Вскачь, задом наперед

Кэтрин: А почему бы не посоветовать ему ускориться?

Арни: Это было бы интересно. А как насчет того, чтобы уловить его вторичный процесс, его незавершенные движения руками? [Арни показывает участникам, в каком смысле движения рук не завершены. Он непостижимым образом машет руками в воздухе, бормочет и хлопает себя по ляжкам.]

Незавершенные движения бессмысленны, они повторяют сами себя. Один из лучших способов завершить движение — сдержать его. Это повышает осознавание импульса движения. Когда я работал с ним на самом деле, я поймал его за руку, когда та шла вниз. [Арни выходит вперед и играет маниакального клиента. Эми демонстрирует, как была остановлена его рука при движении вниз.]

Я сказал ему: “Что здесь происходит?” А человек поглядел на меня и закричал: “Я действительно… взбешен!”

Я лишь помог ему выразить свою ярость, но сам он не знал, отчего он в ярости. Потом я сказал: “Хватит разговоров, просто вдарь как следует”. Он несколько раз ударил боксерскую грушу, что висела в моем кабинете. “Что тебя так злит?” — спросил я его. И он сказал: “Что меня действительно злит, это…” — и заплакал. “Что меня действительно злит, это то… что ребенком они отдали меня в приют. Я скитался из приюта в приют и никому никогда не был нужен”.

Потом я спросил: “Так ты сумасшедший или ты злой?” Он сказал: “Я еще не понял это, но я взбешен, абсолютно взбешен тем, что со мной произошло. Меня всегда сдавали в приют”. И потом он расплакался.

Где теперь тот приют, в который его сдали? Каким образом он сейчас находится в приюте? Он пребывает в приюте, называя себя больным. Этого не хочет ребенок. Другими словами, ребенок, вторичный процесс злобы и ярости, тоже взбешен первичным процессом, медицинским подходом, который записывает его в больные.

Обнаружение его ярости через движение мгновенно замедлило, успокоило его. Теперь я наконец могу ответить на ваш вопрос о сдерживании. Вам не надо сдерживать людей. Вам не требуется ни удерживать, ни отталкивать их. Программы на самом деле не могут сдерживать людей, однако их собственные переживания и ваше осознавание — это лучшее сдерживающее средство.

Иногда процесс даже бывает опасно сдерживать. Опасно следовать лишь за одной своей частью. Что касается этого человека, было бы опасно следовать только за первичной стороной, которая желает охладить его пыл, или только за вторичной, катартической стороной, его взрывоопасностью. Его хладнокровие имеет провокационный характер; оно провоцирует ярость. Спрашивая его о ярости на ее пике, я помогаю ему свести процессы вместе. Полный процесс уравновешивает сам себя, и только тогда он становится истинно мудрым и сдержанным.

Все молчат, потом начинает говорить Мелисса.

Мелисса: Один из моих клиентов… О, это очень болезненно и эмоционально…

Вступает Арни и просит Мелиссу показать этого клиента.

Арни: Самое лучшее, что можно сделать, рассказывая о клиенте, с которым работаешь, это дать сенсорную информацию о ситуации. Фактически для решения проблем на практике в половине случаев требуется сенсорная информации. Если она отсутствует, рассказываемая история будет лишь рассказом о своей собственной психологии. Это прекрасно, но не столь же полезно для вас или вашего клиента как реального человека. Итак, вы можете показать ее нам?

Мелисса: Она очень, очень хорошенькая, и… [Не закончив своего описания, она усаживается очень прямо, вытянувшись вверх.]

Арни: Вот так. Действуйте как она. Эй, привет, как вас зовут?

Мелисса [в роли клиента]: Не подходите слишком близко. Я не терплю, когда до меня дотрагиваются.

Арни: Вы не шутите?

Он приподнимается и осторожно приближается. Все напряженно следят за происходящим.

Здесь видится прямое приглашение к работе с гневом. Одна часть нуждается в помощи, однако другая часть предостерегает вас против того, что вы, следуя человеческим чувствам, хотите сделать и даже должны сделать. Поступая так, ей придется разозлиться, а вам придется принимать это как есть.

Мелисса: Правильно! Она похожа на свою мать. Она не может позволить, чтобы ее видели плачущей. Она разворачивает кресло так, что бы я ее не видела.

Арни: Итак, смотрит кто-то другой. Она оказалась в гуще сражения с неким негативным критиком, который против эмоций, против какой-то части ее самой, которой нужно выйти наружу. Возможно, это как раз тот, кто делает вашу жизнь в качестве терапевта невыносимой. Если она не хочет обсуждать что-то или влезать в этого критика, тогда, может быть, вам есть смысл прекратить ее препирания с бессознательным критиком и вступить с ней в личную конфронтацию по этому поводу.

Мелисса: Полагаю, мне страшно будет сделать это.

Арни: Это звучит очень убедительно. Мы все здесь можем подумать о том, что бы могло помочь. Даже если я дам вам несколько умных советов, они не обязательно могут соответствовать вашему процессу с ней. Очень важно знать себя, и, поскольку вы чувствуете себя безопаснее, приближаясь к ней с вербальной стороны, вы должны следовать своим путем. Может, в этом для вас и заключается смысл процессуальной работы.

Возможно, сначала вы захотите поговорить с ней. Вы могли бы сказать: “Дорогая, пожалуйста, убедитесь в том, что все мои действия правильны в отношении вас. Мне хотелось бы попробовать действительно что-то сильное. Я хочу игнорировать ваши предупреждения и глубже войти в проблему контакта. Не знаю, позволите ли вы мне попробовать это”.

Выслушивая ваши описания интеллектуального вмешательства до того, как они произошли, она обладает правом выбора и держит контроль. Если клиент не реагирует посредством хорошей обратной биосвязи на то, что вы делаете, как бы великолепно это ни осуществлялось, на данный момент это ложный след. Верное воздействие в неверный момент не работает.

Тэрри: Как вы распознаете сигналы, которые советуют вам остановиться, когда вы уже не следуете за процессом?

Арни: Я не всегда это знаю. Я не пытаюсь узнать, что означают сигналы. Если я не уверен по поводу каких-то сигналов, я просто спрашиваю. “Я смотрю на вас, а вы покусываете губу. Это негативный сигнал? Может, мы пойдем в другом направлении?”

Арни: Давайте займемся групповым процессом, чтобы завершить то, чем мы занимались в течение этого уик-энда. Следует ли мне предложить вам некую групповую теорию? Вы ведь все равно сами все знаете в глубине души.

Мы живем в том, что математики называют полем. Поле создает атмосферу и организует наши чувства. Это нечто вроде сновидения, которое ищет персонажи, чтобы наполнить ими себя.

Вы не поверите, но я всегда ненавидел группы. Я чувствовал, что в них недостает пространства для личности. Теперь я понял, что я ненавидел в них то, что они организуют и поляризуют нас, привязывая к конкретной роли. В любой группе всегда существует хороший парень и плохой парень, спаситель и жертва, лидер и последователь. Эти роли важны. Это сновидческие персонажи, которых групповое поле использует для того, чтобы выразить себя, однако нам не следует навсегда застревать ни на одном из них.

Роли, которые людям достается играть в группе, подобны полюсам магнита. Если есть одна роль, всегда появляется другая, ее уравновешивающая. Полю постоянно требуются эти полярности, чтобы создавать напряжение и атмосферу. Таким образом, там, где наличествует лидер с идеей, должна существовать группа или индивид с другой идеей. Другими словами, каждый лидер обречен на вызов. Последователь альтернативной идеи либо выходит на сцену и выражает себя, либо сидит тихо, молча в тряпочку, чувствуя себя аутсайдером. Лидер улавливает это напряжение и начинает ощущать неуверенность. Похоже, что все эти человеческие процессы служат частью нашего бытия в едином целом. Группы обладают тенденцией создавать роли и при этом оставаться как можно лучше сбалансированными. Напряжение, которое возникает, — это нормальное явление. Оно толкает нас к познанию другого, к разделению, единству и духовному опыту.