Психология внимания

Непосредственные ощущения движения в двигающихся частях называются кинестетическими, воспоминания о них — кинеслогическими идеями. При помощи кинестетических идей мы сознаем пассивные движения, которые сообщают члены нашего тела друг другу. Если вы лежите с закрытыми глазами, а кто-то тихонько изменяет положение вашей руки или ноги, то вы осознаете, какое положение придано вашей конечности, и можете затем другой рукой или ногой воспроизвести сделанное движение. Подобным же образом человек, проснувшийся внезапно ночью, лежа в темноте, осознает, в каком положении находится его тело. Так бывает по крайней мере в нормальных случаях. Но когда ощущения пассивных движений и все другие ощущения в членах нашего тела утрачены, то перед нами патологическое явление, описанное Штрюмпеллем на примере мальчика, у которого сохранились только зрительные ощущения в правом глазу и слуховые в левом ухе (…):

Нет оснований предполагать существование какого-либо третьего рода моторных идей. Итак, чтобы совершить произвольное движение, нам нужно вызвать в сознании или непосредственную (кинестетическую), или опосредованную идею, соответствующую предстоящему движению. Некоторые психологи предполагали, что, сверх того, в данном случае нужна идея о степени иннервации, необходимой для сокращения мышц. По их мнению нервный ток, идущий при разряде из двигательного центра в двигательный нерв, порождает ощущение… (своеобразное) отличающееся от всех других ощущений. Последние связаны с движениями центростремительных токов, между тем как с центробежными токами связано чувство иннервации и ни одно движение не предваряется нами мысленно без того, чтобы это чувство не предшествовало ему. Иннервационное чувство указывает будто бы на степень силы, с какой должно быть произведено данное движение, и на то усилие, при помощи которого его всего удобнее выполнить. Но многие психологи отвергают существование иннервационного чувства, и, конечно, они правы, так как нельзя привести весомых доводов в пользу его существования.

Различные степени «усилия», действительно испытываемые нами, когда мы производим то же движение, но по отношению к предметам, оказывающим неодинаковую силу сопротивления, обусловлены центростремительными токами, идущими от нашей груди, челюстей, брюшной полости и других частей тела, в которых происходят симпатические сокращения мышц, когда прилагаемое нами усилие велико. При этом нет никакой надобности осознавать степень иннервации центробежного тока. Путем самонаблюдения мы убеждаемся только в том, что в данном случае степень необходимого напряжения всецело определяется нами при помощи центростремительных токов, идущих от самих мышц, от их прикреплений, от соседних суставов и от общего напряжения глотки, груди и всего тела. Когда мы представляем себе известную степень напряжения, то этот сложный агрегат ощущений, связанных с центростремительными токами, составляя объект нашего сознания, точным и отчетливым образом указывает нам, с какой именно силой мы должны произвести данное движение и как велико сопротивление, которое нам нужно преодолеть.

Пусть читатель попробует направить свою волю на определенное движение и постарается подметить, в чем состояло это направление. Входило ли в него что-либо кроме представления тех ощущений, которые он испытает, когда произведет данное движение? Если мы мысленно выделим эти ощущения из области нашего сознания, то останется ли в нашем распоряжении какой-нибудь чувственный знак, прием или руководящее средство, при помощи которых воля могла бы с надлежащей степенью интенсивности иннервировать надлежащие мышцы, не направляя тока беспорядочно в какие попало мышцы? Выделите эти ощущения, предваряющие конечный результат движения, и, вместо того чтобы получить ряд идей о тех направлениях, по которым наша воля может направить ток, вы получите в сознании абсолютную пустоту, оно окажется не заполненным никаким содержанием. Если я хочу написать Петр, а не Павел, то движениям моего пера предшествуют мысли о некоторых ощущениях в пальцах, о некоторых звуках, о некоторых значках на бумаге — и больше ничего. Если я хочу произнести Павел, а не Петр, то произнесению предшествуют мысли о слышимых мною звуках моего голоса и о некоторых мышечных ощущениях в языке, губах и глотке. Все указанные ощущения связаны с центростремительными токами; между мыслью об этих ощущениях, которая сообщает волевому акту возможную определенность и законченность, и самим актом нет места для какого-нибудь третьего рода психических явлений.

В состав волевого акта входит некоторый элемент согласия на то, чтобы акт совершился, — решение «да будет!». И для меня, и для читателя, без сомнения, именно этот элемент и характеризует сущность волевого акта. Ниже мы рассмотрим подробнее, в чем заключается решение «да будет!». В данную минуту мы можем оставить его в стороне, так как оно входит в состав всех волевых актов и потому не указывает на различия, которые можно установить между ними. Никто не станет утверждать, что при движении, например, правой или левой рукой оно качественно различно.

Итак, путем самонаблюдения мы нашли, что предшествующее движению психическое состояние заключается только в предваряющих движение идеях о тех ощущениях, которые оно повлечет за собой, плюс (в некоторых случаях) повеление воли, согласно которому движение и связанные с ним ощущения должны осуществиться; предполагать же существование особых ощущений, связанных с центробежными нервными токами, нет никаких оснований.

Таким образом, все содержание нашего сознания, весь составляющий его материал — ощущения движения, равно как и все другие ощущения, — имеют, по-видимому, периферическое происхождение и проникают в область нашего сознания прежде всего через периферические нервы.

Назовем конечным поводом… движению ту идею в нашем сознании, которая непосредственно предшествует двигательному разряду. Спрашивается: служат поводами к движению только «непосредственные» моторные идеи или ими могут быть также и «опосредованные» моторные идеи?

Не может быть сомнения в том, что конечным поводом к движению могут быть равным образом и непосредственные, и опосредованные моторные идеи.

Хотя в начале нашего знакомства с известным движением когда мы еще учимся производить его, непосредственные моторные идеи и выступают на первый план в нашем сознании, но впоследствии это бывает не так.

Вообще говоря, можно считать за правило, что с течением времени непосредственные моторные идеи все более отступают в сознании на задний план и чем более мы научаемся производить какое-то движение, тем чаще конечным поводом к нему являются «опосредованные» моторные идеи. В области нашего сознания господствующую роль играют наиболее интересующие нас идеи, от всего остального мы норовим отделаться как можно скорее. Но, вообще говоря, «непосредственные» моторные идеи не представляют никакого существенного интереса. Нас интересуют главным образом те цели, на которые направлено наше движение. Эти цели по большей части суть опосредованные ощущения, связанные с теми впечатлениями, которые данное движение вызывает в глазу, в ухе, иногда на коже, в носу, в нёбе. Если мы теперь предположим, что представление одной из таких целей прочно ассоциировалось с соответствующим ей нервным разрядом, то окажется, что мысль о непосредственных действиях иннервации явится элементом, так же задерживающим выполнение волевого акта, как и то чувство иннервации, о котором мы говорили выше. Наше сознание не нуждается в этой мысли, для него достаточно представления конечной цели движения.