Сексуальные типы: поиск идеального любовника

Она пыталась выглядеть слегка соблазнительной с самой первой нашей встречи, но по мере того как унылая серость марта сменялась возрождающейся зеленью апреля, а затем и бушующим цветением мая и июня, ее «язык одежды» становился все более откровенным. Иногда она приходила на сеансы в шелковых спортивных костюмах, более похожих на нижнее белье, чем на повседневную одежду.

Когда установился душный августовский зной, она стала появляться в крохотных шортиках, при каждом движении обнажавших все части тела, которые им надлежало скрывать, и в едва заметных маечках, едва удерживавших ее грудь. Свои многочисленные сексуальные контакты она обсуждала с живостью и охотой, постоянно наклонялась вперед и иллюстрировала свои красочные описания щедрым языком тела и жестов.

Несомненно, что я был одним из немногих встреченных ею мужчин, которые не реагировали на ее сексуальные призывы. Это ее беспокоило, хотя она этого полностью и не осознавала, и она стала прикладывать еще большие усилия в выбранном направлении. Теперь наши встречи начинались с ее вопроса: «Как вам нравится мой сегодняшний костюмчик?», на который я отвечал, что он «довольно симпатичный», и, как обычно, переходил к терапии, спрашивая, что занимает ее мысли.

Это мое будничное безразличие к ее явным сексуальным призывам было важным элементом всего курса терапии. В подобных ситуациях «нарциссы» обычно проверяют действенность своей ложной личности на терапевте, интересуясь, прореагирует ли он на нее так, как они этого ожидают.

Неопытный терапевт, невольно и даже едва заметно поощряющий ложную личность своего пациента (в случае Сисси — ее «эротическую личность»), позже расплачивается за эту неосторожность высокой ценой. Он тем самым воссоздает атмосферу, в которой формировалась ложная личность «нарцисса», и таким образом подтверждает правомерность ее существования. Отказываясь же «танцевать под дудку» своего «самовлюбленного» пациента, терапевт часто рискует вызвать его гнев, что может привести к преждевременному завершению курса лечения по инициативе пациента. Обычно в таких ситуациях «нарцисс» обвиняет своего психотерапевта в том, что «тому все безразлично» или «тот его не понимает».

В случае Сисси подсознательная формула ее поведения гласила: «Если между нами нет секса, то как мы можем быть близки друг другу?»

В этот период лечения она написала мне несколько длинных писем. Сначала все они с первой и до последней строки были пронизаны чувственностью:

«Дорогой доктор Береж!

После сегодняшнего сеанса я чувствую, что вся горю внутри. Я не знаю, что с этим поделать. Я не могу больше носить это в себе. Мне кажется, что меня так и разрывает от страсти. Если бы я только могла выразить словами, что чувствую! Может быть, на следующем сеансе мне это удастся. Может, я даже произнесу запретные слова: «Я люблю вас». Мне так приятно от одной мысли о том, что мне хватит мужества сказать вам эти слова. И не просто сказать их, но и прямо смотреть вам в глаза, не скрывая своих чувств. Я люблю вас, я люблю вас так, что не могу сдержать слез, думая об этом.

Как бы я хотела, чтобы все не сводилось к одному только сексу! Я ненавижу секс — мужчины пугают меня. Иногда я представляю себя с евнухами. Евнухи действительно заботливы, они не думают только о том, как бы засунуть в тебя свой пенис. Но вы — вы совсем другой. Вы не евнух, но я не чувствую в вас угрозы. Это, наверное, самое ценное в терапии — научиться быть искренней в собственных чувствах. Я стараюсь быть искренней с вами. Прошу вас, помогите мне!

С любовью Сисси»

Умудренному опытом профессионалу обычно удается контролировать ситуацию на этой наиболее сложной фазе терапии, и получаемые в итоге дивиденды — успешное лечение — стоят затраченных усилий. На глубоких уровнях подсознания такие пациенты не хотят вступать в очередные отношения в угоду своей ложной личности. Сисси в действительности не хотела вступать в интимные отношения с новым партнером. И только неосознанное влечение может иногда заставить терапевта забыть о своей профессиональной подготовке и этических нормах и позволить минутному порыву разорвать границы отношений врача и пациента.

После нескольких тягостных сеансов, прошедших под знаком ее безудержного стремления привнести в наши отношения эротический подтекст, Сисси разозлилась на меня за то, что я, по ее мнению, отверг ее, и резко сменила милость на гнев. Она стала вести себя надменно и оскорбительно, что не замедлило сказаться и на ее письмах:

«Джон!

Честно говоря, сомневаюсь, что вы заслуживаете того, чтобы называть вас «доктором»! Я ненавижу вас всеми фибрами своей израненной вами души. Я никогда не подозревала, что способна ненавидеть до такой степени! Если хотите знать мое мнение, то ваша «терапия» — полное дерьмо! Как я ни старалась стать вам ближе, ответом мне было ваше полное равнодушие. Но вы сами втянули меня в это. Вы и ваши лживые, никудышные эксперименты. Будьте вы прокляты! Нельзя обращаться с людьми так, как вы это себе позволяете. Я знаю — вы скажете, что не пошли на попятный, но я-то прекрасно вижу, что это так. Я вижу это по вашим глазам, по вашему поведению, даже по тому, как вы жестикулируете.

В чем дело, мудрый доктор? Почувствовали, что запахло жареным? Испугались меня? Знаю, что испугались, даже не пытайтесь отрицать. Если вы такой умный, что заслужили всякие там ученые степени, как же вы позволили мне так влюбиться в вас? Или это тешит ваше самолюбие? Сидеть рядом со мной, говорить, что я вам небезразлична, но не позволять мне прикоснуться к вам? Сукин вы сын, я ненавижу вас! Все это время я думала, что небезразлична вам так же, как вы были небезразличны мне, но, видимо, я жестоко ошибалась.

Ваше лечение — для всех одно мучение! Как вам такой стишок? Вы и подобные вам ублюдки сидите в своих роскошных, затянутых бархатом кабинетах и выдумываете разные методики, которые бы только вас устраивали, а если из-за них вашим пациентам приходится пережить не весть что, так какая вам разница? Вы никогда не признаетесь в том, что не правы, не признаетесь в том, что доставили мне невыразимую боль и горе. Но вы сами боитесь меня. Вы даже себе в этом не признаетесь, но я знаю, что это правда.

У меня и в мыслях не было сближаться с вами или питать к вам какие-то чувства, но вы сами заманили меня в свой мир — исподволь, ненавязчиво. И я вошла в ваш, мир, чтобы любить вас и чтобы заботиться о вас, но только потому, что я не знала, как это сделать, не предлагая вам свое тело, вы перепугались и спрятались в кусты. Вы тряпка! А еще пытались убедить меня, что это я «разыгрываю» свои чувства! Черта с два! Продолжайте бормотать себе под нос ваши любимые психологические заклинания! Я всего лишь пыталась показать вам, что вы мне небезразличны, а вы с этим не справились. Признайтесь сами себе, великий доктор! Не так уж вы и совершенны.

Вы просто шут! Вы напоминаете мне адвоката из анекдота, «но я думаю, что этот анекдот скорее должен быть не об адвокатах, а о психотерапевтах. Так вот, идут двое «аналитикой» по пляжу. Один из них наступает в кучу собачьего дерьма и вскрикивает: «О нет!» А его приятель смотрит вниз и говорит: «Дон, от тебя разит!» Именно так я и думаю обо всех вас, великих и всемогущих «врачевателях душ», — я думаю, что от всех вас разит!

Сисси»

Как видно из этих писем, несколько месяцев терапии были не только эмоционально бурными для Сисси, но и непростыми для меня. Однако после того как она попробовала испытать на мне эффективность своих чар, а затем сделала объектом своего безудержного гнева, ее подсознательное стремление определить допустимые границы влияния своей ложной личности было, по-видимому, удовлетворено, и уже в следующие месяцы в ее лечении наметился существенный прогресс.

Она оставила попытки соблазнить меня, и это позволило ей действительно стать более открытой. Теперь уже значительно меньше времени она уделяла эротическим беседам, сопровождаемым соответствующими телодвижениями, и самостоятельно начала исследовать черты своей истинной личности. Наиболее ярко это проявилось в ее отношении к живописи. Она сумела возродить свое увлечение акварелью и стала писать картины с парусниками и рыбацкими лодками. Она всегда любила океан и морские пейзажи пыталась выполнять еще в подростковом возрасте, однако ее мать посчитала, что живопись отнимает у нее слишком много времени от занятий музыкой, и ей пришлось расстаться с любимым делом.