О чувстве юмора и остроумии

Сначала приведем пример, а затем уже разберем его структуру. Общеизвестно выражение «пища богов», — так говорят, когда хотят похвалить вкус какого-либо блюда. Выражение это несколько высокопарно, принадлежит, так сказать, к «высокому стилю». Слово «харч» — просторечное, им почти не пользуются в так называемом интеллигентном обществе. Поэтому сочетание слов «харч богов» в «Золотом теленке» И. Ильфа и Е. Петрова неожиданно, остроумно и смешно. Здесь мы имеем смешение речевых стилей. Среди разновидностей этого приема — несоответствие стиля речи и ее содержания, или стиля речи и той обстановки, где она произносится.

У А. К. Толстого в «Истории государства Российского» сказано о татарском нашествии и княжеских междоусобицах так:

Всё тот же прием — контраст между портными драматизма, трагическими событиями русской истории и нарочито упрощенной, бытовой лексикой, то есть смешение стилей.

Смешение стилей использовал А. К. Толстой и в другом своем сатирическом стихотворении — в послании к председателю комитета печати М. Лонгинову, запретившему издание книг Дарвина в России.

Обращение «многочтимый» — это, разумеется, ирония. Но, пожалуй, главное средство, которое придает этим строкам сатирическое звучание, — это полные внутреннего пафоса слова о мощи науки, контрастирующие и оттеняющие бледность и невыразительность казенно-бюрократической терминологии тупого чиновника («ходят божий планеты без инструкции цензурной»).

Еще одна разновидность этого приема — псевдоглубокомыслие, то есть употребление высокопарных выражений, сложнейших словесных конструкций и грамматических оборотов для выражения тривиальных истин, плоских мыслей, пошловатых сентенций.

Непревзойденным образом такого рода остроумия были и остаются афоризмы Козьмы Пруткова и некоторые его пародии:

Мысль этого четверостишия предельно проста; никто по сомневается в том, что зрячий видит лучше слепого. Подобные утверждения имеют нулевую информационную ценность. Совсем незачем ссылаться при этом на носителя звучного древнегреческого имени — Лизимаха. Сочетание глубокомысленной формы с ничтожным содержанием, контраст между ними — такова структура этого четверостишия, обусловливающая его остроумие.

Смешением стиля осознанно или неосознанно пользуются очень широко многие люди: так, иногда бывает довольно остроумно перенесение военно-стратегической терминологии на область любовных или семейных отношений. Однако в последние годы такое перенесение превратилось в штамп, потеряло свежесть и неожиданность — стало просто пошловатым.

Литературные критики в полемическом азарте, желая уязвить своего противника, переносят церковную терминологию и терминологию похоронных обрядов в область литературоведения.

Эффект остроумия достигается и в тех случаях, когда архисовременные события описываются устаревшим языком, с обилием славянизмов или даже летописным слогом. И наоборот — мелкие бытовые факты излагаются замысловатым «научным языком», с огромным числом латинских терминов.

Тот же эффект получается, если пересказать современным «стиляжным» жаргоном какое-либо произведение классической литературы или народную сказку («Волк, со страшной силой хиляя по лесу, встретил чувиху в потрясной красной шапочке» — М. Розовский).

«Энеида» И. П. Котляревского — один из великолепных образчиков «смешения стиля»; на смешении стилей построена книга Марка Твена «Янки при дворе короля Артура», комедия М. Булгакова «Иван Васильевич».

«Мои воспоминания» академика А. Н. Крылова отличаются, кроме прочих достоинств, искрящимся остроумием. В этой книге неоднократно использован прием несоответствия речевого стиля и окружающей обстановки. Возьмем, например, такой эпизод. Получив от морского министра официальную бумагу с требованием дать разъяснение по поводу какого-то нелепого и безграмотного анонимного доноса, возмущенный А. Н. Крылов передал морскому министру: «Если его превосходительству угодно копаться в г…., то пусть ищет себе г…. чиста». Контраст между чопорной, официальной обстановкой морского министерства, обращением «ваше превосходительство» и грубым натурализмом последующих слов составляет соль этого ответа.

В другом месте А. Н. Крылов рассказывает, как он добился денежного ассигнования на строительство канализации для Царскосельской обсерватории. Чтобы преодолеть бюрократическую инертность министерства финансов, Крылов в рапорте указал, что существует угроза здоровью его императорского величества, и на недоуменный вопрос министра отвечал: «Так точно, г… жидкое и твердое стекает прямо в реку, питающую дворцовый водопровод». И здесь тоже вся соль ответа в контрасте между церемонной напыщенностью слов об августейшем здоровье и последующим простым словечком. Любопытно, что в повторных изданиях книги благонравные редакторы заменили «неприличные» слова, и сразу же вся пикантность крыловских демаршей исчезла. В приведенном выше стихотворении А. К. Толстого неудобопроизносимая рифма к слову «потопа» остроумна только благодаря контрасту, благодаря «смешению стилей».

Без такого контраста в грубых, бранных словах не может быть ничего остроумного, и люди, склонные к частому употреблению ругательств, как правило, лишены остроумия и чувства юмора. И наоборот, эффект может быть достигнут умолчанием, намеком на бранное или недозволенное слово. Это уже следующий прием остроумия.

Возможно, что некоторым пуристам приведенные примеры покажутся недостаточно эстетическими и дурно пахнущими. Однако мы не сочли возможным обойти ^стыдливым молчанием категорию шуток, которая занимает большое место в общем потоке речевой продукции этого типа. И если упомянутые намеки оскорбляют вкус отдельных ревнителей приличий, то мы в оправдание свое заметим — все примеры взяты нами из весьма почтенных литературных источников.

В одном из романов Э. Казакевича есть такая фраза: «Идите вы к…, и он назвал весьма популярный в России адрес». Читатели неизменно улыбаются в этом месте. Если бы Казакевич привел дословно бранное выражение, то в этом не было бы ничего смешного. А намек — пусть даже весьма прозрачный — на фразу, которую не принято произносить в обществе, хотя и широко известную, несомненно остроумен.