Жить надо!

Иначе – будет непрерывная борьба. Даже если один из них склонен подчиняться, а другой руководить, то есть для одного из них подчинение не вызывает напряжения, а наоборот, разгружает психологически, борьба будет продолжаться. Это сродни попытке посадить в одну кадку тропическое растение с его землей и растение из средней полосы с его почвой. Что будет – неизвестно. И почва разная, и микроорганизмы различные, и климатические условия.

Существует уникальная работа французского психолога, – к сожалению, не помню его фамилии, – напечатанная в журнале «Америка», – он участвовал в экспедициях Тура Хейердала на плотах «Ра-I» и «Ра-II». Он изучал проблемы совместимости внутри экипажа и пришел к выводу, что, в принципе, особенно в экстремальной ситуации ограниченного пространства, в экстремальных условиях деятельности, преодолимы все различия – и расовые, и связанные с вероисповеданием, и языковой барьер, и возрастной. Преодолимо все, кроме одного – он назвал это «культурным кругозором». Я думаю, что то содержание, которое он вложил в понятие культурного кругозора, характеризует несовместимость некоторых социально-психологических миров.

Когда мы говорим «культурный кругозор», то сразу думаем: ну а что ж тут такого? Дайте человеку соответствующие возможности образоваться, почитать, посмотреть, и он разовьется, и культурные кругозоры совместятся. Оказывается – нет! Социально-психологические миры несовместимы не потому, что они по-разному относятся к культуре. А потому, что у них разная иерархия культурологических ценностей.

Возьмем двух «одинаково культурных людей» в смысле образованности, начитанности, но из разных социально-психологических миров. Неадекватную реакцию, с точки зрения друг друга, они будут выдавать в совершенно неожиданных ситуациях. И будут возникать раздражение, возмущение:

– Отчего ты вспыхнул на пустом месте?

– Как на пустом месте?! Ты на святыню напал!

– Какую святыню?

В его мире – это святыня, а в мире другого человека – ничто. Кто прав? Оба. В этом нет сознательности.

Есть миры, которые ни в каком месте не пересекаются, хотя на первый взгляд очень похожи. В отсутствии понимания, умения отрефлексировать (осознать) эту составляющую человеческой целостности коренится одна из самых распространенных форм патологических отношений в обыденной жизни. И, я думаю, в этом же факте коренится одна из самых сильных мотиваций духовного сообщества к поиску такого мира, в котором мы все могли бы укорениться как братья и сестры, не становясь одинаковыми. Это непрестанный поиск мира, универсального по отношению ко всем остальным.

Проблема эта жизненная, порождающая знаменитый принцип человеческих отношений: «Мухи – отдельно, котлеты – отдельно!» Принцип, необходимый для того, чтобы вести совместную деятельность с людьми, принадлежащими к различным социально-психологическим мирам.

И в то же время – это препятствие в стремлении человека к целостности, я уже не говорю – к тотальности. Ибо разделенность (человек как целостность в данном случае разделен на себя для своих и себя для чужих) позволяет осуществлять совместную деятельность, и это плюс.

Но та же разделенность не позволяет добиться целостности своего внутреннего мира вне своего социально-психологического мира, и это минус. Минус, если ставить перед собой задачу достигнуть целостности. Это колоссальная проблема, потому что речь здесь идет о живой ткани человеческой жизни. Не о выдумке, не о социальной конвенции, не о социальной роли, не о защитном механизме личности – о самой личности. Ибо это почва, это воздух, пища, это матка, лоно материнское. Выйдя из этого лона и перерезав пуповину, человек перестает быть человеком в бытовом смысле этого слова, в обыденном смысле. Он становится нелюдем. И он обречен.

С этого момента назад дороги нет. Потому что мир человека – это и есть человек, это его неотъемлемая часть. И только в силу неизвестных таинственных влияний у некоторых людей возникает мотивация покинуть этот свой мир.

Человек, покинувший свой социально-психологический мир, – это человек, покинувший самого себя, в обыденном смысле этого слова. Не надо путать этот процесс с принципом движения по социальным слоям общества, когда человек из низов пробивается в верхи, из колхозников в артисты, из чернорабочих в ученые.

У меня в молодости была хорошо знакомая семья министра. Я часто бывал у них в доме. Да, он был министр, по тем временам в нашей жесткой административной системе это серьезная должность. Но он был из детдома. И жена у него детдомовка. И он так и остался детдомовцем до конца своих дней. Он свой социально-психологический мир не покидал, хотя в смысле социального движения, конечно, произошла колоссальная перемена. Но он остался самим собой.

Он научился играть эту роль, но как человек не покинул свою почву. Замечательно себя чувствовал, не испытывал никаких проблем, потому что сумел воспользоваться своей административной властью для того, чтобы все подстраивались под его мир, происходило неосознанное насилие. Незаметное этакое насилие, потому что какой-нибудь рафинированный интеллигент, из интеллигентной семьи в третьем поколении, со всеми своими правилами поведения, приходил на прием изысканный, а там – по-простому, по-народному. И вынужден был интеллигент пристраиваться к этому.

Одно дело – профессиональная зависимость, или социальная, или функциональная, от человека. А другое дело, когда это затрагивает законы и ценности твоего социально-психологического мира, когда ты вынужден быть не самим собой, играть в чужую игру, в игру чужого социально-психологического мира, в котором другие ценности.

Но опять-таки процесс не сводится к простому анализу ценностных структур людей, потому что ценностная структура – только скелет, а свой социально-психологический мир – это плоть, это дыхание, он обусловливает мельчайшие детали поведения, думания, мечтания.

Как только человек становится спонтанным (то есть действует без внутренней цензуры, доверяя себе), а спонтанность – это единственное живое состояние человеческого существа, момент полной самореализации, – он тут же обнажает весь свой социально-психологический мир.

Покинуть свой социально-психологический мир почти невозможно. И человек счастлив, естествен, спонтанен только внутри своего социально-психологического мира. Или в той ситуации, когда его социально-психологический мир принимается как данность.

Это и называется: принять человека таким, каков он есть, – тоже невероятно трудная вещь. Как принять всего человека в свой социально-психологический мир, каким местом? Можно еще ситуационно принять, на какое-то короткое время.

Я в силу своей устремленности к путешествиям по социально-психологическим мирам четыре часа провел на «малине», случайно попал в такую ситуацию у профессиональных воров. Ну, четыре часа я там мог выдержать, войти в этот образ, выяснить, что там тоже есть своя порядочность, своя честь, своя искренность, своя доброта и так далее. Там они меня пожалели, там – в долю пригласили.

Или с бомжами, с профессиональными бродягами, тоже – два-три часа. Два года со спортсменами я прожил в ситуации полного погружения. И так далее, и тому подобное. Но у меня есть познавательная мотивация; пока она не исчерпана, пока я узнаю что-то новое об этом новом для меня мире, я могу терпеть.

Принадлежность человека к социально-психологическому миру, степень совместимости двух или более социально-психологических миров – это глубинная проблема человеческих отношений. Решается она пока только одним способом – способом «мухи отдельно, котлеты отдельно», – способом жертвы. В жертву приносится то, что для всех является самым первостепенным, – целостность человека.

Получается, что целостность человека реализуется только внутри его социально-психологического мира. Тогда становится понятно, что сословная или цеховая организация в прошлом имела позитивное психологическое содержание. Дворяне везде дворяне. Купцы были купцами, заводчики – заводчиками, чиновники – чиновниками.