Всё сложно. Как спасти отношения, если вы рассержены, обижены или в отчаянии

Простая записка Тима к Джил стала выдающимся достижением. Чтобы сказать меньше, когда вам неудержимо хочется сказать больше, чтобы не преследовать, когда вы жаждете это делать, и чтобы сосредоточить общение исключительно на себе, требуются огромные зрелость и сила воли. Это особенно верно, когда ваше истинное желание – убедить близкого человека думать или вести себя по-другому.

Плыть против эмоционального течения

Пожалуй, ничто не делает нас более уязвимыми, чем угроза потери отношений. Когда мы тонем в эмоциях, невозможно мыслить ясно и нетривиально. Мы можем думать, что думаем, но фактически мы всего лишь реагируем.

Иногда логическое мышление осуждается, потому мы путаем его с интеллектуализацией – способом ухода от чувств. Мужчин часто критикуют за то, что они мыслят логично, вместо того чтобы отдаться эмоциям, и сосредоточиваются на решении проблем, а не на чувствах. Чрезмерное защитное стремление к объективности может привести к тому, что мы закрываем душу для страданий и радости как внутри, так и вокруг нас, и поэтому оно мешает нам быть людьми в полном смысле слова.

Но тонуть в эмоциях или терять способность думать о том, как мы хотим выразить их, тоже лишено смысла. В случае с Тимом погружение в свои чувства и рассказ о них Джил в период кризиса не помогло бы ему больше, чем на несколько минут. Именно способность Тима думать – оценивать, как его слова повлияют на Джил и на его собственное состояние, – в конечном итоге вывела его из кризиса. Его готовность обратиться за помощью и найти поддержку стала первым важным шагом.

В конце концов Тим и Джил воссоединились. Джил оценила то, что он сумел измениться. Его новая модель поведения заставила Джил остановиться и обдумать собственную роль в возникновении их проблем и вспомнить все хорошее, что было в их браке. Но все могло быть по-другому. Как бы мы ни пытались, мы не можем предугадать исход ситуации, в которой участвует кто-то еще.

Самое главное то, что Тим сумел взять под контроль свои реакции и старался противостоять сильным эмоциям, захлестнувшим его поначалу. Свою часть процесса примирения он осуществлял вдумчиво. Его умение сосредоточиться на изменении своего поведения помогло ему вновь обрести почву под ногами, независимо от того, вернулась бы Джил или нет.

Хорошее притворство – плохое притворство

Очевидно, что не каждое притворство говорит о смелости и помогает обрести силы. Иногда мы притворяемся из страха: желания нравиться и быть любимым или любой ценой удержать то, что имеем. Мы притворяемся, чтобы избежать прыжка в неизвестность. Даже тогда, когда мы несчастны в отношениях, нам иногда кажется, что знакомый дьявол лучше незнакомого. Поэтому мы притворяемся – даже перед самими собой, – потому что не хотим внести больше ясности в отношения и боимся при помощи своего голоса сделать попытку лучше узнать себя и своего партнера.

Этот вид притворства в конечном счете умаляет значение нашего голоса. Это ограничивает наши возможности, а не расширяет их. Притворство может принять форму неверно трактуемых актов самопожертвования и серьезного непрекращающегося обмана, усугубляемого ложью друг другу и предательством самих себя. Слишком большая часть внутреннего «я» (наши потребности, убеждения, приоритеты, ценности) растворяется или становится предметом уступок под давлением отношений. Разумеется, такого притворства я не рекомендовала бы.

Напротив, притворство из смелости выталкивает нас из порочного круга повторяющихся поверхностных разговоров на территорию неизвестности. В близких отношениях притворство часто способствует углублению самопонимания, меняя наши привычные реакции по отношению к окружающим. Мы не всегда понимаем, что истинно или возможно в отношениях или в нас самих, пока не изменим свое поведение. И то, что начинается как попытка, эксперимент, может со временем привести к более детальному пониманию личностей нас самих и нашего партнера. Благодаря притворству мы получаем новые знания, изобретаем и открываем новые истины, находим и выбираем свое «я».

Этот вид притворства иллюстрирует открытие, сделанное мной на реке: «Когда я веду себя как смелый человек, у меня лучше получается быть смелой». Похожее произошло и с Тимом, который действовал более зрело и сосредоточился на самом себе, чтобы обрести эмоциональную силу, хотя поначалу это шло вразрез с его чувствами. Притворство из смелости помогает лучше понять, что реально и истинно в вас самих и в ваших отношениях.

Всегда ли должно присутствовать все сразу?

Некоторым из нас нужно учиться больше говорить о своей слабости, особенно если мы закоренелые «деятели». Чрезмерная активность – не просто слишком навязчивое желание быть полезным, но и модель избавления от тревоги, которая формируется из опыта в нашей первой семье. Например, старшая дочь, возможно, пыталась удержать свою разваливающуюся семью на плаву, попутно понимая, что разговоры о собственных потребностях и ожидание, что кто-то их удовлетворит, не приносят ничего, кроме боли и разочарования.

Если мы чрезмерно активны во взрослом возрасте, мы, как правило, знаем, что лучше не только для нас самих, но и для близких. Нам трудно не лезть в чужие проблемы и позволять людям найти решение самостоятельно. Мы не желаем демонстрировать собственную слабость перед недостаточно активным членом семьи и часто уверены, что ему в любом случае нечего нам предложить.

Даже небольшое изменение в модели чрезмерно активного поведения может привести к тому, что между двумя близкими людьми установится связь, расширяющая возможности для них обоих и дающая более точное представление о самих себе и о близком человеке. Эксперименты с разговорами, сначала кажущиеся чуждыми нашему настоящему «я», могут повлечь реальные перемены. Очерчивая словами границы допустимого для себя и свои уязвимые места, мы можем пробудить те аспекты своей личности, что были подавлены или стыдливо замалчивались. И мир семейных отношений – отличная стартовая площадка для этого процесса.

Джанет и ее сестра Белл

Изначально Джанет пришла ко мне из-за проблем на работе, но у нее были трудности и с общением с младшей сестрой Белл, которая все еще не оправилась от травмы, связанной с разводом двумя годами ранее. «У моей сестры вечно куча поводов для беспокойства, – сказала мне Джанет. – Ее проблемы заполняют все пространство».

Я выяснила, что их отношения в семье, где они росли, были строго поляризованы: Белл с детства отводилась роль эмоционального инвалида, а Джанет – компетентной старшей дочери. Когда я впервые посоветовала Джанет поговорить с Белл о ее собственных проблемах, она не видела в этом смысла, потому что Белл всегда тут же переводила разговор на себя. Джанет пыталась избегать разговоров с сестрой из-за раздражающего эгоцентризма и высказываемой беспомощности последней.

Когда Белл пережила первый развод, старшей сестре следовало забыть о своих потребностях и показать, что она готова поддержать младшую. Но кризис Белл перерос в хронический, равно как и дисгармония в их отношениях. Действительно, модель, описанная Джанет (Белл склонна к недостаточной активности, Джанет – к чрезмерной), уходила глубокими корнями в роли, принятые в их семье. Раздражение, вызываемое у Джанет поведением Белл (называемое ею «ах я, бедняжка»), тоже служило ясным сигналом, что она не могла продолжать в том же духе и при этом поддерживать тесную связь с сестрой.

«Позволь рассказать о моем тяжелом дне»

Я призвала Джанет настойчиво пытаться делиться с Белл собственными трудностями, даже если придется начать с маленького шага, например, говорить Белл, что у нее был тяжелый день. Первоначальную позицию Джанет можно было бы выразить так: «Белл даже не в состоянии помочь сама себе, так что же она может предложить мне?» – и: «Не стоит даже тратить на это силы». Но силы потратить все же стоило. Несправедливо позволять другому человеку доминировать в разговоре, а затем обвинять его в этом.