Библия. Биография книги

Значительное число текстов Писаний принадлежало к школе, отличавшейся от традиций и Закона, и Пророков. В древности на Ближнем Востоке мудрецы, занимавшиеся судопроизводством в качестве учителей и советников, как правило, считали, что всё сущее подчиняется некоему грандиозному божественному закону, лежащему в основе всего. Еврейские мудрецы называли этот закон Хокма, «Премудрость». Всё — законы природы, общество, события жизней отдельных людей — подчинялось этому божественному замыслу, который ни один человек никогда не сможет постичь во всей его полноте. Однако мудрецы, посвятившие свои жизни размышлениям о Премудрости, считали, что изредка им удаётся увидеть её проблески. Некоторые выражали свои озарения в виде лаконичных и содержательных сентенций, например: «Царь правосудием утверждает страну, а муж высокомерный разоряет её». «Человек, льстящий другу своему, расстилает сеть ногам его» [88]. Традиция Премудрости изначально имела мало общего с Моисеем и законом, данным на горе Синай, она была связана с царём Соломоном, который имел репутацию человека, наделённого проницательностью и остроумием [89], и три книги из Ктувим приписывались ему: книга Притчей, Экклезиаста и Песни Песней. Книга Притчей была собранием практических афоризмов, подобных двум, приведённым выше. Книга Экклезиаста, состоявшая из размышлений, исполненных глубокого цинизма, рассматривала всё сущее как «суету», что, казалось, шло вразрез со всей традицией Торы; а книга Песни Песней была эротической поэмой, на первой взгляд, не имевшей никакого духовного содержания.

Другие писания в традиции Премудрости были посвящены неразрешимой задаче: как объяснить страдания невинных людей в мире, которым правит справедливый Бог. Книга Иова основывалась на старинной народной сказке. Господь разрешает Сатане, законному обвинителю в божественном собрании, испытать добродетель Иова, обрушив на него ряд абсолютно незаслуженных бедствий. Иов красноречиво сетует на эти кары и отказывается принять объяснения, которыми друзья пытаются его утешить. В конце концов, Яхве отвечает Иову, не ссылаясь на события Исхода, но заставляя его поразмыслить об общем законе, лежащем в основе сотворения мира. Может ли Иов войти в хранилища снега, выводить на небо созвездия или объяснить, почему дикий бык захотел служить человеку? Иов вынужден признать, что он не в силах постигнуть эту божественную Премудрость: «Я говорил о том, чего не разумел, о делах чудных для меня, которых я не знал» [90]. Мудрец достигал Премудрости, размышляя над чудесами физического мира, а не изучая Тору.

Однако ближе ко второму веку до н. э. некоторые из писателей книг Премудрости начали сближаться с традициями Торы. Бен Сира, набожный мудрец, живший в Иерусалиме, уже не рассматривал Премудрость как абстрактный принцип, а представлял её в виде существа женского пола, входившего в божественное собрание [91]. Он изображал, как она рассказывает о себе другим членам собрания. Она была тем Словом, которым Бог вызвал всё сущее из небытия. Она была Дух Божий (руах), носившийся над первобытным океаном в начале творения. Будучи Словом и замыслом Божьим, она была божеством, но всё же отдельным от своего Создателя, вездесущим на земле. Но Бог приказал ей разбить свою скинию среди народа Израиля, и она сопровождала евреев во всех событиях их истории. Она была столпом тумана, направлявшим их через пустыню и во время ритуалов в храме, ещё одним символическим выражением божественного порядка. Но, кроме того, Премудрость была то же, что сефер тора, «закон, который заповедал Моисей как наследие» [92]. Отныне Тора не была уже лишь сводов законов; она стала выражением высочайшей мудрости и божественной доброты.

Другой автор, творивший примерно в то же время, подобным же образом персонифицировал Премудрость как божественную и всё же отделимую от Бога сущность. «Господь имел меня началом пути Своего, — объясняет Премудрость, — прежде созданий своих, искони». Она была «при Нём художницею», — когда Он создавал вселенную, «была радостию всякий день, веселясь перед лицем Его во всё время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими» [93]. В яхвизме появились новые лёгкость и изящество. Изучение Торы стало вызывать почти эротические чувства и желания. Бен Сира изображал Премудрость взывающей к мудрецам, словно возлюбленная: «Приступите ко мне, желающие меня, и насыщайтесь плодами моими; ибо воспоминание обо мне слаще мёда, и обладание мною приятнее медового сота» [94]. Желание обрести Премудрость не прекратится никогда: «Ядущие меня ещё будут алкать, и пьющие меня ещё будут жаждать» [95]. Интонация и образы гимна бен Сиры очень близки к Песни Песней, что, возможно, объясняет, почему эта любовная поэма была, в конце концов, включена в Священное Писание. Казалось, что в ней выражен восторженно-страстный опыт толкователя сефер, книги, который, изучая Тору, ощутил присутствие чего-то «полнее моря», чьи намерения «глубже великой бездны» [96].

Бен Сира описывал, как мудрец, изучающий сефер, книгу, погружается во все её разделы: Тору, Пророков и Писания. При этом он не запирается от мира в башне из слоновой кости, но остаётся вовлечённым в дела государства. Его принцип экзегезы полностью изложен в молитве: «Сердце своё он направит к тому, чтобы с раннего утра обращаться к Господу, сотворившему его», в награду за это на него снисходит мудрость и понимание [97], которые преображают его самого и делают его силой, несущей добро в мир [98]. Наиболее важной является та фраза, в которой бен Сира провозглашает от имени мудреца: «Буду я изливать учение как пророчество и оставлю его в роды вечные» [99]. Толкователь не просто изучает труды пророков — его экзегеза делает пророком его самого.

Эта же точка зрения ясно высказывается в книге пророка Даниила, которая была написана в Палестине во втором веке до н. э., во время политического кризиса [100]. К тому времени Иудея стала провинцией Греческой империи, основанной преемниками Александра Великого, захватившего Палестину в 333 г. до н. э. Греки познакомили Ближний Восток со слабым подобием классической афинской культуры, известной как эллинизм. Некоторые евреи увлеклись греческими идеалами, но антиэллинистические настроения укоренилась в среде наиболее консервативных евреев после 167 г. до н. э., когда Антиох Епифан, правитель империи Селевкидов в Месопотамии и Палестине, осквернил Иерусалимский храм и попытался силой насадить эллинистический культ: начались преследования евреев, противившихся его режиму. Иудейское сопротивление возглавил Иуда Маккавей и его семья; в 164 г. они прогнали греков с храмовой горы, но война продолжалась до 143 г., когда Маккавеям удалось свергнуть правление Селевкидов и объявить Иудею независимым государством, где до 63 г. до н. э. правила династия Хасмонеев.

Книга Даниила была составлена во время войны Маккавеев. Она написана в форме исторического романа, действие происходит в Вавилоне в дни пленения. В жизни Даниил был одним из самых благочестивых изгнанников [101], но в этом литературном произведении явлен пророком на службе при дворе Навуходоносора и Кира. В более ранних главах, написанных до того, как Антиох Епифан совершил святотатство, Даниил представлен как типичный мудрец при дворе правителя на Среднем Востоке [102], обладающий особым даром «разуметь и всякие видения и сны» [103]. Однако в более поздних главах, составленных уже после осквернения храма Антиохом, но до окончательной победы Маккавеев, Даниил становится вдохновенным толкователем, наделённым, благодаря своему изучению писания, пророческим даром.