Расчленение Кафки

Никита был очень одинок… Конечно, речь идет не только об упомянутом выше «интеллектуальном» одиночестве. И уж конечно, не об одиночестве в бытовом смысле этого слова. Естественно, у него были родители, которые его любили и которых, без сомнения, он тоже очень любил. Я говорю скорее о некоем экзистенциальном одиночестве. Средством от него может стать любовь к женщине, но и здесь Никите не повезло: он не встретил ту единственную, для которой внешность «мачо» и тугой кошелек — символы «настоящего мужчины» нашего ущербного времени — не являются определяющим фактором… До поры до времени ему помогали справляться с ситуацией упомянутое природное чувство юмора и загруженность работой, но постепенно он стал погружаться в это одиночество все больше и больше, пока, наконец, не дошел до его предела — Одиночества Человека перед лицом Смерти — состояния, которое всегда интересовало его как ученого. Все мы — близкие, коллеги, товарищи — этого упорно не замечали, погруженные в свои повседневные суетные хлопоты, а он, наверно, считал, что поделится своими проблемами, от которых он сам так успешно избавлял других в процессе своей психоаналитической практики, но не мог избавить себя, станет свидетельством его профессиональной несостоятельности…

Буквально за месяц до трагедии мы договорились с Никитой, что он будет работать в «Гуманитарной Академии» главным редактором. Я пригласил его попробовать себя в этой должности, учитывая не только его чувство языка и прочие качества, необходимые редактору, но и пресловутое умение его как психолога внести в коллектив необходимое равновесие и комфорт. После этого Никита пропал и месяц не звонил. Я же, загруженный текучкой и заваленный текстами, также не удосужился ни разу позвонить ему, успокаивая себя тем, что у него, вероятно, сейчас масса дел, которые необходимо закончить, прежде чем приступить к новой работе…

По своим политическим воззрениям Никита, в отличие от меня, был убежденный демократ «первой волны», но сам, как выяснилось, так и не смог приспособится к этому «новому миру», где людей связывает только работа, где функционируют, а не живут, где, по большому счету, никому ни до кого нет дела…

Пусть этот сборник статей, практически каждую из которых можно при надлежащем умении развить до полноценной диссертации, станет не посмертным памятником автору, а иллюстрацией того, сколько Никита в силу своего таланта мог еще сделать. А также лишним напоминанием нам всем о том, как мы должны относится друг к другу, чтобы это «мог» не застывало навеки в своей мучительной нереализованности…

Особую благодарность я как издатель хочу выразить ученику и коллеге Никиты Благовещенского — Валентину Баранову, во многом благодаря которому удалось собрать и привести в надлежащий вид (готовых к изданию статей) материалы из архива родителей автора.