Эстетика самоубийства

Постепенно в итоге борьбы вселенский хаос и вражда оказались побежденными, на Земле воцарились мир и порядок, понимаемые в мифах как благо и красота. Природа признается древнекитайскими мыслителями совершенством, однако человек, к сожалению, далек от него и нуждается в совершенствовании. Таким образом, основная задача древнекитайской философии — выяснить причину, делающую мир прекрасным, и способ сделать прекрасным человека. Этим проблемам посвящены многие высказывания великих древнекитайских философов Лао-цзы и Конфуция, являвшихся основателями главных направлений философской и религиозной мысли Древнего Китая — даосизма и конфуцианства.

В дальнейшем, с развитием даосизма, ему становится чужда идея самоубийства, поскольку никто иной как сам Лао-цзы выдвинул теорию «недеяния» и проповедовал пассивность как принцип жизни, требуя от людей следовать Дао — естественному ходу вещей. Жизнь — непрерывный поток движения, все качества явлений относительны, и цель мудреца — не противопоставлять себя этому движению, не обрывать его, как, например, в буддизме. Нужно просто пассивно отдаться его течению.

Конфуций, стремившийся к достижению этико-эстетического идеала, считавший эталоном иерархического построение современного ему китайского общества, воспевавший полезность труда, доброты, повиновения, также отрицательно относился к самовольному уходу из жизни.

Родившаяся в Древней Индии эпохи ведизма идея сансары — непреходящего потока смертен и рождений в новом теле — имеет сложное философское, этическое и эстетическое содержание. «Подобно тому как золотых дел мастер, взяв кусок золота, придает ему другой, более новый, более прекрасный образ, так и этот Атман, отбросив это тело, рассеяв незнание, претворяется в другой, более новый, более прекрасный образ», — считали древнеиндийские брамины.

При этом самовольная смерть на костре, своевременный уход из жизни для брамина, по сути дела, лишь составная часть искусства сансары — искусства возрождения в новом, более благородном, высоком и прекрасном теле. Нельзя дожидаться старости, нельзя дожидаться болезни — это может обезобразить всю сансару. Только того, кто вовремя уходит из жизни и сам может определить предел своей жизни, можно считать истинным мудрецом. Именно к этим мудрецам-гимнософистам и ездили учиться древнегреческие философы.

Значительно позже ведизма в Индии сложился буддизм, которому в последующем суждено было стать одной из трех мировых религий. Как и любая религия, буддизм содержал в своей основе идею о спасении. Однако, если практически все остальные религии видят спасение в сохранении жизни после смерти или в возрождении, переходе в иное существование, буддизм находит его в полном разрушении не только земной жизни, но и всякой возможности какого-либо последующего возрождения.

Достижение этого «освобождения» возможно только через состояние нирваны. Прекращение жизни в нирване — совершенно особая форма самоубийства, несущая глубокий философский и религиозный смысл. Цель нирваны — не продолжение и совершенствование сансары, а обрыв ее. «Пресекая поток существования, откажись от прошлого, откажись от будущего, откажись от того, что между ними. Если ум освобожден, то, что бы ни случилось, ты не придешь снова к рождению и старости… Он достиг совершенства, он бесстрашен, у него нет желаний; безупречный, он уничтожил тернии существования: это тело — его последнее» (Джаммапада, гл. XXIV).

В Древней Греции, с характерным для искусства и философско-религиозных концепций этого периода вниманием к человеческой личности, произошло углубление и развитие культуры чувств, настроений, утонченного самоанализа и осознания смысла человеческого существования и всего окружающего мира. Представителям школы стоиков принадлежит утверждение, что для мудреца жить по велениям природы — значит вовремя отказаться от жизни, хотя бы он и был в расцвете сил; для глупца же естественно цепляться за жизнь, хотя бы он и был несчастлив, лишь бы он в большинстве вещей сообразовался с природой.

Гегесий говорил, что все, что касается нашей смерти или нашей жизни, должно зависеть только от нас. Единственный вопрос, по которому возникали споры, это: какие причины следует считать достаточно вескими, чтобы заставить человека принять решение лишить себя жизни. Стоики называли такое решение «разумным выходом», и почти все из них в конце концов приходили к заключению, что не любое самоубийство является прекрасным и разумным, а только то, в котором будет существовать какая-то мера (как известно, мера — одна из важнейших предэстетических категорий).

Эпикурейцы, в отличие от стоиков, ставили во главу своего учения гедонистический принцип. Красота — это удовольствие. Прекрасны боги, занимающиеся невозмутимым самонаслаждением. Прекрасен человек, наслаждающийся жизнью. Прекрасна возможность в любой момент уйти из жизни, если она перестанет доставлять наслаждение. Человек у эпикурейцев вместо того, чтобы грустно размышлять о своей судьбе, должен относиться к ней весело и легкомысленно. Он сознает свой эгоизм и логически вытекающие из него последствия, но он заранее принимает их, он решает одну задачу — удовлетворить свои потребности, всегда готовый, если этого не сможет достигнуть, разделаться со своим бессмысленным существованием. Самоубийство для эпикурейца является своеобразным прекрасным запасным выходом, через который можно без лишних раздумий ускользнуть, если ситуация по тем или иным причинам перестала удовлетворять его. Если жизнь перестает приносить удовольствие и перестает быть прекрасной — нет причины для задержки. Либо жизнь без печалей, либо счастливая смерть.

Цицерон приписывает эпикурейцу Торквату следующие слова: «Помни, что сильные страдания завершаются смертью, слабые предоставляют нам частые передышки; таким образом, если их можно стерпеть, снесем их; если же нет — уйдем из жизни, раз она не доставляет нам радости, как мы уходим из театра».

Монтень, цитируя высказывания древнегреческих философов, пишет: «Лучшее из устроенного вечным законом — то, что он дал нам один путь в жизнь, но множество — прочь из жизни… В одном не вправе мы жаловаться на жизнь: она никого не держит… Тебе нравится жизнь? Живи! Не нравится — можешь вернуться туда, откуда пришел», — так говорили древние и, может быть, имели на то основание.

Иудаизм как религиозное и, в определенной степени, этическое мировоззрение во все периоды своего развития относился к самоубийству крайне отрицательно. Самоубийство считалось религиозно запрещенным деянием, влекущим суд божий и до известной степени даже людской. Траурные обряды по самоубийцам справлялись не полностью, их не хоронили до захода солнца.

Однако в Библии известны два случая, которые, по-видимому, не осуждались, так как к лишению себя жизни прибегали побежденные, предвидевшие неминуемую смерть от рук врагов и прибегнувшие к самоубийству, чтобы избежать надругательства. Это Саул, побежденный филистимлянами, и Ахитофель, потерпевший неудачу в результате мятежа, поднятого против царя Давида.

В этих случаях самоубийцам не было отказано в совершении похоронных и траурных обрядов. Подобные факты имели место и значительно позже. Так, по рассказу Иосифа Флавия, во время войны иудеев с римлянами при императоре Веспасиане группа воинов при взятии Иотапаты спряталась в пещере. Предвидя, что римляне могут пленить их, все они решили покончить с собой.

Позже, в талмудическую эпоху, наказания за самоубийство наступали только при полной доказанности вины, от которой, например, освобождались малолетние и умалишенные. Умышленное самоубийство должно было быть абсолютно доказано. Кроме того, если самоубийство было вызвано критическими обстоятельствами и являлось, по существу, лишь заменой одного вида смерти другим (как в случае с Саулом), то оно считалось извинительным и траурные обряды соблюдались полностью.

Христианство также очень сурово относится к самоубийству и самоубийцам, во многом наследуя и повторяя в этом отношении заветы иудаизма. Самоубийц не отпевали в церкви, не хоронили на кладбище рядом с остальными. Подобно иудеям, христиане расширительно толкуют слова Библии, запрещающие пролитие крови, то есть убийство, перенося запрещение и на самоубийство. На Пражском соборе (563 г.) церковь запретила самоубийство, постановив: «Честь поминовения во время святой службы и пение псалмов не должно сопровождать тела самоубийц до могилы».