Юный техник, 2008 № 10

Сначала я расстроился, что сломал какую-нибудь важную вещь, но поезд начал сбавлять ход, за окнами замелькали дома поселка, и я забыл об этой неприятности. Пассажиры заспешили к выходу, папа с мамой тоже подхватили сумки и наперебой заторопили меня. Странные люди! Можно подумать, что я не хочу выходить.

Первый сюрприз ждал нас на перроне. Там тоже к нам подлетели разные люди и стали дергать за рукава и орать прямо в уши про дешевое жилье. Едва мы от них отбились, как я увидел стоявшую в стороне, у лавочки… Елизавету Николаевну!

— Папа, мама! — закричал я. — Смотрите!

— Ба! — сказал папа и выронил сумку. Мама захлопала глазами и замерла как вкопанная. А я рванулся было к Елизавете Николаевне, но через два-три шага тоже замер. Чего-то я вдруг застеснялся. Все-таки с первой учительницей мы два года не виделись, она после нашего класса на пенсию ушла и сразу уехала куда-то. Но самое-то смешное, я ведь когда вещи перед выходом собирал, про Елизавету Николаевну вспомнил и подумал: вот было бы здорово, если б она именно в Лазаревское переехала, а здесь бы нам повстречалась и предложила у себя поселиться. И денег бы не много попросила, а то мама с папой переживают, что нам их для нормального отдыха не хватит… Вот я и затормозил. Такого же не бывает, чтобы невероятные мысли сбывались! А получается, что бывает. Хотя Елизавета Николаевна нас ведь еще жить к себе не позвала…

И тут она нас тоже заметила и сразу узнала. Побежала к нам, замахала руками: — Кукушкин! Гарик! — Остановилась, задумалась ненадолго, махнула рукой: — Вы меня извините, товарищи родители, не помню уже, как вас зовут… А Гарика помню! Я весь ваш класс по именам помню… — Учительница полезла в карман за платком, стала вытирать глаза, потом обняла меня вдруг крепко-крепко. Я снова застеснялся. Стою, как истукан, и молчу. А мама с папой, наоборот, оживились, заговорили разом. Напомнили свои имена, стали рассказывать, что вот, мол, отдыхать в Лазаревское приехали… Странные они! Можно подумать, что летом на море можно поехать, чтобы работать.

Хотя папа куда только не ездит по работе — и зимой, и летом. Вот, недавно только с Севера вернулся, с Кольского полуострова. Там какой-то интересный случай произошел — то ли военный самолет разбился, то ли метеорит упал. Папа мне оттуда сувенир привез…

Но тут мои мысли прервала Елизавета Николаевна.

И произнесла то, что я и хотел:

— Так это же замечательно! Это очень кстати! Я как раз к поезду пришла, чтобы жилье людям предложить.

Дочка еще в прошлом году второй раз вышла замуж, перебралась в Сочи к мужу, а внук сейчас в армии. Вот я и осталась одна в двухкомнатной квартире…

Папа с мамой переглянулись, а учительница замахала руками, заговорила быстро-быстро:

— Нет, вы не подумайте, я не из-за денег! Просто людям помочь хочется, да и скучно в одиночестве. Может, вы у меня остановитесь? Мне и с Гариком пообщаться хочется, и вообще — не чужие ведь…

…Конечно, мы поселились у Елизаветы Николаевны. Правда, маме больше бы хотелось пожить в частном доме, с садом, чтобы можно было посидеть вечером на лавочке, понюхать южную зелень… А что ее нюхать?

Главное — море! А оно от дома Елизаветы Николаевны совсем рядом — пять минут каких-то. А зелень понюхать можно с лоджии — она как раз на склон горы выходит, а весь этот склон просто утопает в зелени.

В этот вечер мы ничего нюхать не стали — поужинали, приняли душ и уснули как убитые. Во всяком случае, я. Вот ведь интересно: полтора дня в поезде ехал, ничего не делал, только на полке валялся, а устал!

Рано утром мы проснулись, умылись, попили чаю — и на море!

Ах, как это здорово! Да что рассказывать — все и так, наверное, знают, что такое теплое и в то же время бодряще-прохладное, ласковое, соленое, доброе и веселое, синее и прозрачное Черное море! А кто не знает… Разве это расскажешь?..

Я плавал, нырял, кувыркался, бесился в воде до одури. Папа успел искупаться, позагорать, снова искупаться, а я все не мог насладиться, наплескаться… Если бы не позвала мама, я бы, наверное, плавал и нырял до самого вечера.

Но мама позвала — и очень строгим голосом. Раз уже, наверное, в пятый. А когда мама зовет таким голосом, с ней лучше не спорить.

— Смотри, синий весь! — сказала мама, когда я вылез. — Витя, хоть ты ему скажи!

Но папа, приподнявшись на локте, смотрел куда-то мимо нас. Мы с мамой посмотрели туда же. По пляжу шел парень — такой же подросток, как я, может, чуть старше, и нес на вытянутых руках то ли поднос, то ли фанерку, а на ней розовело что-то в три ряда…

— Раки!.. — простонал папа и облизнулся.

А парень, подойдя совсем близко, певуче закричал:

— А вот, кому раковины рапанов?! Раковины рапанов!

— Тьфу ты! — сказал папа и вновь плюхнулся на гальку. А вот я… Я вскочил и остолбенел… Мне показалось вдруг, что дунуло холодным ветром, отчего мурашки побежали по коже.

Я понял, что хрустнуло вчера в моей сумке!

Назад я несся быстрее, чем час назад к морю. За мной едва поспевал, отдуваясь, папа, а мама вообще отстала и сердито кричала вслед, чтобы мы ее подождали.

— Ну, что, скажи, что случилось? Куда ты так сорвался? — это уже относилось ко мне.

— У меня сумка не разобрана, — буркнул я.

— Сумка?! — закричала мама громче прежнего. — И ради этого ты сорвал нас с пляжа?! Ты что, перекупался?

Мама у меня добрая, только нервная система у нее расшатана. Она сама так все время говорит. Мол, с такой работой от нервов скоро одни тряпки останутся. Но я про сумку правду сказал. Вчера разобрать свои вещи у меня просто не осталось сил. А про хруст в сумке я вообще забыл. И только сейчас вспомнил, когда парень ракушки пронес. Ведь у меня в сумке могла хрустнуть только ракушка!

Эту ракушку папа привез мне с Кольского полуострова. Там весной упал метеорит, и папу послали в командировку. А когда он и другие журналисты приехали на место, военные к метеориту их не пустили. Сказали, что это не метеорит, а военный истребитель-перехватчик. Случилась авария, загорелся мотор, самолет упал в лесное озеро, но летчик успел катапультироваться.

Никто не пострадал, так что, мол, разойдитесь — военная тайна.

Папа не разошелся, сделал вид, что поверил, а сам вокруг озера по лесу побродил. Увидел срезанные макушки деревьев. Их могло срезать и самолетом, и метеоритом. А больше ничего и не нашел, только эту ракушку. Большую, с ладонь, и на ладонь как раз похожую, только не розовую, а голубовато-серую. Из нее пять отростков торчало — и впрямь как пальцы. Только очень тонкие, с карандаш. Самое странное — откуда в заполярном лесу ракушка? Папа привез ее домой и подарил мне. Вот ее я и взял с собой на море! И, наверное, один из «пальцев» у этой ракушки отломился.

…Ну, конечно! Я так и знал… Один отросток ракушки лежал в сумке отдельно. Я, конечно, расстроился. Стоял и смотрел на ракушку. И пока смотрел, мне в голову стукнула вдруг дурацкая мысль…

Что я подумал тогда, когда сломал ракушку? Вот именно! Я подумал: хорошо бы, Елизавета Николаевна жила в Лазаревском и пустила нас к себе жить. А дальше именно то и случилось, что я подумал! Разве могло так получиться само собой? Да ни за что, точно говорю!

Я сколько раз думал на уроках: вот бы меня не вызвали к доске! Бывает, что и не вызывают, но чаще почему-то — наоборот. В России миллион мест, куда бы могла уехать Елизавета Николаевна! К тому же, она могла ухать и за границу. Это раз. А сколько в том же Лазаревском людей сдают жилье? Наверное, много, и все-таки не все ведь… А к нашему поезду сколько из них пришло? Совсем немного. Это два. И чтобы вот так совпало, чтобы именно среди них оказалась моя учительница? Именно когда я об этом помечтал? Что-то мне плохо верится. Но она ведь пришла? Тьфу ты, я совсем запутался!

В общем, мысль моя была такой: я подумал об учительнице сразу после того, как сломалась ракушка. И Елизавета Николаевна оказалась на перроне. Так не ракушка ли это устроила?