Иуда и Евангелие Иисуса

Несмотря на то что Мейер, Эрман и другие изо всех сил стараются убедить нас в том, что учение, описанное в «евангелии», чрезвычайно ценно, я чувствую, что в какие–то моменты они понимают, что перегибают палку. И дело не только в том, что им следует извиниться, как мы видели ранее, за поразительно бессвязную и непонятную космологию. Нет, дело в том, что мировоззрение Евангелия Иуды настолько мрачно, настолько бескомпромиссно и дуалистично, что они непременно должны понимать, что обычный читатель, особенно живущий в благополучной и сытой Северной Америке, вряд ли воспримет его всерьез. Как видно, единственное, на что можно надеяться, — это телесная смерть: неужели такой посыл может вызвать воодушевление даже в сердцах гностически настроенных людей в современном мире? Или, если это так (нельзя не вспомнить о самоубийстве членов секты «Врата рая» и аналогичных случаях), то не к этому ли стараются нас призвать восторженные пропагандисты Евангелия Иуды?

В частности, нельзя не отметить, что, поскольку автор этого текста считает мир пространства, времени и материи мрачным и порочным местом, ничто не гарантирует, что этот мир когда–нибудь изменится. Помимо идей творения, Израиля, искупления и воскресения, еще одной иудейской и христианской доктрины, не принимаемой во внимание Евангелием Иуды, потому что согласно его мировоззрению она не имеет смысла, это — Божье правосудие. Вот что я отмечу на случай, если кто–то среагирует на слово «правосудие», сказав «Ага! Все это мне внушали с детства — адское пламя, проклятие; и вот это я, к счастью, отбросил». Нам следует вспомнить, что по библейской традиции идея правосудия — именно благая, а не плохая. Она означает, что Бог Творец пообещал, наконец–то, исправить мир, наладить его, очистить, исцелить его старые раны и устранить из него зло. В частности, это благая весть для бедных и угнетаемых. Царство Божье придет, и его воля свершится как на земле, так и на небе; действительно, небеса и земля, наконец, объединятся. Таково обещание Нового Завета, произрастающее из древних иудейских корней и начинающееся осуществляться через Иисуса, его смерть и воскресение [130].

Но в Евангелии Иуды ничего подобного нет. «Иисус» этого нового «евангелия» смеется над людьми, думающими так и поклоняющимися такому богу. У него другое послание: воспринимаемый нами мир — западня и иллюзия, и незачем думать о нем. Те, кто живет по Евангелию Иуды и аналогичным трактатам, могут уклоняться от столкновений с власть имущими этого мира, между тем как христиане II и III столетий — тех времен, когда гностицизм был на пике своего развития, находясь в тени христианских общин, — то и дело подвергались жесточайшим преследованиям. В наши дни вполне возможно найти культурно обусловленные причины, объясняющие, как много людей в современном обществе чувствуют свою отчужденность и потому тянутся к гностицизму, причем можно провести параллели с теми, кто изначально его пропагандировал. Но факт, что некоторые люди считают мир настолько страшным и мрачным, что их тянет к радикальному дуализму (причем, это может помочь объяснить рост числа самоубийств в западном мире), вряд ли является аргументом в пользу того, чтобы побуждать этих людей погрязнуть в таком состоянии, а тем более воображать, будто именно этому учил Иисус.

Так что же в действительности происходит в мире, где бытует «новый миф о происхождении христианства», где наблюдается гностическая тенденция в американском протестантизме и гностицизм предлагают в качестве подходящей альтернативы классическому христианству? Происходит, без сомнения, многое, но главное таково. Если из реального мира убрать «религию», то пропадет мотивация делать что–либо для этого мира. Уберите концепцию мира как благого творения доброго Бога и веру в то, что этот Бог намерен исправить мир, и вы подорвете желание приблизить последний суд. Все, с чем вы остаетесь (наряду с потребностью бегства путем «открытия того, кто вы на самом деле»), — желание время от времени навязывать миру свою волю, называя такое навязывание «справедливостью», как делают все империи, но лишая этот мир всякого объективного коррелята.

Разумеется, те, кто сегодня пропагандирует неогностицизм левого толка, скажут, что, помимо прочего, они находятся в непримиримой оппозиции к тому типу «классического христианства», что сегодня представляют американские правые, включая тех из них, кто ответствен за текущую внешнюю политику США. Но в этом и загвоздка. Религиозные правые американцы, хотя и в самом деле используют некоторые элементы классического христианства, сами крепко углубились в ту же порочную колею, что и люди, которых можно назвать религиозными левыми американцами. Тип христианства, что за последние двести лет стал популярным по обе стороны Атлантики, фактически серьезно вытравил свою опору на великое писание Нового Завета и такие раннехристианские концепции, как воскресение. И этот тип христианства приветствует не только идею индивидуализма, когда по–настоящему важна лишь «моя» душа, ее состояние и ее спасение, но и идею такой надежды на будущее, которая тревожно напоминает идеи гностицизма. «Попадание на небеса после смерти», — или, в самом деле, избежание смерти и попадание на небеса посредством «вознесения», — это название игры для миллионов христиан такого толка. И когда говоришь людям, как часто делаю я, что для Нового Завета идея «попадания на небеса» не особо значима, но гораздо важнее идея новой телесной жизни на какой–то будущей стадии и приближение этой стадии будущей телесной жизни путем следования благочестию и праведности в настоящем, на тебя смотрят подозрительно, как будто ты пытаешься насаждать какую–то новую ересь. «Консервативное» западное христианство и «либеральное» западное христианство периода после эпохи Просвещения начинают напоминать всего лишь два крыла одного и того же по сути ошибочно ориентированного движения [131].

Это — тема для другой книги. Я затрагиваю ее здесь только для того, чтобы обрисовать широкую картину, на фоне которой следует рассматривать дебаты о таких документах, как Евангелие Иуды. Но ввиду особой заинтересованности нам следует указать на то, как можно или даже необходимо ответить на обвинение, которое «новый миф» регулярно выдвигает против ортодоксального христианства. Этот «новый миф» регулярно обвиняет ортодоксальное христианство в компромиссе с окружающей культурой, развив такую богословскую теорию, которая узаконивает угнетение людей и по существу представляет собой инструмент для замаскированных властных манипуляций. Но эти упреки начинают подозрительно напоминать то, что в психоанализе называется «проекцией». Если уж кто–то был рад компромиссу с политическим статус–кво последних 200 лет, так это именно западный протестантизм периода после эпохи Просвещения, и не в последнюю очередь — ввиду согласия с тем, что религию следует считать вопросом исключительно личным, оставляя все прочее — общину и все, что с ней связано, — без всякой помощи. Как мы видели, представители классического христианства II и III веков подвергались жестоким гонениям, между тем как гностики в те времена практически не преследовались. Но и современных западных протестантов не преследуют. Да и к чему их преследовать? Они не представляют опасности ни для какой власти. Их Иисус — эскапист, он не владыка мира. Они не в большей степени враги для правителей нынешнего мира, чем были врагами гностики для кесаря. И мой главный тезис состоит в том, что все это настолько очевидно после прочтения Евангелия Иуды, что должно бы заставить нас подумать: действительно ли к этому сводится истинная христианская вера?

По идее, Евангелие Иуды и комментарии тех, кто с энтузиазмом его рекомендует, должны побудить нас задаться некоторыми непростыми и важными вопросами. Не разоблачает ли это «евангелие» абсурдность происходящего? Не очевидно ли, что если мы принимаем на веру «новый миф» и связанную с ним версию неогностицизма, то в итоге говорим о значении слова «бог» нечто такое, что должно заставить нас призадуматься? Не открыло ли нам Евангелие Иуды мрачную тайну гностицизма — античного и современного — то, что согласно его воззрениям, бог, создавший этот мир, — глупое, зловредное, порочное полубожество? И сколько людей, познакомившись с таким богом, с одной стороны, и с Господом нашим Иисусом Христом — с другой — причем, последний, по определению, есть Бог, создавший мир из чистой и бескорыстной любви и спасший его из той же чистой и бескорыстной любви, Бог, проявивший свое величие тем, что взвалил груз мирского зла на собственные плечи в лице своего страдающего сына, Бог открывающий свои будущие планы изменения созданного порядка, воскресив своего сына из мертвых для начала нового творения, — сколько людей всерьез заявят, что им не особенно по душе христианский Бог, и вместо него они предпочитают бога гностического? Если люди действительно прочитают и изучат Евангелие Иуды, не уместно ли будет предположить, что многие придут к выводу, что все–таки гностицизм — это не для них?