О Милтоне Эриксоне

Я уже когда-то говорил, что случаи Эриксона были столь же узнаваемы, как и работы Пикассо. Каждый сразу определял со­здателя этого произведения. Стиль был уникален и отличался от стиля любого другого художника. Чтобы продолжить параллель, нужно принять во внимание период работы мастера, так как стиль со временем меняется. Ранние картины Пикассо, когда он только отрабатывал технику, были достаточно традиционны­ми и весьма отличались от поздних. Его ранние работы еще но­сят следы влияния других художников того времени. А идеи Эриксона? Развивал ли он их от более традиционных взглядов, ставящих классификации в центр психиатрии, к большему вни­манию к социальной ситуации в реальном мире? Или же он все­гда ориентировался на реальность? Каким был его терапевтичес­кий подход? Изменялся ли он, развивался ли со временем? По- моему, нет. Увидеть разницу между ранними случаями Эриксо­на и поздними невозможно.

Наставники Эриксона

Оказали ли влияние другие терапевты и учителя того времени на развитие Эриксона? По-видимому, нет.

Когда мы изучаем работу Эриксона, возникает ряд вопросов. Откуда он пришел? Кто его учителя и предшественники? В рам­ках какой традиции он работал? У него была отличная подготов­ка по психиатрии, но думал он иначе, чем его коллеги, кото­рые получили такое же образование. Когда мы пробуем помес­тить его в какое-нибудь идеологическое обрамление, то обнару­живаем, что ни одна из современных ему школ психотерапии и ни один из учителей не подходят для этой цели.

Большинство терапевтов выражают благодарность тому или иному ученому или практику, ставшему их учителем. Эриксон никогда не упоминал об учителе или о влиянии на свои мето­ды, насколько я помню. Думаю, что он умышленно сводил к минимуму влияние других. Он говорил, что узнал о гипнозе, когда был студентом колледжа и попал на демонстрацию Кларка Холла в Висконсинском университете. Значит, Холла мо

жн

о назвать его учителем? Эриксон не согласился бы с этим. Он рассказывал, что после демонстрации пригласил субъекта Холла к себе в комнату и загипнотизировал его сам. Осенью он запи­сался на семинар Холла. Значило ли это, что Холл был его учителем? Совсем необязательно. Эриксон рассказывал, что на семинаре основное внимание уделялось гипнотическим техни­кам, которые он сам разработал летом. Так, может быть, Эриксон учил Холла?

Перспектива изменения

Говоря о психотерапии, уместно выделить два основных тео­ретических направления, смешивать которые не следует. Одно из них — теория о том, почему люди ведут себя так, а не ина­че, и почему они стали так себя вести. Другая — теория изме­нения, или как его добиться. Эти две теории могут быть и не связаны. Эриксон, даже соглашаясь с теорией, объясняющей, как люди стали такими, какие они есть, выдвигал абсолютно уникальные идеи о том, как их изменять. Кто еще в сороковые годы мог помочь парню, который мочился только сквозь дере­вянную трубку, так, как это сделал Эриксон? Он требовал, чтобы парень менял материал, размер, длину трубки, пока тот не обнаружил, что его пенис тоже своего рода трубка. Где кор­ни подобного подхода?

Этот случай произошел в 40-е годы, когда Эриксон работал в призывной комиссии. В то время единственной клинической теорией была психодинамическая. Ни семейная, ни поведен­ческая терапия еще не сформировались. Любой другой терапевт в то время скорее предположил бы, что столь странное поведе­ние вызвано подавленными бессознательными идеями, которые должны быть осознаны с помощью интерпретаций. А как бы он объяснил деревянную трубку и какое назначил бы лечение? На трубке внимание даже не остановили бы, ибо считалось, что на проявлениях проблемы фокусироваться не следует. Терапевт по­грузился бы в серьезную психопатологию, стоящую за этой трубкой и ее символическим значением. У кого Эриксон на­учился работать именно с проявлением проблемы?

Эриксон признавал ряд психодинамических идей и даже экспериментировал с ними. Он проверял психопатологию повседневной жизни, используя гипноз для внушения бессоз­нательных идей, а затем наблюдая поведение субъектов. В то время он, очевидно, предполагал, что у некоторых людей симптомы являются результатом неосознанных идей, связан­ных с прошлым. Но то, что он предпринимал для достиже­ния изменения, не было похоже на то, что делали последова­тели этой теории.

Классический пример — фобия. Считалось, что фобия вызы­вается прошлой травмой, которую человек вытеснил в бессозна­тельное. Ортодоксальная психотерапия предлагала осознание этой травмы и связанных с ней чувств. Ясно, что терапевтичес­кая интервенция подобного рода не могла бы быть типичной для Эриксона. Даже принимая допущение, что фобия возникла в результате прошлой травмы, работал он с ней совершенно ина­че.

Для примера я приведу случай заторможенной молодой жен­щины, у которой была фобия, связанная с сексом. Предполо­жение заключалось в том, что мать напугала ее разговорами об опасностях секса; затем мать умерла. Эриксон вызвал у молодой женщины регрессию в детство, к моменту, когда мать собира­лась сообщить ей столь устрашающие сведения. Он рассказал девушке, что сначала матери дают советы, которые касаются лишь части проблемы, а позже они рассказывают о проблеме полнее — когда видят, что дочери уже достаточно взрослые, чтобы правильно понять их слова. Затем он подвел девушку к моменту, когда мать предостерегала ее от секса, и выразил со­гласие с ее предостережениями. После этого он обсудил с мо­лодой женщиной, что могла бы мать рассказать ей о сексе, если бы осталась жива. Ведь дочь к тому времени выросла бы и смот­рела бы на секс здраво, и мать поведала бы ей о его положи­тельных сторонах. К сожалению, смерть не позволила матери завершить обучение дочки. Теперь пациентка была готова при­нять то, что мог дать ей Эриксон, — более позитивный взгляд на секс, который, вероятнее всего, дала бы ей мать, если бы не умерла так рано.

Идеи Эриксона о том, как изменять людей, ставили его особняком от остальных терапевтов. Те строили инсайт в про­шлое. Эриксон изменял прошлое, что видно из предыдущего случая, и более полно — в различных случаях с Человеком из Февраля (Хейли, 1986, с. 179. См. также “Человек из Фев­раля” [6]). То, что Эриксон принял и согласился с негативны­ми замечаниями матери, а затем изменил их, было для него очень типично. Он не осуждал мать или ее взгляды на секс, поскольку они были так важны для дочери. Его идея об ис­пользовании техник “приятия” как способа изменить людей до сих пор вызывает споры и непонимание. Терапевтический мир утверждал, что нельзя поддерживать мнение матери о сексе, если ты с ним не согласен. Эриксон же говорил, что, не поддержав его, он не смог бы адекватно общаться с доче­рью. Аналогично, Эриксон был жесток с клиентами, при­выкшими к жесткому обращению. Он считал, что для взаи­модействия это необходимо. Кто в нашей мягкосердечной профессии мог внушить ему эту идею?

Взгляд Эриксона на лечение фобии предполагает, что па­циент должен очутиться в ситуации, вызывающей фобию, при этом следует отвлечь его внимание, а затем сформировать у него новый комплекс эмоций и ожиданий. Он заставлял войти в лифт пациента, боящегося лифтов, внушая ему скон­центрироваться на ощущениях в ступнях. Или же готовил че­ловека к пугающей ситуации, заставляя его представлять стра­хи на экране и тем самым отделять себя от пугающих эмоций. Он мог лечить фобию действием и за пределами кабинета. Однажды, например, пожилой врач пришел к нему на прием в надежде избавиться от “лифтобоязни” (Хейли, 1986, с. 297). Этот врач работал в больнице на шестом этаже и вы­нужден был преодолевать пешком пять лестничных пролетов. Он боялся ездить в лифте, хотя лифт был абсолютно безопа­сен, а лифтерами работали весьма квалифицированные моло­дые женщины. Однако приближалась старость, а вместе с ней и физическая слабость, и ходить по лестнице пешком становилось все труднее и труднее.

Для терапевта есть разные способы объяснить этот страх и его причину и обдумать, как же добиться изменения. А какой под­ход можно считать типично эриксоновским? Я уверен, что у него могли возникнуть следующие предположения и наблюде­ния: