Звери = боги = люди

Может быть, читателя и утомило столь пространное, подробное описание событий в деревне Нафаджи. Оно приведено не для экзотики, а из-за подлинности фактов, предлагаемых из первых рук, от непосредственного наблюдателя, в значительной мере подготовленного профессионально для такого свидетельства. Я сам осознавал, до какой степени редкой в науке удачей было это соприкосновение с другим миром, с другой эпохой, в какой-то мере, с юностью человечества, с его ранней культурой. Я не возьму сейчас на себя труд «разматывать» картину праздника, показывать символику различных его этапов и ходов. Не только я сам, но и многие местные жители и даже охотники были бы не в состоянии дать исчерпывающие толкования. Уже после этой поездки в Нафаджи многие из моих знакомых малийцев, в том числе и близких традиционной среде, с большим удивлением слушали о том, что мне довелось увидеть, и еще более удивлялись тому, что это было дано увидеть. Впрочем, тут можно сказать, что «смотреть» — это не значит «увидеть», а «увидеть» не значит «понять». Короче, я увидел только то, что смог увидеть, к чему был готов, а знание, может, и осталось затронутым лишь поверхностно. А это, кстати, очень серьезный аспект во взаимодействии наблюдателя-чужака с людьми, культурами, привлекшими его интерес.

В отличие от «Охотничьего бдения» в Бамако (глава V), где присутствовала нарочитая инсценировка, искусственная зрелищность, здесь, в Нафаджи, я побывал практически в естественной среде охотников. И среди них оказалось немало симбонов, в простой и открытой беседе поведавших мне что-то из содержания происходящего, но что еще более, может быть, важно, ведших незамысловатый житейский разговор без особых пояснений и толкований. Именно в таких беседах, пожалуй, в наилучшей форме отразилось их индивидуальное и групповое мировидение, личные качества, делающие их теми, кем они являются в обществе, — героями, может быть, в том самом древнем, утраченном нами смысле «сверхлюди»: «полулюди-полубоги».

Именно так можно было их воспринимать, да скорее всего земляки, родственники, сотоварищи по союзу так и воспринимают живых симбонов — участников праздника: Сине Кейта, Баги Конате, Гимба Джаките. Они окружены особым благоговением, им ненавязчиво, но со всей определенностью оказываются знаки внимания, уважения, подчинения. В их поведении чувствуется сила, уверенность, величие. Но сила эта сдержанна, она не демонстрируется, не бьет через край, она усмирена, подчинена разуму, размеренности поведения, такту. Уверенность выступает как выражение опыта, знаний, но не бахвальства или сумасбродства. Величие никоим образом не сродни надменности, высокомерию. Напротив, в отношении людей, вызвавших их доверие, эти необыкновенные в своей среде люди проявляли терпимость, доброжелательность, понятливость, даже в какой-то мере кротость. И в то же время во взгляде симбона Сине и симбона Баги, в модуляциях голоса и движений их во время танцев, в напряжении голоса и ударов по струнам слепого музыканта Гимба со всей очевидностью демонстрировалась их сила — сила характеров, сила духа. И не было среди присутствующих равных им в этой силе. И мельтешащими, незрелыми, несформировавшимися смотрелись многие другие, даже отличившиеся уже охотники.

О Баги Конате хочется говорить особо, может быть, именно потому, что между нами образовалась какая-то незримая нить человеческой связи. При всей нашей разнице в возрасте — тогда ему было за шестьдесят, а мне за тридцать, — различии в социальном и культурном положении в своих привычных группах, охотник Баги проявил такое стремление к пониманию, такое радушие, сдерживаемые чувством собственного достоинства, что проблема иерархии между нами решалась сама собой при полной дружественности отношений. Именно так, видимо, и устанавливаются идеальные отношения между учителем и учеником в этой системе, в недрах охотничьих союзов.

В ходе ночного бдения симбон Баги предложил мне организовать безотлагательно посвящение в охотничий союз. Мог ли я обмануть его доверие?!

Одна особенность в облике этого человека должна быть упомянута здесь, хотя, впрочем, позднее об этом еще пойдет речь.

Это внешнее проявление физических отклонений охотника Баги. У него полностью или частично парализована кисть правой руки, она заметно деформирована, усушена и вывернута. Возможно, это врожденный порок или результат несчастного случая (при разрыве ружья, например). Его правый глаз сильно косит и выпирает из-под покрасневших век. Может быть, и вправду ружье разорвалось в момент прицеливания? Спрашивать об этом, впрочем, неудобно. Да это никак и не отталкивает от него, настолько притягательной силой обладает его улыбка и свет, излучение, исходящее от глаз.

Баги просил прислать ему темные очки. Это была единственная просьба, с которой он обратился ко мне. Я пообещал и переслал их впоследствии с оказией.

Спустя два с половиной месяца, 5 июня 1981 года, случай привел меня в деревню Каласса, где жил постоянно Баги Конате, известный вне союза под именем Фафре. Я возвращался через эту деревню из экспедиции в горный Манден. Было около половины пятого вечера. Сопровождаемый сорокалетним сыном Баги, я подошел к месту отдыха симбона. Баги, одетый в «цивильное» — зеленая хлопчатобумажная рубаха из грубой ткани, грубого шитья, обычная для крестьян шапочка и голубые штаны, на ногах пластиковые литые сандалии, — сидел в группе пожилых почтенных мужчин около кузницы. Среди мужчин были его старший брат и отец. Баги искренне обрадовался нашей встрече, сказал, что все подарки — очки и сахар — ему были доставлены. Причем он сразу поднялся приветствовать меня по охотничьему ритуалу, хватая за голень: «Идансоко!», «Кара-мого, и ни ко!» Потом он провожал меня до машины. Перед отъездом он поинтересовался, вступил ли я в охотничий союз. Я отшутился, что не достал еще курицу (для ритуального взноса).

Конечно, индивидуальность налагает свой отпечаток на любое типизированное поведение, и нет двух одинаковых по самовыражению симбонов, как нет двух одинаковых людей вообще. Но способность перевоплощаться, изменять формы поведения в зависимости от условий, проявлять широкий диапазон оттенков такого поведения — одна из общих особенностей заслуженных охотников — симбонов.

В завершение этого раздела о необыкновенных охотниках, людях особого социального статуса — симбонах — хочется привести один из эпизодов в жизни Национального музея Мали, рассказанный его директором К. Д. Ардуэном в 1981 году. Однажды он подвел меня к шкафу, в котором на полке лежали два предмета, переданные недавно в подарок музею. Эти предметы — две человеческие головы, каждая из которых зашита в кусок шкуры рыжеватого цвета с белесыми и черными пятнами, возможно, леопарда. Их подарил музею некий человек по фамилии Кейта, около 40 лет, родившийся в деревне Камале (или, как я уточнил, Бинтанья Камале), то есть самой дальней точке путешествия в горный Манден, где мы искали следы эпохи Сундиаты Кейты, — в самом центре гор. Директор поведал, что человек, подаривший их музею, ныне проживает в БСК. Он оказался наследником власти в своей социальной группе, то есть локализованной части родовой группы.

Эти головы принадлежали выдающимся воинам и конечно же охотникам, которые были членами данной родственной группы несколько поколений тому назад. Сам даритель определил эпоху как предшествовавшую Сундиате. Воины имели большой престиж и авторитет при жизни, а умирая, завещали отделить после смерти их головы от тел и сделать объектом поклонения, с тем чтобы навсегда остаться среди своих потомков и постоянно помогать им. Это было сделано. Головы, зашитые в шкуру, хранились в корзине. По праздникам их извлекали на свет из хранилища и приносили им жертвы.

К настоящему времени культ угас, как, судя по всему, и сама эта родственная группа. Тем более показательно то, что во главе ее оказался сорокалетний мужчина. Да и мое посещение деревни дало повод убедиться в ее общем неблагополучии. Глава группы, придя к выводу о невозможности продолжать поддержание этого культа в новых условиях, решил продать реликвии в интересах всей группы (так утверждал директор). Он собрал своих домочадцев, вытащил корзину с головами и сообщил о своем решении, ссылаясь на то, что лучше он сделает это открыто и в интересах всей группы, чем кто-то тайно продаст их для своего обогащения.