История веры и религиозных идей. Том 2. От Гаутамы Будды до триумфа христианства

Пейзаж и путь, изображенные на золотых пластинах: источник и кипарис, путь направо, — как, впрочем, и "жажда умершего", имеют параллели во многих мифологиях и погребальной географии. Не следует исключать и определенное влияние Востока. Но скорее всего, речь, идет все-таки об общем старинном наследии — результате тысячелетнего осмысления экстазов, видений и экзальтации, сновидческих похождений и воображаемых путешествий — наследии, безусловно, по-разному оцениваемом в разных традициях. Как правило, дерево у источника или у родника — характерный образ «Рая»; в Месопотамии этой картине соответствует сад, в котором есть священное дерево и источник, охраняемые Царем-Садовником, наместником Бога (§ 22). На орфических пластинах, таким образом, отражена иная концепция загробной жизни, нежели та, что засвидетельствована в гомеровской традиции, и в этом — их религиозная значимость. Возможно, речь идет о восточных архаических верованиях и мифах Средиземноморья, хранившихся в народных и маргинальных кругах и имевших некоторый вес среди орфиков, пифагорейцев и всех увлеченных эсхатологической тайной.

Но еще важнее — новое толкование "жажды души". Погребальные возлияния с целью утолить жажду умерших засвидетельствованы в многочисленных культурных традициях. [389] Вера в то, что "Вода Жизни" обеспечивает герою воскресение, распространена равным образом в мифах и фольклоре. Греки приравнивали смерть к забвению: мертвые — люди, которые потеряли память. Лишь избранные, такие как Тиресий или Амфиарай, сохраняют память после кончины. Дабы сделать своего сына Ефалида бессмертным, Гермес наделил его "незыблемой Памятью". [390] Однако на фоне учения о переселении душ мифология памяти и забвения меняется. Назначение Леты становится прямо противоположным: ее воды больше не принимают душу, покинувшую тело, дабы заставить ее забыть о земном существовании. Напротив, Лета стирает в душе воспоминания о небесном мире, и та возвращается на землю для перевоплощения. «Забвение» символизирует уже не смерть, а возврат к жизни. Душа, имевшая неосторожность испить из Леты (по выражению Платона, " глоток забвения и зла", «Федр», 248с), реинкарнируется и вновь попадает в круг перемен. Пифагор, Эмпедокл и им подобные мыслители, разделявшие учение о метемпсихозе, утверждали, что они помнят о своих прежних жизнях; иными словами, им каждый раз удалось сохранять память. [391]

Вполне вероятно, что фрагменты с золотых пластин были частью канонического текста, своего рода путеводителя по загробному царству, сравнимого с египетской или тибетской "Книгой мертвых". Некоторые ученые оспаривали орфическое происхождение пластин, склоняясь в пользу пифагорейского. Известны даже утверждения, что большинство идей и ритуалов, считающихся орфическими, в действительности написаны или скомпонованы пифагорейцами. Вопрос слишком сложен, чтобы можно было разобраться в нем на нескольких страницах. Сделаем, однако, оговорку, что вероятный вклад Пифагора и пифагорейцев, при всей его значимости, не меняет смысла, который мы вкладываем в понятие «орфический». Да, аналогия между легендами об Орфее и о Пифагоре очевидна; равным образом очевидна и популярность обеих легенд. Как и легендарному "основателю посвящений", Пифагору, который был исторической личностью и все же — "божественным человеком", свойствен грандиозный синтез архаичных черт (в том числе и некоторых "шаманских"), а также смелая переоценка аскетических и созерцательных техник. Так, в легендах о Пифагоре рассыпаны многочисленные намеки на его связь с богами и духами, на его власть над животными, на способность появляться одновременно в нескольких местах. Буркерт трактует знаменитое "золотое бедро" Пифагора в свете посвящения шаманского типа (в самом деле, известно, что во время посвящения у сибирских шаманов могли обновляться органы, и суставы делались железными). Наконец, катабасис Пифагора — тоже явление из области шаманства. Иероним Родосский повествует, как Пифагор спустился в Аид и как там он увидел души Гомера и Гесиода, искупающие то, что они погрешили устами против богов. [392] Впрочем, такие «шаманские» черты не являются исключительно принадлежностью легенд об Орфее и Пифагоре. Гипербореец Абарид, жрец Аполлона, летал на стреле (§ 91); Аристей из Проконнеса был знаменит тем, что впадал в транс (который легко можно было принять за смерть), мог появляться одновременно в двух местах и оборачиваться вороном. Гермотим из Клазомены, которого некоторые древние авторы считали предыдущим воплощением Пифагора, имел способность на долгое время покидать свое тело. [393]

К сходству легендарных жизнеописаний прибавляются и аналогии между учениями и практикой орфиков и пифагорейцев: вера в бессмертие и метемпсихоз, в наказание преисподней и в окончательное возвращение души на Небо; вегетарианство, важность, придаваемая очищениям, аскетизм. Однако все эти сходства и аналогии отнюдь не свидетельствуют о несостоятельности «орфизма» как автономного движения. Вполне допустимо, что некоторые «орфические» произведения принадлежали пифагорейцам; однако было бы наивно предполагать, что эсхатологические мифы, верования и ритуалы орфиков были придуманы Пифагором или его учениками.

Оба религиозных движения развивались параллельно, будучи выражением одного и того же Zeitgeist, с той разницей, что, под руководством своего основателя, «секта» пифагорейцев не только образовала замкнутое общество эзотерического типа, но и разработала систему "полноценного образования". [394] Более того, пифагорейцы не пренебрегали и активной политикой; некоторое время под их властью находился ряд городов Южной Италии.

Однако огромная заслуга Пифагора состояла в том, что он заложил основы "целостного знания", «холистики»; научное знание включалось в совокупность этических, метафизических и религиозных принципов и дополнялось различными методиками телесных упражнений.

Другими словами, у знания была одновременно гносеологическая, экзистенциальная и сотериологическая функция. Это традиционное "целостное знание", [395] которое присутствует в мысли Платона, равно как и у гуманистов итальянского Возрождения, у Парацельса или у алхимиков ХVI в. — "целостное знание" в том виде, в котором оно практиковалось, прежде всего, в индийской и китайской медицине и алхимии.

Некоторые авторы склонны видеть в орфическом движении своего рода «церковь» или секту наподобие пифагорейской. Тем не менее, мало вероятно, Чтобы орфизм мог оформиться как «церковь» или как тайная организация, основанная на религии мистерий. Движение, одновременно и «популярное», и привлекательное для элиты общества своими «посвящениями» и «кижами», схоже, скорее, с индийским тантризмом и с неодаосизмом. Эти религиозные движения не были «церковью»; они были «школами», с параллельными традициями, знаменитыми своими учителями, иногда легендарными, и обширной литературой. [396]

С другой стороны, в орфиках можно узнать последователей тайных общин, которые в древнюю эпоху исполняли различные функции и назывались кабиры, тельхины, куреты, корибанты, дактили — общин, члены которых ревностно оберегали "секреты ремесла" (они были металлургами и кузнецами, а кроме того, целителями, прорицателями, совершали посвящения и т. д.). Просто орфики заменили "секреты ремесла" вместе с различными методиками, имевшими целью добиться господства над материей, «секретами», относящимися к загробной участи души.

Хотя орфизм утратил свою притягательность после мидийских войн, его центральные идеи — дуализм, бессмертие, и, следовательно, божественность человека, эсхатология — особенно в интерпретации Платона — продолжали занимать греческую мысль. Течение уцелело и в народе (орфеотелесты). Позднее, в эллинистическую эпоху, можно различить влияние некоторых орфических концепций в религиях мистерий, предшествовавших новому витку, на который выйдет орфизм впервые века христианской эры — прежде всего благодаря неоплатоникам и неопифагорейцам. Именно эта способность к развитию и обновлению, к творческому вмешательству в многочисленные синкретические религиозные системы, дает представление о широком резонансе «орфического» опыта.