Жизнь Иисуса

13. Казнь Иоанна Крестителя

К концу этих дней Богочеловек почувствовал безмерную усталость. Теперь Ему нужна помощь в завоевании — пока еще не мира, а Израиля. И вот Он собирает Двенадцать и дает им власть над нечистым духом и болезнями. Он не оставляет их наедине с демоном одиночества, а посылает по двое и хочет от них полной нищеты. Это единственное требование Христа, которое последующие поколения сочли безрассудным, его не смогли целиком осуществить ни Франциск Ассизский, ни Тереза Авильская. Пусть апостолы избегают постоялых дворов и останавливаются в домах, где их согласятся принять; пусть они всюду проповедуют умерщвление плоти, ибо дух приводит к Богу, плоть же к растлению.

Растлением охвачена в это время вся страна, которую Сын Человеческий хочет поднять из праха. Ирод Антипа громоздит преступление на преступление. Он возжелал Иродиаду, жену своего брата, которого евангелист Марк называет Филиппом, а историк Иосиф Флавий — Иродом. Он познакомился с ней в Риме и, хотя ей было уже тридцать лет, похитил ее и на ней женился, отвергнув прежнюю свою жену, дочь Ареты, царя Набатии.

Так среди Царства Божия воздвигается второй град, который пребывает всегда, в котором — долго ли, коротко ли — но жил каждый из нас и куда мы постоянно возвращаемся. Здесь вино рождает терпимость ко всем слабостям, а пресыщенные, надушенные благовониями тела возлежат, прикасаясь друг к другу. Здесь изощренный ум блещет, измышляет, соблазняет тех, кто находится тут, и порочит, ранит и убивает отсутствующих. Здесь ненавидят друг друга, друг друга желают, одни терзают других, и тлен идет от сердца к сердцу: имя этому граду — Мир.

Преступный Ирод Антипа опускал в своем дворце Махерон голову, когда туда входил одетый в верблюжью шкуру Иоанн Креститель, худой, страшный, и бросал ему в лицо слова: «Не должно тебе иметь жену брата своего!» Сам Ирод никогда бы не заточил Иоанна в темницу, если б не настаивала Иродиада. Возможно, даже, что он сделал это, чтобы укрыть его от опасности, ибо, как говорит евангелист Марк, Ирод почитал Иоанна и покровительствовал ему, охотно слушал и во многом следовал его советам.

Однако Креститель не метал бисера перед свиньей и не говорил Ироду о Христе. Это обнаружится впоследствии, когда Ирод — уже после смерти Иоанна, — выслушав рассказ о чудесах Христа, в смятении воскликнет: «Это Иоанн, которого я обезглавил; он воскрес из мертвых».

Но дружеское расположение Ирода к узнику никак не могло сравниться по силе с ненавистью Иродиады. Этот коронованный слепой раб, чья фигура маячит в истории Искупления, царек, трепещущий перед Римом, но распоряжающийся как хозяин в Галилее, готовый на любое преступление, скоро достигнет крайнего предела своего порабощения. Женщина желает головы святого и терпеливо ждет своего часа.

Настанет вечер, когда в угаре пира плоть будет испытывать радостное возбуждение, вино распалит гордость и станет почти нестерпимым упоение от власти над умами и телами. Всемогущая Иродиада не боится играть с мерзким вожделением; к концу ужина она зовет Саломею, свою маленькую дочь от первого мужа, чтобы девочка сплясала. Тут и придворные, и вся галилейская знать. «Блаженны чистые сердцем!» — это слово еще не успело прорасти. Даже поклоняющиеся истинному Богу пожирали ненасытными глазами маленькую гадину. «Проси у меня чего хочешь, и дам тебе даже до половины моего царства», — с восторгом закричал тетрарх, чья похоть распалилась от ее пляски. Вот это значит жить! Он жил, он мог похвалиться, что достиг предельного счастья — противоположного иному Блаженству, которое было живым и этой галилейской ночью дышало на расстоянии дня пути отсюда в одном из тех уединенных мест, куда Сын Человеческий, удалялся для молитвы.

Девочка вышла и спросила у матери: «Чего просить?» Та отвечала: «Головы Иоанна Крестителя». Маленькая Саломея ничуть не удивилась и не смутилась.

«Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей. И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его. Он пошел, отсек ему голову в темнице и принес голову его на блюде и отдал ее девице, а девица отдала ее матери своей^».

Так, наконец, обрел Иоанн Креститель радость и постиг, кто Тот, впереди Кого он шел на земле. Он познал Христа.

14. Исцеление расслабленного в купальне у овечьих ворот

В дни, последовавшие за казнью Иоанна Крестителя, популярность Христа в народе достигла высшей точки, что весьма обеспокоило тетрарха. Возросла любовь, которую Он вызывал, но еще более — ненависть. Возможно, к этому времени следует отнести короткое пребывание Иисуса в Иерусалиме на каком-то иудейском празднике, названия которого евангелист Иоанн не упоминает. По-видимому, Он совершил это путешествие втайне от всех, без Двенадцати, перед тем разослав их парами по всей Галилее. Оказавшись один в логове врагов, Он исполнил то, зачем пришел — но сделал это с мудрой осторожностью змея, как советовал действовать ученикам.

Это произошло в субботний день у одного из пяти входов в купальню близ Овечьих ворот. Не повышая голоса, Он велел человеку, парализованному вот уже тридцать восемь лет: «Встань, возьми постель твою и ходи». И тут же, будто Он совершил что-то дурное, затерялся в толпе. И действительно, для иудеев было преступлением велеть расслабленному нести постель в субботний день. Началось дознание. Исцеленный, который тем временем встретил Иисуса в Храме, узнал Его и выдал.

Тогда Назарянин встал лицом к лицу к этой своре и дал ей отпор. Он с такой смелостью говорил иудеям о единстве Сына и Отца, что Ему пришлось спешно покинуть святой город, чтобы Его смертный час не настал прежде времени.

Умножение хлебов

Двенадцать уже ждали Иисуса на берегу озера. Они возвратились с проповеди, пораженные тем, что совершили Его именем. Должно быть, в этот момент Иуда Искариот увернет, что наконец-то он у цели и Хозяин скоро совершит великий переворот. Тогда-то и обнаружится, как полезно быть в числе Его ближайших друзей!

Все были веселы, возбуждены, но очень устали. Их постоянно теребило столько людей, что им даже некогда было поесть. И Учитель, пожалев утомленных учеников, увел их отдохнуть в пустынное место.

Но любое пустынное место, куда бы ни приходил Сын Человеческий, тотчас становилось людным. Только в лодках Петра или сыновей Зеведеевых мог Он хоть сколько-нибудь уединиться. Вот они и отплыли от берега. Но люди уже проведали место Его уединения, и, когда Иисус с учениками пристал к другому берегу озера, их встретила та же большая толпа, добравшаяся туда пешком и даже увеличившаяся за счет людей, пришедших из окрестных городов: они были изнурены, преданны и доверчивы, как стадо овец. Все их головы, как у овец, были повернуты к Нему. Он не сердился на них. В сердце Бога жило человеческое чувство, в крови Его пульсировала Божья любовь; ибо с той поры, как Слово стало плотью, для Творца и твари жалость сделалась общим чувством. Телом Своим Бог познал голод бедняков, их жажду и усталость. Он стал причастен к их поту, слезам и крови.

Итак, Он начал «учить их многому», как говорит Евангелие. Нам не сообщается, о чем именно говорил Иисус, испытывая жалость к измученной, но внимательно слушавшей Его толпе. Не сообщается, конечно, потому, что в человеческом языке нет для этого слов. Но мы знаем, что никто из множества собравшихся здесь мужчин, женщин и детей не обратил внимания на приближение сумерек. Они внимали, они отдались этому таинственному Пастырю. Он говорил до тех пор, пока Его не остановил шепот учеников: «Место здесь пустынное и время уже позднее. Отпусти их, чтобы они пошли в окрестные деревни и селения и купили себе хлеба».

Усталость и досада слышны в голосе Учителя, когда Он отвечает им: «Вы дайте им есть». Неужели они еще не поняли, что все это не имеет для Него значения?

Филипп говорит: «Им на двести динариев не довольно будет хлеба, чтобы каждому досталось хоть понемногу…» Был там мальчик, у которого нашлось пять ячменных хлебов и две рыбы. Но что это для такого множества? Пяти тысячам человек велел Иисус возлечь на траву. «И взял хлебы и, воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики возлежащим, также и рыбы, сколько кто хотел». Оставшейся едой наполнили двенадцать коробов.