Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения

Но, конечно, и слишком узкие формулировки для изобретателя невыгодны, потому что не могут, как следует, защитить его авторства.

Бывает, что два изобретателя почти одновременно приходят к финишу, почти одновременно присылают в бюро заявки на одинаковые изобретения.

Величайшее изобретение — телефон — пришло в голову одновременно двум незнакомым друг с другом людям: Беллу и Грею. Но Белл подал свою заявку на час раньше Грея. И этот час решил их судьбу. Слава и деньги достались Беллу, имя Грея потонуло в безвестности.

А бывало, говорят, в старину и так… Один монгол в глухом, далеком селенье построил скрипучую машину на колесах, похожую на деревянный велосипед. Он катил на ней между юрт и чувствовал себя великим изобретателем. Но доехав до большого города, он был потрясен, увидев стальные стремительные велосипеды, бесшумно пролетающие мимо!

То же чувствует бегун, отставший в кроссе, завершая свой длительный пробег. Он бежал один, растеряв товарищей. Он не знает еще своего места и с надеждой вбегает на стадион. Пусто. Погашены огни. Сторожа подметают безлюдный амфитеатр.

Если изобретатель движется к цели и не знает работ своих товарищей, ему так же худо, как слепцу без поводыря.

Словно Робинзон на необитаемом острове, такой изобретатель начнет повторять то, что давно уже изобретено. Если просмотреть биографии знаменитых творцов техники, можно заметить, что среди изобретателей были кузнецы и парикмахеры, дипломаты и актеры, хирурги и священники, садоводы и архитекторы, но отшельников среди изобретателей не было.

Наоборот, разобщенность краев и стран вела нередко к гибели изобретений. Энгельс писал, что судьба изобретений неотделима от развития внешних сношений стран и народов. Пока сношения ограничивались ближайшим соседством, всякое изобретение делалось особняком в каждой местности; достаточно было злого случая, вроде вторжения варварских народов, или даже обыкновенной войны, чтобы довести развитую страну до необходимости начинать все сначала. В первоначальной истории каждое изобретение приходилось нередко делать наново, в самых разных местах, независимо друг от друга.

Как мало были гарантированы достижения техники от гибели, даже при обширных торговых связях, показывает печальный опыт финикиян, многие изобретения которых потерялись на долгое время, когда финикияне были вытеснены из торговли и завоеваны Александром Македонским. То же самое можно сказать и о живописи на стекле в средние века. И лишь когда страна общается со всем миром, только тогда долгая жизнь изобретений бывает обеспечена.

Мировые связи ширятся, сношения между странами развиваются… Но родятся и тревожат другие причины, по которым все труднее становится вести обмен изобретениями.

Со скоростью цепной реакции распространяется фронт научных работ и изобретений. В патентных библиотеках растут Гималаи бумаги. О горе грандиозного склада идей в несметных картотеках можно судить по темпам его прироста. Утверждают, что каждый год выпускается до 50 тысяч научных и технических книг, публикуется 200 тысяч патентов на изобретения и почти что 3 миллиона журнальных статей на многих языках.

Журналисты, забредавшие в Ленинскую библиотеку, восхищались ее 22-миллионнотомным запасом. А недавно один из литераторов ушел встревоженный. [1] Он впервые узнал, что к половине здешних книг не прикасался ни один читатель. Десять миллионов книг мертвым грузом лежали на библиотечных полках, словно урны с прахом в нишах колумбария. Маяковский писал о «курганах книг, похоронивших стих». Но с гораздо большим правом можно говорить о могильных холмах патентных описаний, под которыми оказываются погребенными ценнейшие технические идеи.

Известный физик Дж. Бернал в своей книге «Наука и развитие общества» бьет тревогу, что «во многих областях создалось такое положение, когда по сути дела легче открыть новый факт и новую теорию, чем удостовериться… что они еще не были открыты или выведены».

Воротила, вице-президент большой американской корпорации, перебрасывает костяшки на счетах:

«Если научное исследование стоит не больше ста тысяч долларов, то корпорации дешевле повторить это исследование, чем выяснять по литературе, не было ли оно выполнено где-нибудь в другом месте».

Бизнесмен стоит перед курганом научной информации, как Магомет перед горой: «Если гора не идет к Магомету, то и черт с ней!» Так подсказывают ему костяшки на счетах. Но какими костяшками можно оправдать холостой пробег мозговых клеток, способных рождать новое? Но как можно примириться с тем, что живое острие ума, как иголка на стертой грампластинке, возвращается на пройденные круги! Гора должна шагнуть к Магомету.

Потому так сильно развивается в нашей стране целая область науки и техники, занимающаяся проблемами информации. Составляются каталоги, классификации патентов, выпускаются патентные библиографии и даже библиографии библиографий. В свет выходят сборники научно-технической информации в таком множестве и такой толщины, что тома их лишь по одному из разделов науки ежегодно занимают полку более широкую, чем для всей Большой советской энциклопедии. Издают их научные институты с тысячами штатных сотрудников и десятками тысяч внештатных активистов.

«Приоритет СССР во многих областях науки и техники (особенно когда дело касается практического использования достижений науки) в значительной степени объясняется наличием мощного информационного центра», — печально замечает один солидный шведский журнал.

Кибернетика создает машины, способные рыться в горах патентной литературы — механизмы, значительно более сложные, чем горнопроходческий комбайн. Мы имеем в виду оперативные и умные электрические информационные машины. Изобретатель просовывает в щелку запрос о том. какие существуют решения мучающей его технической задачи, и машина со страшным проворством начинает шуровать по картотекам, просматривать десятки тысяч карточек в час и, наконец, как из рога изобилия, высыпает на стол пачку карточек, где расписаны все подобные изобретения

Машина, повторяю, умная, устроена сложно. Можно только намекнуть, на ее устройство. Помните электрифицированное наглядное пособие — немую географическую карту с лампочкой? Вы хотите отыскать город Москву, и для этого прижимаете один проводник к медной шляпке против слова «Москва» в списке городов, а другим проводником начинаете шарить пo карте, пока и он не наткнется на такую шляпку, что вспыхнет лампочка. Возле этой шляпки и находится город Москва. Фокус очень простой: шляпка с названием «Москва» в списке городов и шляпка на географической карте соединены за картой проволокой. Можно точно так же сделать и другие информационные карты, скажем, разбросать по картону картинки зверей и поставить рядом таблицу: «Рыбы», «Птицы», «Млекопитающие» и, пошарив по картону проводником, отобрать либо «Рыб», либо «Млекопитающих». Информационная машина устроена, конечно, сложнее. Она хозяйничает не на карте, а в картотеке, и сила ее в том, что она отбирает карточки по многим признакам. На то машина!

Мы обмолвились, что машина просматривает карточки… Как же может машина просматривать, когда она слепа? А она и читает так, как читают слепые. Содержание карточек записано шрифтом, понятным для слепых, зашифровано иероглифами из пробитых по-разному дырочек. Электрический щуп, как пальцами, ощупывает дырочки, а затем механический попугай тащит клювом из ящика все, что имеет подходящий иероглиф. Тащит и тащит, человеку на счастье.

Счастье ли?

Да, на счастье! — подтверждает один изобретатель. — Передо мною, как на плане, предстал лабиринт идей, по которому бродила до меня изобретательская мысль. Я смогу уверенно выбрать неисхоженные направления.

А другой изобретатель мнется. Он и знать не знал, что патенты на автомобильный дворник, скромную щетку, смахивающую дождинки с ветрового стекла, занимают несколько ящиков, набитых натуго. Его творческая фантазия оробела и сникла перед этим многоструйным фонтаном идей. Вроде все, что только можешь себе представить, уже придумано, и толкнуться решительно некуда. Все уже открыто, и не стоит ломиться в открытую дверь.