степени стал боевой наградой генерал-майору Н.Н. Муравьеву за Ахалцыхскую крепость. Он был одним из главных действующих лиц того эпизода русско-турецкой войны 1828—1829 годов на Кавказском театре военных действий.

С наступившей зимой военные действия прекратились. Холода и снег в юрах делали пути-дороги просто неодолимыми. Противники расходились в разные стороны, оставляя сильные гарнизоны в приграничных крепостях, сторожевые заставы в селениях, стоявших на дорогах.

Весной боевые действия возобновились. Военный совет Отдельного корпуса, состоявшийся в Карсе, наметил план дальнейших операций русских войск против султанской Анатолийской армии. Действовать требовалось быстро и решительно, поскольку неприятель первым начал наступательные «движения».

Требовалось подать незамедлительную помощь отряду Бурцева под Ахалцыхом, где под крепостью скопились значительные силы местных турецких ополчений. Генерал-майору Н.Н. Муравьеву поручается командование отрядом из карабинерного и Донского казачьего полков, егерского батальона и легкой конной артиллерией. Он совершает марш-бросок и неожиданно для противника появляется перед Ахалцыхской крепостью. Происходит жаркий бой, и турецкие войска из местных горцев рассеиваются в окрестных горах.

ВСТРЕЧИ С ПУШКИНЫМ. СЛОЖНОСТЬ ОТНОШЕНИЙ С ПАСКЕВИЧЕМ

»' Когда Муравьев с отрядом возвращался в главную корпусную р квартиру, в Карс, то услышал приятную и удивительную новость. | В действующий Отдельный корпус приехала российская знамени-т Тость — поэт Александр Сергеевич Пушкин, давно искавший Ь повода навестить любимого брата Льва, служившего в Нижегород-1, ском полку прапорщиком. В походном лагере кавказцев Николай §Г Николаевич и познакомился лично с гостем.

Ц Когда Пушкин прибыл под Карс, то ему пришлось делить вре-I ' мя между наместником графом Паскевичем-Эриванским, кото-Ц рый старался не отпускать от себя поэта вообще в любое вре-1 мя, братом Львом и многочисленными друзьями, среди которых было много разжалованных и сосланных на Кавказскую войну If декабристов. Последние собирались в походной палатке Нико-» лая Раевского-младшего, полкового командира славных драгун-| нижегородцев. Пушкин подарил ему, своему давнему товарищу, I два любимых произведения — «Кавказского пленника» и «Анд-I рея Шенье».

I В палатке гостеприимного Раевского поэт читал близким ему людям «Бориса Годунова» и «Евгения Онегина». Среди присутство-| вавших находился и генерал Муравьев, известный в офицерской | среде стремлением жить с подчиненными одной дружной «фронтовой» семьей. Однако к тому времени Николай Николаевич уже славился и колоссальным педантизмом, основы которого заложила в нем штабная работа.

Однажды Пушкин читал сцену, в которой самозванец Григорий Отрепьев в любовном порыве признается Марине Мнишек, что он не царевич Дмитрий. Генерал-майор Муравьев, внимательно слушавший поэта, не выдержал и остановил его:

— Позвольте, Александр Сергеевич, как же такая неосторожность со стороны самозванца? Ну а если она.его выдаст?

Немало удивленный таким вопросом Пушкин, впадавший во время декламации в поэтическое забытье, ответил с заметной досадой:

— Подождите, увидите, что не выдаст...

После такой «выходки» дотошного слушателя в генеральском мундире горделивый поэт объявил друзьям: при нем он больше им ничего читать не будет. Те быстро нашли выход из конфликтного

положения. На следующий вечер они выставили в лагере из рядовых драгун сигналыциков-махалыциков, чтобы знать, если Муравьев направится к палатке Раевского.

Получив своевременно условный сигнал, любители пушкинской поэзии разбежались из палатки вместе с ее хозяином и столичным гостем. Они собрались в нее только после того, как немало удивленный Николай Николаевич, намеревавшийся послушать в авторском исполнении «Евгения Онегина», удалился восвояси...

Боевые действия в Азиатской Турции шли своим чередом. Победно завершается большое сражение у селения Менджергонд, где генерал-майор Муравьев руководил действиями русской артиллерии. А в годовщину Полтавской баталии знамя Российской империи взметнулось над цитаделью Эрзерума.

Затем следует осада крепости Бейбурт. При ее взятии Муравьев командует Херсонским пехотным полком и стрелками-егеря-ми. Наградой Николаю Николаевичу за Бейбурт стало почетное Золотое оружие.

Однако личные боевые заслуги и часто «выказанная» доблесть все же сослужили ему плохую службу. Виной тому стал главнокомандующий граф Паскевич-Эриванский, который, хотя и боролся со своей человеческой «слабостью», иногда весьма болезненно относился к чужой славе на войне, в том числе и к славе подчиненного ему генерала. Царский наместник на людях стал «затирать» Муравьева, все меньше и меньше давая ему самостоятельности в решениях. Тот же, человек по-армейски прямой и резкий, с трудом переносил такое отношение к себе со стороны главнокомандующего. Отношения между ними к концу войны испортились совсем.

Более того, вскоре излишне самолюбивый Иван Федорович в секретном донесении Императору Николаю I, благоволившему к нему, попросил убрать из кавказских войск трех генералов — Сакена, Раевского и Муравьева. Все они относились к числу боевых военачальников и были прославленными в русской армии личностями. Паскевич-Эриванский в письме указывал и причину такой просьбы, назвав генералов людьми, склонными к вольнодумству.

Однако содержание письма наместника в Санкт-Петербург не стало секретом для Муравьева. Он обращается в Главный штаб и лично к генерал-фельдмаршалу графу И.И. Дибичу-Забалканско-му о переводе его в армейские войска подальше от Паскевича.

Письмо это имело для Николая Николаевича самые неблагоприятные последствия.

Ответ из Санкт-Петербурга пришел совсем не такой, какой ожидался Муравьевым. С одной стороны, Император «встал горой» за своего любимца — кавказского наместника, с другой — весной 1830 года из Главного штаба пришло решение, согласно которому генерал-майор Н.Н. Муравьев увольнялся в отставку из войск Отдельного корпуса по личному желанию.