Суд над Иисусом. Еврейские версии и гипотезы

Как видим, версия «библеистов» о спасении общины от убийц Домициана с помощью некоторой фальсификации в Евангелиях каких-то фактов насчет роли Пилата и Синедриона формально выглядит вполне легитимной.

Иное дело — была ли версия «библеистов» о защите общины с помощью «пропилатовских» сюжетов Евагелий верной? Мне больше верится в иную версию, что изложена выше. То есть что для евангелистов, евреев по ментальной сути, обращавшихся в своих текстах тоже к евреям, римляне как объект вины вовсе не существовали. Римляне воспринимались как… скажем, некие силы природы. И гнев, презрение, негодование за казнь Учителя сосредоточилась только на виновных людях. На тех, кто, по мнению сочинителей первых еврейских сказаний о Иешуа, мог бы спасти Учителя — но предал его, отдав в руки дикаря.

Талмуд и «мидраши»

В пределах своей темы я не вижу смысла обсуждать, как и почему иудаизм и христианство разошлись в теологических вопросах. Еще в эпоху создания Евангелий отношения общин складывались напряженно, но тогда предполагался возможным компромисс и диалог. Напомню хотя бы послание апостола Павла «К римлянам»: «Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть израильтян, которым принадлежит и усыновление, и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетование. Их и отцы (видимо, праотцы? — М. Х.), от них и Христос по плоти, сущий над всем Бог, благословен во веки веков, амен» (9, 1–5).

Но шли десятилетия, и накалялись взаимная ненависть и презрение. Евреи никак не могли принять постепенно затвердевавшие центральные догматы христианской теологической мысли — Триединство и Боговоплощение. Сегодня, например, протестантские и даже некоторые католические теологи признают, что в Священных книгах христиан нет однозначных указаний на эти постулаты веры, но ясно же: отсутствие прямых ссылок не может в рамках специфического религиозного сознания иметь хоть какой-то серьезный смысл. «Вопрос не станет яснее, — писал выдающийся британский писатель-католик Честертон, — если даже и скажут, что Христос не называл себя Богом. Ни одному пророку или философу, равному ему по мудрости, мы не могли бы это приписать. Допустим, что Церковь ошиблась, неправильно поняла Его. Но никто, кроме Церкви, так не ошибается. Магометане не приняли Мухаммеда за Аллаха, евреи не приняли Моисея за Бога. Даже если все христианство зиждется на ошибке, ошибка эта неповторима, как Воплощение» (7).

Для любого верующего еврея неприемлемым оказалось бы типичное для христианина рассуждение выдающегося богослова и логика Оккама («бритву Оккама» на уроках физики и логики вы помните? Это тот самый!): «То, что Бог принял человеческую природу, является вопросом веры. Не заключает в себе противоречия, если Бог примет и ослиную природу. На том же основании он может принять природу камня или дерева». Я выше упомянул об этом типично христианском взгляде на мир: Бог реет, где хочет, Бог выбирает, кого, что и как хочет — не за заслуги, а по неисповедимой для смертных Своей воле и мудрости. Евреям же подобное воззрение принять было немыслимо: у них, как выше тоже упоминалось, даже и Бог ограничен — властью Торы. Для евреев, если Оккам прав, почему бы Ему не принять и форму золотого тельца, если Бог вдруг захочет облечься такой образ?

Но высказаться так, что отношения обеих религий оказались лишь ненавистно-отталкивающими, все-таки неточно: по началу, во всяком случае, все складывалось куда сложнее.

Иудаизм рассматривался христианами как Богоучение, которое некогда было великим, но просто исчерпало свою былую историческую роль на Земле — с появлением Иешуа. Теперь оно не более, чем «скорлупа», оставшаяся от вылупившегося из него плода — Нового завета Бога с Новым Израилем (церковью). Иудеи же, отказавшиеся признать сей факт, очевидный для их оппонентов в силу земного торжества христианства, были не более, чем закосневшими в ритуализме жестоковыйными упрямцами.

С другой стороны, трудно было убежать от того факта, что обрядовая и богословская традиции христианства все же были порождены иудаизмом, что они постоянно напоминали старую веру. Потому-то церкви и приходилось очищать обычаи и установления — чтоб постепенно отделяться от иудейских предшественников, географически ведших службы совсем рядом, по соседству (летосчисление «от сотворения мира» поменять на «от Рождества Христова»; выходной день — перенести с субботы на воскресение; пасхальную мацу (в Евангелии — «опресноки») заменить на кулич; обязательный покров головы у евреев на обязательное обнажение ее перед Богом у христиан и пр.). Но все рано, все равно… Как быть с собранием верующих для молитвы?! Как с публичным чтением Писания и проповедей (это — вариант чтения Торы и пророков в синагогах)?! Но крещение — оно так напоминало еврейское ритуальное омовение в миквах?! Да и евхаристия? Когда каждый год на Пасхальных седер я преломляю мацу, как сделал это в Тайную Вечерю Иешуа, отпиваю из ритуального кубка сладкое вино («кос шель браха») — не могу же я, человек из России, не вспомнить про преломляемый на Пасху в другой стране хлеб или принимаемую чашу церковного кагора…

Да и знакомая по Союзу логика церковного мышления напоминает в Израиле «русским» евреям узнаваемую здесь логику иудаистов. Скажем, толкование поэтичнейшей любовной лирики — «Песни песней» — как аллегории любви Израиля к Богу (именно на этом основании рабби Акива включил ее в канон Танаха): разве не точно также использовали свои тексты Отцы церкви? Или читаешь о еврейском «руах ха-кодеш» — и вдруг вспоминаешь: батюшки, в буквальном-то переводе это же Святой дух… А идея жертвенного искупления, эта вечная еврейская идея, когда погибшие мученики общин, страдальцы гонений и погромов, искупали грехи всего Израиля? Как же не вспомнить христианского Агнца, слагавшего голову за греховный мир?

И потому относиться к еврейству равнодушно, просто как к некоей параллельно-чуждой религии христианство не могло. Это было свыше его сил.

Вот нескольких парадоксальных сюжетов европейской истории. Например, насильственное крещение евреев не раз зафиксировано историками в Европе, но ни отцы Церкви, ни папы не одобряли и не санкционировали подобных акций — крещения оставались потугами ревнителей-любителей (потому евреи и смогли сохраниться как народ в Европе)… Почему так необычно — с точки зрения миссионерской по своей сути религии, христианства? Потому, что по догме миссионеры обязаны нести «благую весть» (Евангелие) тем, кто весть еще не получал. А евреи ее получили, более того, им ее принес самым первым, и самый авторитетный источник, который только имело христианство. Куда уж миссионерам… Евреи отвергли? Должны понести наказание за свое заблуждения. По этому вопросу в христианском мире споров не было. Но потому же — их нельзя насильственно обращать в веру…

Униженные, опозоренные, подавленные, евреи должны были — по решениям соборов и пап — все же дожить до второго пришествия Христа и убедиться, своими глазами, наконец, увидеть сами, что — неправы были перед Спасителем мира. Когда убедятся, только тогда только и может наступить на Земле новый, высший мир.

Этот церковный постулат в реальной жизни вызывал парадоксальные для христианского мира ситуации. Евреям дозволялось (не всюду и не всегда, конечно, но все же, все же…) жить в городах средневекового мира, считаться сословием, особого рода, но все же сословием христианского общества («рабами короны», личной собственностью суверена), владеть имуществом, пользоваться синагогами, кладбищами и пр. Они имели право на собственную униформу, какая положена была и любому средневековому сословию, нередко это была униформа «благородного человека» (камзол, жилет, башмаки и пр.) — в отличие от католиков-крестьян, скажем…

И евреи тоже не могли не размышлять о невероятности ситуации, при которой их злейшие враги, презиравшие, унижавшие, топтавшие их, одновременно позволяли им делать то, чего не позволяли своим единоверцам (истребление христианами собственных инакомыслящих — в Провансе ли, в Германии эпохи Тридцатилетней войны, в Британии в эпоху установления англиканства — отлично известно евреям. Как нация купеческая и ремесленная, они поддерживали контакты со всеми христианскими группами в обществе.)