Все мы врём. Как ложь, жульничество и самообман делают нас людьми

В 1930-х годах слава Хана ван Меегерена, гениального фальсификатора картин Вермеера, прогремела по всему миру. Чтобы обмануть искусствоведов, он сначала вручную изготавливал краски, применяя технику, распространенную во времена Вермеера, и писал только на холсте XVIII века. Мало того, ван Меегерен разработал особую технологию: он смешивал краску с бакелитом, потом подсушивал картины в духовке и скручивал вокруг цилиндра. Благодаря этим приемам картина искусственно состаривалась и действительно производила впечатление написанной 300 лет назад. Другому известному фальсификатору — Элмиру де Хори — помогали двое сообщников, подделывавших старые каталоги и размещавших в них снимки его картин. Если бы не эта хитроумная уловка, де Хори едва ли продал бы столько поддельных картин. Чтобы стать успешным фальсификатором, недостаточно хорошо владеть кистью, — нужно еще придумать правдоподобную историю.

Своим разоблачением Бельтракки обязан тюбику совершенно обычных белил с чересчур современным составом. Обычно фальсификатор изготавливал собственные краски, но однажды во время работы над подделкой «Красной картины с лошадьми» Кампендонка ему не хватило пигмента, и тогда он использовал обычные цинковые белила. Во времена Кампендонка цинковые белила уже были в ходу, однако те, что использовал Бельтракки, содержали небольшое количество титанового пигмента, который появился значительно позже. Когда химические тесты выявили присутствие в краске этого элемента, началось полицейское расследование, которое в конце концов привело к разоблачению Бельтракки.

Такие современные методы художественной экспертизы, как радиоизотопный и ультрафиолетовый анализ картины, постоянно совершенствуются, однако их пока недостаточно и при расследовании фальсификаций необходимо прибегать к помощи искусствоведов. Впрочем, к их помощи нередко прибегают и сами фальсификаторы. Искусствоведам лучше других известно о техниках и мотивах в творчестве художника. Человеческий мозг обладает удивительной способностью узнавать мотивы. Он соотносит знакомые формы и линии с темпераментом художника и событиями его жизни, так что восприятие экспертом картины по сложности похоже на распознавание по отпечаткам пальцев. Принципы работы интуиции объяснить очень трудно, и поэтому порой заключения экспертов выглядят немного странно: «Кажется подделкой» или «Пробуждает чувство дискомфорта».

Хотя, пожалуй, можно воспользоваться уже готовым описанием. Итальянский знаток живописи Джованни Морелли стал первым систематизатором собственных знаний и навыков. Еще в XIX веке он создал классификатор, в котором описал характерные для различных художников способы изображать мочки, ногти на руках, складки одежды и прочие детали. По мнению Морелли, именно самые мелкие детали дают возможность установить авторство картины: подобные детали художник пишет неосознанно, почти машинально, значит, во всех картинах они будут выписаны одинаково. И вполне вероятно, что фальсификатор какую-то из этих деталей упустит.

Однако некоторые фальсификаторы тоже взяли этот прием на заметку. Чтобы добиться нужного эффекта, они стараются вжиться в образ художника, чьи работы подделывают, и развивают интуицию, подобную той, которой обладают искусствоведы. Бельтракки признался, что тщательно изучал каждого художника, старался смотреть на мир его глазами и переносился в мечтах в прошлое. Он даже утверждал, будто в некоторых работах ему удалось превзойти самих мастеров, потому что он знал о событиях, произошедших после их смерти.

В 2004 году написанную Бельтракки картину «Лес» якобы авторства Макса Эрнста показали Вернеру Шпису, знатоку Эрнста. Тот, ничуть не сомневаясь, подтвердил, что картина действительно написана Эрнстом. Впоследствии Шпис подтвердил авторство Эрнста еще для шести картин, созданных в мастерской Бельтракки. Во многом благодаря экспертизе Шписа эти картины вскоре были проданы за несколько миллионов долларов. После разоблачения Бельтракки за Шписом закрепилась дурная слава. Покупатели подделок подали на него в суд, и тот приговорил Шписа к уплате денежной компенсации незадачливым покупателям. Он допустил ошибку — а за ошибки полагается платить. Вот только как уважаемый всеми знаток мог сделать такой промах? Возможно, отчасти это произошло оттого, что эксперты, подобно всем остальным людям, склонны выдавать желаемое за действительное. Тот, кто привык доверять интуиции, нередко идет на поводу у собственных чувств.

Немного позже в одном из интервью Шпис, пытаясь оправдать себя, сказал, что всю жизнь мечтал увидеть утерянные картины, написанные Эрнстом в 1933 году, а узнав трогательную историю о человеке, спасшем картины из лап нацистов, совсем потерял голову от радости. Именно такую историю ему и хотелось услышать.

Видимо, нечто подобное произошло и со знатоком Вермеера Абрахамом Бредиусом, когда в 1937 году он не только подтвердил подлинность картины «Христос в Эммаусе», впоследствии оказавшейся одной из подделок ван Меегерена, но и объявил ее лучшей работой Вермеера.

— Сейчас, когда глядишь на подделки ван Меегерена, просто не верится, что сам Бредиус мог так ошибиться! — сказал Юханнес Рёд. — На первый взгляд, это действительно невозможно. Однако Бредиус всегда лелеял мечту отыскать неизвестный шедевр кисти Вермеера и, скорее всего, просто убедил себя, что наконец-то его нашел. До того момента существовала всего одна работа Вермеера на религиозную тему, поэтому «Христос в Эммаусе» в какой-то степени заполнил пробел в творчестве художника. Помимо этого, в композиции картины явно наблюдается влияние Караваджо, а Бредиус довольно долго пытался доказать влияние итальянских художников на творчество Вермеера. И доказательство наконец нашлось, словно по заказу. Ван Меегерен все просчитал.

Способность эксперта-искусствоведа классифицировать картины и устанавливать их авторство формируется благодаря страсти к творчеству того или иного художника и возможности создавать единую историю из множества картин и образов. Однако эти же качества делают искусствоведов пристрастными: услышав историю, подтверждающую их догадки и теории, эксперты склонны ей верить. Конечно, имеются также все основания обвинить искусствоведов не только во впечатлительности, но и в алчности. Например, Вернеру Шпису сначала заплатили полмиллиона долларов за оценку картин Бельтракки, а позднее он еще и получил проценты от продаж. Искусствоведам тоже не чуждо ничто человеческое.

Крепки задним умом

После разоблачения Бельтракки знатоки окончательно перессорились друг с другом. «Да ведь картина похожа на новогоднюю елку — вся блестит и переливается! Сам художник так никогда не написал бы!» — возмущался Ральф Йентш, один из авторитетнейших специалистов. Вернер Шпис стоял на своем: фальсификатор на славу постарался, не хуже самого мастера. В этом Шписа поддерживал коллекционер Даниэль Филипакки, купивший одну из фальшивых картин Макса Эрнста. Равнодушным не остался никто, однако и объективностью никто не отличался. После подобного разоблачения эксперты, изначально отрицавшие подлинность картины, всегда стараются набить себе цену, а те, кто все же заглотил приманку, продолжают расхваливать ее достоинства, чтобы окончательно не потерять лицо.

Сейчас, когда со времен Меегерена прошло почти столетие, многие искусствоведы, в том числе и Юханнес Рёд, недоумевают, как этому фальсификатору удалось обвести вокруг пальца почти весь мир. Однако в то время самая известная из подделок — «Христос в Эммаусе» — заняла почетное место в музее Бойманса в Роттердаме, причем никто и не посмел возразить. Бредиус нашел в этом полотне доказательство собственных теорий, но ведь остальные-то должны были понять, что стиль картины значительно отличается от вермееровского... Как сказал немецкий историк искусства Макс Фридлендер, подделки «нужно скармливать горячими»: пройдет лет сорок — и всем станет ясно, что фальсификатор взял за основу клише, принятые среди его современников. Живущие в одну эпоху с фальсификатором этих клише просто не заметят, подобно тому, как рыбы не замечают воды, в которой обитают. Одна из подделок Меегерена получила название «Гарбо-Вермеер»: женщина на картине словно написана с Греты Гарбо. Возможно, фальсификатор сделал это неосознанно, но историк искусства Джонатан Лопез полагает, будто Меегерен вполне сознательно придал портрету сходство с великой актрисой, чтобы добавить полотну шарма современности.