Наполеон I и его гений

Хотя Наполеон был выпущен из заключения, однако остался не у дела и должен был состоять под надзором при главном штабе армии. Благодаря стараниям Соличетти, он был назначен начальником артиллерии в экспедиции на Корсику, а также по итальянскому побережью; однако особенно заметного участия в этой экспедиции не проявил. Только после этого он был правоспособным и способным гражданином, но не у дел.

Страшные усилия напрягал Наполеон, чтобы вернуть себе влиятельное положение, но ему это очень плохо удавалось. Самым скверным было то, что в высшей администрации, долженствовавшей его судить, он встретил людей неспособных и завидовавших его личному успеху. Наполеона упрекали в том, что он достиг генеральского чина слишком молодым. Главная вина была его молодость. Не выдержав, он упрекнул своего судью, Обри, не видевшего войны, следующею фразою: “Под огнем стареешь быстро”, но, разумеется, этим дела не исправил. После долгих стараний его, наконец, назначили командовать бригадой в западной армии. Вести войну против французов же во Франции – было не в видах Наполеона. Он искал карьеры, а тут карьера не устраивалась. Вместо Вандеи Наполеон отправился в Париж и стал хлопотать о переводе его в действующую армию на восток. В Париже он поместился в темном квартале, в бедном “Отеле Свободы” и жил очень скромно. “Так как он ничего не крал, – говорит Стендаль, – и ему платили ассигнациями, то скоро он впал в крайнюю бедность”. Корсиканец родом, он сохранил свойственную его соотечественникам чуткость восприятий и громадную как физическую, так и умственную выносливость, которые соединялись у него с настойчивым упорством, отличавшим средневековых корсиканцев. Любовь к семье и соотечественникам имела у него характер античной доблести, но вместе с тем он был готов пожертвовать и чувством патриотизма своему честолюбию. Что касается до нравственных чувств, то они в действительности отсутствовали у Наполеона. Воспитание не содействовало развитию у него этого чувства. Напротив того, хватавшая через край чувствительность Руссо и хаотические времена, вызванные попытками воплощения теорий этого революционного предтечи, могли только еще более отуманить совесть молодого генерала. Враждебное чувство, которое питал отец Наполеона к католической религии (иезуиты безвозвратно захватывали его имущество), и неприятности, которые ему самому пришлось вынести от своих воспитателей монахов, были не в силах окончательно искоренить у него суеверие, которое он, впрочем, в глубине души считал религиозностью. Теоретическое образование Наполеона было узким и односторонним, но чтение и попытки литературного творчества, несмотря на свой поверхностный и беспорядочный характер, доставили ему кое-какие широкие и точно определенные понятия из области истории и политики. Зато Наполеон приобрел такое практическое воспитание, какими могли похвастать разве лишь очень немногие. Современный ему мир вращался с изумительной быстротой, не виданной ни раньше, ни позже. Эта необычайная быстрота вращения до тонкости отшлифовала и отточила корсиканца, которому предстояло играть такую крупную роль в мировой истории… Он был честолюбцем, политические принципы которого не отличались солидностью. Вообще он заметно превосходил окружающую его среду разнообразными способностями и талантами, в особенности же уменьем комбинировать, оригинальностью и предусмотрительностью. Сам он отлично умел лицемерить и скрывать свои замыслы, но читал в чужих сердцах, как в открытой книге. “Я теперь как раз в таком настроении духа, в каком обыкновенно чувствуешь себя накануне сражения”, – определил сам себя в этот момент Наполеон (Слоон).

Денежные дела Наполеона шли крайне плохо. Ему приходилось голодать в буквальном смысле слова. Одежда его была слишком непрезентабельна: стара и безобразно сшита. Он был худ и истощен до крайности. Он страшно отощал от недостатка порядочного питания. Неуверенность в будущем проявлялась в выражении исхудавшего его лица и беспокойно бегавших глаз. В таком виде он даже стыдился появляться между людьми, появляясь же, был скрытен, замкнут и загадочен. “По временам на него находят припадки какой-то озлобленной веселости, при которых чувствуешь себя крайне неловко и утрачиваешь дружеское к нему расположение”.

Наполеон, однако, понимал одно хорошо, что во все времена женщина была великая сила. И вот он крепко держался этой силы и всеми способами поддерживал с ними более или менее тесную связь, и его расчет оказался верным. “Единственно только лишь женщины здесь и заслуживают держать в руках своих кормило правления, – пишет Наполеон своему брату, – мужчины сходят по ним с ума, думают только о них и живут единственно лишь благодаря их влиянию”. На острове Св. Елены, вспоминая это время, Наполеон говорит: “Я проживал тогда без определенных занятий на парижских улицах и, в сущности, редко бывал в обществе, так как посещал дом Барраса, где встречал радушный прием… Я ходил туда потому, что у меня не было никаких шансов чего-нибудь добиться в другом месте, и уцепился за Барраса за отсутствием других влиятельных знакомых. Робеспьера казнили, Баррас же играл видную роль, а мне в моем положении непременно надо было уцепиться за кого-нибудь и за что-нибудь”. Дело в том, что квартира Барраса в Люксембургском дворце служила центром блеска и веселья тогдашней столичной жизни; царицей же в этом центре была m-me Тальен, за которою Наполеон очень настойчиво ухаживал.

Между тем враги Наполеона не дремали. По пересмотре списков армии Наполеону не только ничего не дали достойного, а даже перевели в пехоту. Это его окончательно озлило, и он начал проситься в отпуск.

Между тем Наполеона причислили к топографическому бюро. Занимаясь здесь, Наполеон составил гениальный план военных действий в Италии. План этот удостоился жестокого порицания со стороны бездарностей и полного одобрения со стороны лиц, понимавших дело. Был один недостаток этого плана: нужно было, чтобы этот гениальный план выполнен был самим Наполеоном, и он его самым блестящим образом через три года выполнил на деле.

Находясь прикомандированным к топографическому бюро, Наполеон не унимался и стучался к судьбе во все двери. Опыт жизни говорит нам, однако, что не всегда стучащимся открывают двери, бывает, что и по шее дают. Наполеон просится, чтоб его вновь зачислили в артиллерию и командировали на поле военных действий. Наполеон просит, чтобы его откомандировали в Константинополь для сформирования артиллерии. Наполеон просит, чтобы его вознаградили за его убытки в виде проданных лошадей и проч.

Все эти ходатайства рассматриваются. Усматриваются неблаговидные действия и заявления Наполеона в виде вымышленных заслуг, расходов и проч.; припоминаются ослушания и в конце концов Наполеона вычеркивают из списков армии. Но если в одной двери здания фортуны Наполеону не посчастливилось, то для него открылась другая дверь: в тот самый день, когда он был вычеркнут из списков генералов армии, подкомиссия иностранных дел внесла предложение отправить генерала Бонапарта с подобающей торжественностью и в сопровождении многочисленной свиты в Константинополь, где он будет уполномочен состоять на службе турецкого султана, причем Дебри заявил, что полезнее было бы повышение Бонапарта, чем удаление из страны способного офицера, который может оказать серьезные услуги отечеству.

Наполеон стоял на перепутье. Едва-едва он не отправился на свой излюбленный Восток. Но судьба произвела новую версию.

В Париже началось движение. Якобинцы сошли со сцены, но не были уничтожены. Были сильны и роялисты. Спокойный и умеренный образ правления часто принимается за бессилие. Так было и теперь. Сдержанность и стремление термидорцев были приняты за слабость их. Якобинцы и роялисты слились вместе, чтобы свалить термидорцев, каждый, разумеется, для себя. Появилось брожение. Толпы народа бушевали по улицам Парижа. Национальная гвардия была за них. Явились баррикады. Конвенту грозила серьезная опасность. Нужно было для успокоения принять решительные и скорые меры. Войско, охраняющее, было под командою неспособного Мену, да и войска было мало. Нужно было организовать защиту. Нужно было найти надлежащего человека. Конвент поручил защиту дела Баррасу. Баррас указал на человека, способного все привести в порядок. Человек этот был Наполеон. “Корсиканский офицерик, – говорил он, – не расположен особенно церемониться”. Наполеон принял предложение, но на условиях: главным распорядителем был Баррас, Наполеон – помощником. На деле же Наполеон был все, а Баррас – ничто.