Ищи свой талант

«Собиратели» — часто скряги, их увлекает сам процесс «деланья»; здесь сразу приходит на ум имя отца Горио.

«Энергичные» пользуются любым удобным случаем, чтобы сорвать куш.

«Мошенники» делают деньги путем махинаций и балансируют на грани закона и беззакония.

«Игроков и неудачников» привлекает риск получить или потерять все.

И наконец, «неигроки» — увлеченные своей профессиональной деятельностью и легко отказывающиеся от денег (к числу их принадлежат А.Эйнштейн и

Ж.-П.Сартр).

Глубоко в ущельях горной страны живут племена, имеющие мало общего с экономистами, как, впрочем, и с другими. Это медики, биологи (поближе к священнослужителям) и психологи (поближе к священнослужителям и экономистам).

В профессии врача есть что-то от многих специальностей: он немного экспериментирует (экспериментаторы живут сразу за горами), используют рецептурные приемы (технологи живут тоже недалеко, рядом с экспериментаторами), верят в свою миссию (священники от них совсем близко) и уже потом полагаются на интуицию и анализ: (теоретики и артисты достаточно далеко).

Мы часто отождествляем врача с ученым, но между ними существует много различий. Врач опирается на аналогии и прецеденты, старается включить неизвестное в уже известное; ученый поступает наоборот, используя известное для получения неизвестного. Врач старается всегда быть правым, ученый сомневается. Медицина ищет новые, но тривиальные факты, наука — новые идеи.

На отрогах горной страны и в долинах расположены четыре страны: слева — «Эксперимент», за нею — «Теория», прямо — «Технология», справа — «Искусство». «Эксперимент» и «Теория» образуют федерацию собственно «Науки».

Ученый сначала анализирует, потом полагается на интуицию, потом непонятное старается сделать понятным и потом уже верит. (Фома Неверующий стал бы покровителем ученых, если бы они побольше верили.) Служителя науки отличает от других пять признаков: преданность науке, беспристрастность, терпимость к инакомыслию, обязанность информировать других о своей работе и играть социальную роль.

Когда-то науку делали «затворники» (очень часто монахи), потом «утонченные любители» — аристократы, в свободное от светских занятий время. С установлением капиталистических отношений в науку пришли «нищие профессионалы» — разночинцы, сделавшие ее своей профессией. Потом наступила эпоха «владетельных князей», когда науку поделили на множество наук и научных дисциплин, во главе которых утвердились лидеры, авторитеты, главы научных школ — одним словом, «князья».

Сейчас полным ходом идет процесс «демократизации»: ломаются межотраслевые заборы, каждый «пасется» в «чужих» владениях, развивается кооперация. В результате обнаруживается, что наука — далеко не единое и очень даже делимое целое: существуют настоящие науки, почти настоящие, науки, да не очень, науки по названию. Некоторые из их наводят на мысль о пустыре рядом с нарядной улицей, где начали что-то строить, потом «законсервировали» стройку и совсем забыли о ней. Другие часто уподобляются вполне приличным с фасада домам, где за прочными замками парадных дверей течет своя обособленная жизнь в лучших традициях домостроя. И когда стали сносить заборы и открывать двери, обитатели получили возможность заглянуть друг к другу, изумиться и нащупать пути к сотрудничеству.

Природа не знает, что в ней открывают законы и раскладывают ее по отраслевым полочкам. Просто так удобно ученым, прорубающим в скале знаний ступени, которые по мере подъема обрушиваются. Наука развивается путем смены парадигм. (Парадигма — комплекс представлений на основе известных науке фактов.)

В первую очередь собираются факты, подтверждающие существующую парадигму, а факты, противоречащие ей, отвергаются. Но когда последних становится слишком много, на основе их строится новая парадигма, утверждающая свое господство. Поэтому, работая на переднем крае науки, ученые-теоретики стараются не подтверждать, а, как говорят, «фальсифицировать» теории, вскрывая их внутренние противоречия.

Ученые, открещиваясь от религии, испытывали ее влияние, когда «скромно прислуживали творящей природе». Потом они пытались лишить природу жизни и чувства, сводя ее законы к действию мертвых, «восхитительно остроумных автоматов». Некоторые и сейчас еще верят в «Порядок Природы», который якобы можно обнаружить в самой мельчайшей детали. И когда научная дисциплина замедляет свой наступательный бег, это влияние ощущается сильнее.

Но есть у науки собственные враги. Один из них — П.Файерабенд — специалист по истории науки и методологическим проблемам научного знания. В детстве в Вене отец водил его по второразрядным ресторанам и заставлял петь за кружку пива. После окончания школы Файерабенд поступил в оперную студию, во время нацистской оккупации был призван в вермахт, в чине офицера воевал в России, ранен в ягодицу, хромает, Учился в Веймарском театральном институте, потом в Венском университете. Преподавал в Бристоле, Вене, Лондоне, Берлине. Стяжал себе славу как хулитель науки.

По его мнению, наука развивается потому, что ученые отбрасывают рациональные правила, руководствуясь девизом «Все средства хороши», успех в науке зависит от хитроумных уловок, риторики и пропаганды. Великим пропагандистом, как он считает, был Галилей, который писал не по-латыни, а по-итальянски, слог его был убедительный, он рекламировал свои убеждения, скрывал ошибки, заново переписал биографию Коперника для церкви. Глупейшие методы и смехотворные результаты чисто окружаются в науке ореолом превосходства, и вообще ученые получают социального внимания больше, чем того заслуживают. О нем написан даже научный труд «Пауль Файерабенд: наука и анархист».

Ближе всего к «Науке» лежит «Технология».

На самой границе этих двух стран обитает интересная «народность» — рабочие рационализаторы, сочетающие автоматизм профессиональных действий с творческим мышлением. Они проявляют явный интерес к механике и технике, более активны, уверены и трудолюбивы. В свободное время любят мастерить, фотографировать, копаться в саду. Довольно редко смотрят по телевизору футбол. Половина из них всегда размышляет, и хорошие творческие идеи приходят во время раздумья. Одна треть увлекается время от времени, и идея посещает их во время увлечения, реже потом. Четырнадцать процентов напрягаются, решая технические задачи, и решение чаще приходит потом. Еще ближе к «Технологии» новаторство, которое заключается в умении организовывать свои действия, оттачивать их автоматизм так, чтобы мелькание рук текстильщицы и пальцев машинистки завораживало.

Главное в технологии — рецептурность, которая далее, по дороге к «Искусству», становится более «искусством» (не «изящным», а практическим, инженерным — во Франции до сих пор существует должность «инженер искусств и мануфактур»).

Когда-то наука существовала вне практики, и ученый, находясь в стороне от общественных нужд, пытался осмыслить и свести в систему то, что видел вокруг себя. Первые практические искусства — магия, алхимия, астрология — именовали себя науками и в лучшем случае стимулировали развитие настоящих наук.

Промышленная революция в Англии — это деятельность самоучек: цирюльника Р.Аркрайта, кузнеца Т.Ньюкомена, лаборанта Дж.Уатта. Англия приняла концепцию «сначала практика, потом наука» и поплатилась за это, передав лидерство технического прогресса в середине XIX столетия Германии.

И сейчас взаимоотношения между «Наукой» и «Технологией» до конца еще не определены. Наука утверждает, что любая научная идея в конце концов находит практическое применение, но чем ценнее, фундаментальнее идея, тем дольше во времени путь ее реализации. Практика хотела бы получать научные решения «сию минуту», причем получать «на тарелочке» — в готовом для реализации виде. Она даже апеллирует по этому поводу к общественности и соблазняет ученых ассигнованиями. В последнем случае «под проблему» создается научно-исследовательский институт, набираются штаты.

Через дизайн, техническую эстетику, декоративное и прикладное искусство «Технология» переходит в собственно «Искусство». Художники живут на отшибе, почти так же, как философы, только с другой стороны. Между ними в четыре раза меньше сходства, чем между историками и юристами.