Эра адмирала Фишера. Политическая биография реформатора британского флота

28 января премьер-министр вызвал Черчилля и Фишера в свой кабинет на Даунинг-стрит, 10. Встреча была назначена на 11.10 утра — ровно за двадцать минут до начала заседания Военного Сонета. Фишер кратко повторил свою точку зрения, что бомбардировка Дарданелл без взаимодействия с армией ничем не оправдана. Впоследствии Асквит так рассказал об этой встрече: «Неурядицей личного плана, которая очень беспокоила меня, была растущая отчужденность между Уинстоном и Фишером. Они оба зашли ко мне утром перед Военным Советом и принялись жаловаться друг на друга. Я постарался уладить противоречия, предложив компромисс, по которому Уинстон должен был отказаться от планов бомбардировки Зеербрюгге, а Фишеру следовало, отказаться от противодействия Дарданелльской операции. Когда на Военном Совете мы начали обсуждать последнюю, получившую горячую поддержку Китченера, Грея и А. Дж. Б. (Бальфура — Д. Л.), старый Джеки хранил упрямое и мрачное молчание. Он все время угрожал отставкой и почти ежедневно писал послания Уинстону, в которых выражал желание вернуться в Ричмонд выращивать розы» ⁵⁵.

На утреннее заседание Военного Совета было вынесено несколько вопросов. Один из них был посвящен германскому крейсеру «Кенигсберг», загнанному в устье реки на африканском побережье, где английские крейсеры никак не могли до него добраться. Фишер предложил решить проблему путем буксировки к месту действий двух мониторов с малой осадкой, которые могли бы, поднявшись вверх по реке, обстрелять немецкий корабль.

Только к концу заседания был поднят вопрос о Дарданелльской операции. Выступил Черчилль. Он указал, что во Франции и в России считают целесообразным проведение такой операции, причем французы обещают оказать непосредственную поддержку, выделив в помощь соединение своих кораблей. Подготовка операции будет завершена к середине февраля. В это время Фишер поднялся со своего места и направился к личному секретарю премьер-министра, чтобы подать ему прошение об отставке. Однако его остановил фельдмаршал Китченер. Между ними состоялся короткий диалог вполголоса, во время которого Китченер неоднократно указал Фишеру, что он является «единственным противником операции» ⁵⁶.

Адмирал вернулся на свое место. Ни Асквит, ни Черчилль не предложили ему высказать свое мнение. Первый морской лорд также не стал просить слова. Он хранил молчание, пока остальные члены Совета обсуждали преимущества от будущего успеха операции, не предупредив их о ее рискованности и о тяжелых последствиях в случае ее провала ⁵⁷.

25 января Фишеру исполнилось 74. Со времени возвращения в Адмиралтейство в октябре 1914 г. старый моряк все время находился в состоянии непрекращающегося и все увеличивающегося напряжения, которое могло бы оказаться не по силам многим молодым мужчинам. Его рабочий день начинался в 4–5 утра и завершался лишь к 8 вечера. Черчилль, напротив, приходил в Адмиралтейство позже, но зато продолжал работу до 2 часов ночи ⁵⁸. Таким образом, в «боевой рубке Империи» два главных руководителя флота несли почти круглосуточную вахту.

Усталость первого морского лорда не осталась незамеченной его подчиненными. Герберт Ричмонд записал в своем дневнике: «Фактически он ничего не делает. Днем он идет домой и спит. Он стар, измучен и раздражителен. По-прежнему судьбы Империи находятся в руках угасающего старика, жаждущего славы и боящегося тактических неудач, которые могли бы перепутать его планы» ⁵⁹. Именно перенапряжение последних месяцев, непомерная усталость, временная утрата уверенности в себе привели к тому, что Фишер уступил Асквиту и Черчиллю 28 января.

В последние месяцы своего пребывания на посту первого морского лорда Фишер по-прежнему продолжал, очень много, и продуктивно работать, особенно если судить по результатам подготовки к Дарданелльской операции. В феврале на Совете Адмиралтейства было принято решение разместить у 26 фирм заказ на строительство 152 больших десантных судов, каждое из которых могло бы перевозить до 500 солдат с боеприпасами и снаряжением. На каждом из них планировалось установить дизельную силовую установку и высокий стальной фальшборт для защиты десантников от винтовочного и пулеметного огня противника ⁶⁰.

Надежды Фишера на успех Дарданелльской операции увеличивались или уменьшались в зависимости от колебаний Китченера посылать или не посылать войска в Галлиполи.

Тем временем, 18 марта, была предпринята решающая попытка союзного флота форсировать проливы. В то мартовское утро казалось, что все военные корабли мира, от величественной «Куин Элизабет» до маленького тральщика, собрались у входа в Дарданеллы. В 10.45 6 британских и 4 французских линейных корабля двинулись к проливу, выходя на дистанцию артиллерийского огня. Первым утреннюю тишину разорвал гром 15-дюймовок «Куин Элизабет». Один за другим к ней присоединились другие броненосцы и вскоре залпы их орудий слились в чудовищную какофонию. Стрельба велась неторопливо и методично с дистанции от 7,5 до 11 км. Внешние форты по обоим берегам пролива окутались клубами пыли и дыма; с кораблей казалось, что они превратились в развалины ⁶¹.

Как только огонь турецких укреплений ослабел, старые эскадренные броненосцы начали втягиваться в пролив. Им все время следовало находиться в движении, так как становиться на якорь под огнем турецких пушек и гаубиц было слишком опасно. Подвижные полевые батареи турок еще раз доказали, сколько беспокойства может причинить их огонь. «Агамемнон» попал под обстрел 152 мм гаубиц, которые в течение какого-нибудь получаса добились 12 попаданий. Положение «Инфлексибла» оказалось еще хуже: одна из опор его треногой мачты была перебита, на мостике вспыхнул пожар. В довершении ко всему он нарвался на мину, которая взорвалась у борта на уровне носового отделения торпедных аппаратов. Взрывом было убито и утоплено 20 человек. Это повреждение едва не стало для «Инфлексибла» роковым. Линейный крейсер получил огромную пробоину и принял около 2000 т воды. Лишь с большим трудом его удалось отбуксировать на Мальту ⁶².

К середине дня кораблям союзников удалось достичь Кефеца, то есть преодолеть около ¹/₃ протяженности пролива. Неожиданно огонь турецких батарей вспыхнул с новой силой. Французский эскадренный броненосец «Голуа» получил ряд попаданий, и хотя потери в людях на нем были невелики, он был сильно поврежден и отошел в сопровождении эсминцев, имея большой крен. Другой французский броненосец, «Буве», также был неоднократно поражен, в том числе дважды 600 кг снарядами калибром 356 мм. Очевидно, один из этих снарядов проник в его бомбовый погреб и вызвал колоссальный взрыв. «Буве» мгновенно пошел ко дну, унося с собой 700 человек экипажа ⁶³.

В тот момент никто не подозревал, что союзные корабли попали на новое минное заграждение, которое турки скрытно поставили в месте, недавно протраленном английскими тральщиками и потому считавшимся безопасным. Ближе к вечеру на эти Турецкие мины нарвались английские броненосцы «Иррезистебл» и «Оушен». Когда выяснилось, что спасти их невозможно, команды пришлось снять, а броненосцы бросить в проливе. К утру их потопила береговая артиллерия противника ⁶⁴.

Таким образом, сражение 18 марта окончилось для союзников полным крахом. Из 16 линейных кораблей, участвовавших в операции, 3 были потоплены («Буве», «Иррезитебл» и «Oу-шен») и 3 получили такие сильные повреждения («Инфлексибл», «Голуа» и «Сюффрен»), что нуждались в длительном капитальном ремонте и в дальнейших сражениях уже не участвовали. Были даже большие сомнения, смогут ли они добраться до ближайших верфей союзников. «Голуа», например, пришлось посадить на мель и наскоро заделать его пробоины, прежде чем буксировать на Мальту. Кроме того, «Агамемнон» и «Альбион» имели серьезные повреждения надстроек и артиллерии. Французский броненосец «Шарлемань» получил довольно неприятную пробоину, и одна нз его кочегарок была залита водой.