Стратегия психотерапии

Эти наблюдения проводились в условиях специально подобранной группы, в которой тема гипноза обсуждалась таким образом, что субъекты не догадывались о проводимом эксперименте. Маневрирование разговором приводит к декламации стихотворения, цитированию субъектом известных изречений или к разгадыванию различных загадок, что позволяет демонстрировать продолжение первоначальных цепочек мышления при пробуждении, несмотря на прерывание этих действий при выполнении постгипнотических актов. Наша общая цель в этих неформальных установках состоит в том, чтобы избежать ограничений для моделей реакции, которые возникают, когда субъект сознает, что его поведение находится под строгим наблюдением. Очевидно, что здесь необходимо избежать открытого использования гипноза. Естественный ход поведения оказывается более информативным, чем ограниченная формальная модель, которую следовало бы использовать только в чисто лабораторной обстановке. Неудача с интеграцией гипнотически мотивированного поведения в обычное должна обязательно учитываться в экспериментальной работе, где следует использовать как поведение после пробуждения, так и постгипнотическое поведение. В исследованиях, изучающих способность одновременно выполнять несколько различных задач (таких, например, как декламация в состоянии пробуждения и арифметическое сложение в уме в качестве постгипнотической задачи), очень важно, чтобы эти задачи не зависели друг от друга и не совпадали. Это достаточно легко сделать, но сложно гарантировать, что поведение после пробуждения определяется постгипнотическим состоянием, и что развивающийся при этом спонтанный транс не оказывает серьезного влияния на постгипнотическое поведение.

В опыте Мессершмидт, упомянутом выше, ни одно из этих условий не было выполнено, что и объясняет его неудовлетворительные и неубедительные результаты. Нужно только критически пронаблюдать за субъектом в той обстановке, которую изобрела Мессершмидт, чтобы сразу же отметить постоянный, быстрый переход от одного состояния понимания к другому, с более ограниченным характером. Неудовлетворительные результаты, полученные в таких условиях, не указывают на отсутствие способностей со стороны субъекта, а скорее обозначают обструктивный эффект развития постгипнотического транса и взаимозависимость двух таких задач. Соответственно, и в экспериментальных подходах к принципу диссоциации проблема заключается в разработке метода, позволяющего сохранить независимость задач, несмотря на одновременность их выполнения.

Адекватным можно назвать метод, ограничивающий постгипнотический акт одним аспектом всей задачи, постгипнотическое выполнение которой представляет собой только начало или только кульминацию неосознанно выполненного действия, в то время как сознательно выполняемая задача берет начало из обычного хода событий, определяющих поведение при пробуждении.

Приведем следующие примеры.

Субъекту, сыну фермера, погруженному в состояние транса, дали такую команду: спустя неделю каждый раз, качая насосом воду, чтобы наполнить определенный водопойный желоб, находящийся вне поля его зрения, он должен слушать шум наcoca (который делает двести пятьдесят ударов, чтобы заполнить кормушку), затем выключить насос и пройти к поилке именно в тот момент, когда она будет полна. Таким образом любые проявления постгипнотического транса обязательно должны быть ограничены определенным постгипнотическим действием.

Через несколько дней в обычном состоянии пробуждения мы договорились, что субъект будет освобожден от какой-то обременительной работы, которую он очень не любил, если сможет правильно назвать по буквам большую часть слов, заданных ему гипнотерапевтом. Слова были выбраны из его школьного учебника. Субъект охотно согласился. Когда началась проверка слов, в соответствии с тайной договоренностью появился отец мальчика и потребовал, чтобы тот немедленно наполнил водопойный желоб. Поэтому проверка слов была продолжена у насоса: пока субъект качал воду, ему в быстром темпе, одно за другим задавались слова, а он произносил их по буквам. Неожиданно субъект прервал речь, прекратил качать воду, выключил насос и пошел к поилке, проявив поведение, типичное для него в постгипнотическом трансе. Поилка оказалась наполненной. Повторение этого эксперимента дало такие же результаты. Несмотря на выполнение задачи со словами, субъект продолжал точно отсчитывать удары насоса. Однако повторение эксперимента, в котором субъект должен был молча отсчитывать удары рукоятки насоса в качестве самого постгипнотического действия, а слова называть по буквам громко, вслух, как осознание задачи, привело к неудовлетворительным результатам, к путанице между счетом и произнесением букв. Эта путаница в его действиях очень смутила мальчика, так как вследствие амнезии постгипнотических внушений он не смог понять, почему вместо очередной буквы слова часто произносит цифру.

Попытка заставить субъекта отсчитывать удары насоса и произносить буквы в качестве одновременных постгипнотических задач показала, что субъект не сможет выполнить это, если не прибегнет к умышленным паузам и намеренному чередованию задач. После многократных усилий субъект предположил: «Я могу лучше угадывать количество ударов насоса, а не пытаться считать их в то время, как называю слова по буквам». Тест подтвердил это предположение. Когда позже мальчика спросили об этом в гипнотическом трансе, он объяснил, что «угадывание» было единственной возможностью выполнить постгипнотическое внушение, и при этом он действительно считал удары таким же образом, как делал это в состоянии гипноза.

В подобном же эксперименте стенографистке, находящейся в состоянии транса, сказали, что в течение следующей недели она будет менять карандаш на 320, на 550 и на 725 слове. Эти инструкции ограничили постгипнотический акт очень узким аспектом общей задачи. В течение этого времени она писала под диктовку трех психиатров, каждый из которых отмечал те фразы, на которых она меняла карандаши. Несмотря на то, что она применяла много комбинированных словесных фраз (символов, объединяющих два или несколько слов), было обнаружено, что она довольно точно угадывала нужное число, погрешность не превышала десяти слов, а в среднем составила около трех слов.

Каждый раз, меняя карандаш на определенном слове с нужным номером, стенографистка чувствовала себя несколько смущенной, у нее на короткое время возникали признаки спонтанного постгипнотического транса, и она даже просила повторить какую-то часть диктовки. Тем не менее она могла менять карандаши когда угодно, а не только на определенных словах, не прерывая своих записей. Ее общее поведение, за исключением проходящих нарушений, упомянутых выше, не выявило ничего необычного для трех психиатров, которые, хотя и не были знакомы с экспериментальной ситуацией, получили инструкции наблюдать за ее поведением и диктовать с обычной своей скоростью – от 100 до 120 слов в минуту. Когда экспериментатор сам начал диктовать, тщательно регламентируя время диктовки, также не было отмечено никакого необычного поведения, за исключением прямой зависимости от слов с определенным номером.

Однако та же стенографистка, получив команду отсчитывать слова в качестве постгипнотической задачи, когда ей диктовали, потерпела полную неудачу как в своем отчете, так и в своей записи, что можно было предсказать, если в полном объеме рассмотреть влияние постгипнотического транса на процессы познания и факторы внимания.

Попытка заставить ее выполнить эти две задачи как одно постгипнотическое действие показала, что она не может разделить внимание, чтобы правильно вести счет и писать под Диктовку. Однако получив внушение только следовать диктовке и просто «угадывать», когда она достигнет определенного числа слов, она начала отсчитывать слова почти точно. В следующем гипнотическом трансе она объяснила, что разрешение «угадывать» позволило ей вытеснить счет из ее «сознательного разума», так что она «могла это делать подсознательно».