Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей

— Ну, теперь расскажи об армии. С чего начались твои проблемы.

— Да сразу они начались. Уже на проводах. Как только попрощался с друзьями и близкими у стен военкомата, как только зашёл в полудушный вагон. Весёлого было мало.

— И что вы такое увидели, что стали страдать?

— Я пытался вглядеться в эти лысые, небритые лица вчерашних городских и деревенских подростков и видел нечто общее, что объединяет их. Припухлость глаз на фоне лысого и круглого черепа делала их глаза глубоко посаженными и поэтому большинство из них казались мне просто преступниками, направляющимися в места не столь отдалённые. А может быть мне это казалось? Дебильный взгляд некоторых из них настолько настораживал (Процент дебилизма среди новобранцев, как показывают исследования растёт), что на всякий случай я делал вид, что не замечаю их и всё же мне это не удалось и я услышал в свой адрес типа «браток, что-то ты на меня не так посмотрел!» и я получил пустой пластмассовой бутылкой по голове от одного широкоплечего брюнета. Рядом сидящие ребята заржали каким — то неестественно выдавливаемым и больным смехом. Я взял спокойно эту бутылку и нанёс ответный удар по тому же месту. Брюнет со звериной агрессией на лице схватил меня за волосы. Весь вагон вдруг резко разделился на различные преступные группировки, а я же в них не ходил. Потом появились вдрыск пьяные майор и сержант. Они шли вместе в обнимку и плавно качались то в одну, то в другую сторону. Также плавно, но невнятно майор что-то произнёс и развеселив ребят удалился из вагона, который через полчаса по примеру военного руководства был пьян, обосран и облёван. И только тогда я догадался, почему во время своей «пламенной речи» сержант сказал: «На полу не лежать, из окна не блевать!». Говорили одно, а делали другое.

— Больше стычек между новобранцами в пути не было?

— Стычки между новобранцами были частыми на протяжении всего пути и лишь по прибытии в военную часть большинство из нас превратились в послушных «шнурков и душков» нашей доблестной армии.

— Потом, по-видимому, начались издевательства и дедовщина?

— Конечно. Что тут рассказывать. Это не интересно.

— И всё-таки расскажите. Постарайтесь выразить всю эту гнусность и осмыслить её.

— Я сильно начал страдать от одного деда. Его звали Амир. Непредсказуемая агрессивность Амира настораживала даже его друзей, хотя возможно таковых у него и не было.

— А в чём выражалась его непредсказуемость?

— Ну, он как ласковый кот мог приблизиться к человеку, ко мне, «облизать» его словами, расположить его настолько, чтобы тот потерял бдительность и молниеносно без причины нанести ему сокрушительный удар. Я даже с ним вначале дружил и он мне многое рассказывал о себе, а потом стал издеваться. Амир с детства был таким. Он мне сам рассказывал.

— Что прям так и рассказывал о своём детстве?

— Да, но потом это же использовал в оправдание своих издевательств над нами. Он был агрессивным, по его рассказам уже с детства, и непредсказуемым, и все от него страдали даже его родной дед. Когда ему было четыре года, как он мне сам рассказывал, чтобы я особенно не переживал по поводу его издевательств, он порой ласково садился на колени своего деда, прижимался к нему настолько, что тот от удовольствия выполнял все любые его желания. А он, то есть Амир, просил всего-то ничего — закрыть глаза. Потом была длительная пауза, в течении которой, Амир копил слюни и лишь затем происходил резкий плевок в лицо деда. Дед, по-видимому, прошедший всю войну, то ли плакал, то ли смеялся от таких диких выходок своего любимого и единственного внука. Амир, потом рассказал, что это, дескать, плевок от его родной дочери — проститутки, бросившей своего сына, то есть его самого. Амира мать бросила. Потом он также копил слюни и выплёвывал на нас духов и черпаков, то есть на лысые наши головы.

Потом Амир рассказывал, что осуществлял и в детском саду. Например, просил мальчика или девочку по группе сесть на корточки и мочился прямо на них. Благодаря своим экзотическим поступкам Амиру пришлось поменять четыре детских сада. Он так рассказывал. Это похоже на него.

— И что эти действия он осуществлял и в отношении молодых солдат?

— А к чему, я это говорю-то. К тому, что он сначала рассказывал, что он вот такой с детства и не может иначе, а потом, делал это в отношении нас. Сажал нас на корточки и ссал на нас. Потом мы стирали свои шинели. Вы не поверите, но это было так. За всё время службы он поссал на меня шесть раз. Мы даже знали чья очередь на обоссание и ждали этого дня.

— Ну и дальше как проходила ваша служба?

— Вот так мы служили. Сначала духами, потом шнурками, затем черпаками.

— Все подчинялись этой градации и проходили эти все этапы или были такие, которые сопротивлялись дедовщине?

— Был у нас один такой Сашка, смелый. Он не проходил это. Его так не разу Амир и не обоссал. Он уже после месяца службы стал дедом досрочно. Ну мнил себя таковым. Он позволял себе в начале службы всё, что позволяет себе дед — солдат который готовится к демобилизации. Так, например, известно, что деды отбирают у новичков, тобиш духов, форму и обмундирование, выданные для несения службы. Эту участь в нашем взводе не миновал никто. Попытка одного деда снять с Сашки сапоги не увенчалась успехом. Более того один дед, утром обнаружил, что его сапоги гвоздями прибиты к полу. Сашка не просто прибил их к полу молотком, но и нассал в них. Нассал в сапоги деда. Обычно, с регулярностью прибивали и ссали в сапоги духов и черпаков, а тут взяли и нассали в сапоги деда. Ну, Сашка своё получил. Он попал в госпиталь и говорят, что будет инвалидом. Деды отомстили.

— Судя по всему, вы являетесь жертвой издевательств, вызванных дедовщиной в амии? А не могли бы вы вкратце рассказать об этих приёмах издевательства?

— Известны классические приёмы издевательства дедов над духами, черпаками и шнурками. Если их перечислять то получилось бы целая книга. Незаслуженные наряды — это только цветочки. Но и они изнурили меня так, что я упал без сознания прямо на кухне.

— От чего вы больше страдали: от физического или от морального унижения?

— От морального. Представьте себе завтрак, голодные солдаты накидываются с аппетитом на кашу, но один капризный дед вдруг захотел узнать сколько ему до дембеля, и вот уже какой-нибудь шнурок, вместо того, чтобы кушать вместе со всеми, считает эту цифру, затем берёт кусок хлеба деда намазывает на него масло и выводит на нём ложкой количество этих не кому не нужных дней. После такого унижения у шнурка пропадает аппетит, да и покушать порой бывает уже нечего, так как черпаки всё лучшее из общей кастрюле вычерпали, недаром же их назвали черпаками. Яйца в армии праздник, но в первую очередь они достаются дедам и те сразу отдаёт их какому-нибудь шнурку, чтобы тот почистил, размельчил и посыпал на бутерброд с маслом. Такой деликатес позволяют себе есть только деды, шнуркам и духам остаётся только завидовать и есть свою пустую кашу.

— А что действительно у вас отбирали еду и вам её не хватало?

— Конечно. Раздача каши это один из самых спортивных и волнительных в армии процессов. Представьте себе на длинном столе со скамейками по бокам стоит большая кастрюля с кашей, наверху которой плавают куски варёной говядины. «Боевая задача» солдата поспешить и занять наиболее выгодную к кастрюле позицию. Сразу скажу — это места ближе к кастрюле. Почему выгодные? Потому, что там наилучший обзор того, что попадает в миску. Накладывающий, как фокусник, мешает кашу по определённым, выгодным для него законам, а взвод тем временем, как за дирижёром, следит за всеми его движениями и даже за выражением лица. Миски с кашей путешествуют по столу. Так, например, миска в которой нет ни одного кусочка мяса, может прогуляться от одного конца стола до другого и в конце концов остановиться у какого-нибудь шнурка, который с досадным вздохом принимает то, что «отпущено ему Богом». Очевидно, что наиболее жирные миски попадают дедам и черпакам, остальные по остаточному принципу. Самый зрелищный момент, когда накладывающий накладывает себе. В эти секунды обычно все разговоры прекращаются и «зрители», после длительных манипуляций черпака видят то, что появляется у него в миске. Весь взвод вздыхает, слышится протяжный «у-у-у» и все вновь приступают к еде. Накладывающий может оказаться жмотом и наложить себе одно мясо, а может справедливым — всё зависит от аппетита.