Кубинская сантерия

Однако в 1713 году Утрехтский договор дал право Британии, новой сверхдержаве, торговать рабами в испанских колониях. В 1762 году, в ходе Семилетней войны, британцы заняли Гаванскую гавань и начали массовый ввоз рабов из Африки. Англичане оставались на Кубе только в течение одного года, но экономические последствия их победы навсегда изменили облик кубинского общества. Ранее только испанцы могли вести торговлю на Кубе, а теперь остров был открыт для предпринимателей со всей Европы.

Ко второй половине XIX века в Европе значительно увеличилось потребление сахара. Континент стал невероятным «сладкоежкой», и, чтобы удовлетворить его запросы, Куба из мелкомасштабного поставщика сахара, табака и крупного рогатого скота превратилась в самое большое в мире «поле» сахарного тростника. Как замечает Дэвид Бут: «Расцвет плантационного рабовладения на Кубе наступил поздно, и это оказало решающее влияние на ту социально-расовую структуру, которая сформировалась к началу двадцатого века» [61].

На заре XIX столетия британцы решительно выступали против рабства. Стэнли Урбан пишет:

«Англия и Франция настаивают на том, чтобы Испания отменила рабовладение на Кубе и заменила его системой вольнонаемного труда. Эти требования резко обострили социальную и политическую обстановку на острове» [62].

Но испанцы, опасаясь экономической нестабильности и революции, отменили рабство на Кубе только в 1880 году.

После победы в 1804 году восстания рабов в Санто-Доминго, ближайшем к Кубе государстве, многочисленные белые и «цветные» плантаторы покинули созданную в этой стране черную нацию гаитян и прибыли на Кубу в поисках убежища. Их ужасные рассказы заставили кубинских плантаторов серьезно опасаться восстания чернокожих. В первой половине XIX века страх «черной опасности» начал принимать на Кубе форму истерии. Некоторые ученые, и среди них Роберт Л. Пакетт, считают, что, возможно, этот страх перед господством «цветных» задержал установление на Кубе независимости как минимум на пятьдесят лет. В 1836 году испанский министр Калатрава гордо сообщал Корнелиусу Ван Нессу, послу США в Испании: «Опасаясь негритянского восстания, мы держим армию в 100 тысяч человек. Это заставит белых [на Кубе] отказаться от любых революционных планов» [63].

В начале 40-х годов XIX века группировка, состоящая из прогрессивно настроенных белых и «цветных» креолов, организовала восстание против колониальной власти, известное под названием «Ла Эскалера». Мятежникам помогал британский консул в Гаване Дэвид Тернбулл. Позднее его заочно осудили как «главного зачинщика восстания Ла Эскалера». Возможно, движение не получило широкой поддержки из-за того, что его наиболее известный предводитель, поэт Пласидо, был мулатом. Пласидо был повешен по приказу испанских властей.

К середине XIX века экспансионизм США и страх кубинцев перед «черной опасностью» стали причиной того, что обе нации стали всерьез задумываться об объединении. Президент Соединенных Штатов Франклин Пирс попытался убедить Испанию продать его стране Кубу. Вероятно, его поддерживали большинство белых кубинских плантаторов. В 40—50-е годы XIX века эта часть кубинского населения стояла за сохранение рабовладения и безоговорочно поддерживала в этом вопросе Юг Соединенных Штатов. Президент Пирс столкнулся с трудноразрешимой проблемой: Куба хотела войти в состав США в качестве рабовладельческого штата! Есть некая ирония в том, что кубинцы в XIX веке стояли на стороне белых южан, а в 60-е годы XX века их потомки, приехавшие в США в качестве политических эмигрантов, подвергались в Южных штатах разного рода дискриминации.

Стоит, однако, отметить, что даже несмотря на страх перед «черной опасностью», расовые отношения на Кубе были не такими напряженными, как в США. Например, поэт Пласидо был вхож в самые аристократические салоны Кубы. В 1846 году один южанин заметил:

«Испанская галантность набрасывает вуаль на лица африканских детей [дословно]. Здесь, даже в высшем обществе, мы так часто на равных встречаемся с цветными, что наша южная гордость на время отходит на второй план, и мы разыгрываем из себя испанцев, становясь учтивыми со всеми, кого бы ни встретили».

На Кубе в приличном обществе охотнее принимали богатого чернокожего или мулата, нежели бедного белого. Еще одна особенность кубинских расовых взаимоотношений заключалась в том, что, хотя аристократы и могли обратить внимание на происхождение, тем не менее, если человек выглядел белым, к нему и относились как к белому, независимо от того, какой цвет кожи был у его предков. Другими словами, на Кубе у чернокожего вполне могут быть белые потомки. Именно поэтому в демографических сводках приведены сильно преувеличенные (по критериям США) данные о том, что население Кубы состоит из «70 процентов белых». Многие кубинцы с гордостью указывают на эти цифры и заявляют, что «Куба — самый белый из всех Карибских островов». Я почти не слукавлю, если скажу, что если бы к кубинцам применили правило, по которому «достаточно одной капли негритянской крови, чтобы быть негром», то страна оказалась бы такой же черной, как Нигерия.

В 1868 году была предпринята первая серьезная попытка свергнуть испанский колониальный режим. Кубинцы наконец сплотились в едином национальном порыве. Предводителем восстания был кубинский герой Карлос Мануэль де Сеспедес. Он освободил всех своих рабов, чтобы они могли драться за свою землю на правах свободных граждан. Однако Сеспедес, будучи белым плантатором, был человеком не без расовых предрассудков. Известно, что он требовал от Соединенных Штатов гарантий того, что в случае падения испанского режима черные не получат власти над островом, как это произошло на Гаити. А выдающийся генерал Антонио Масео, знаменитый тактик кубинских войн за независимость, будучи мулатом, вынужден был жаловаться Сеспедесу, президенту «вооруженной республики», на то, что чернокожие солдаты подвергались жестокой расовой дискриминации со стороны белых офицеров революционной армии. Во время Десятилетней войны (1868—1878) несколько чернокожих и мулатов проявили себя невероятно талантливыми военачальниками. Наступил период расовой гармонии — так, по крайней мере, могло показаться со стороны. Особенно гармонично расовые отношения складывались среди интеллигенции. Одним из наиболее талантливых «цветных» революционных лидеров был знаменитый Хуан Гуальберто Гомес (1854—1935).

Родители Хуана Гуальберто были рабами, но выкупили свободу сыну еще до того, как он родился [64]. Образование он получил в Париже, где к людям африканского происхождения относились весьма дружелюбно. Кубинские историки сочли нужным упомянуть о Хуане Гуальберто лишь одной строчкой: «Он был хорошим другом нашего апостола, Хосе Марта». На самом деле деятельность этого человека была куда более активной: он был пламенным патриотом своей страны, писателем и предводителем движения в защиту гражданских прав кубинцев.

В 1889 году Верховный суд Испании постановил, что ни одно общественное место не может отказать в приеме человеку только из-за его расовой или этнической принадлежности. Хуан Гуальберто Гомес хотел проверить силу этого судебного приказа и организовал, возможно, самый первый в обеих Америках проинтеграционный акт гражданского неповиновения без применения насильственных методов. Он собрал наиболее выдающихся «цветных» граждан Гаваны, попросил их надеть самую изысканную одежду из их гардероба и купить билеты в партер и бельэтаж «Teatro Payret». На этих местах ранее могли сидеть только белые. По традиции, только верхний ярус театра, который насмешливо окрестили la cazuela («кипящая кастрюлька»), был открыт для «цветных». Когда участники акции Гомеса отказались смотреть представление из la cazuela и потребовали посадить их на места, указанные в билетах, их немедленно арестовали за нарушение общественного порядка. Хуан Гуальберто пришел в главное полицейское управление и потребовал, чтобы арестованных освободили, а руководство театра призвали к ответу за нарушение закона. Он указал на то, что, согласно решению испанского суда, зрители могли занимать любые места, за которые они в состоянии заплатить. Театр признал его правоту, и расовая сегрегация в общественных местах Гаваны практически прекратилась (спустя годы она возобновились в клубах и на пляжах, управляемых американцами) [65].