Россия и Запад

А главные авторы? Алейников, Николаев, Безверхое, Ятколенко, Федорович, Кузнецов? А Поздеев, по совместительству член Союза писателей, печатающийся под псевдонимом Кренев? Он и в обыске участвовал как «специалист по литературе». В результате были изъяты, а потом уничтожены редкие фотографии: Блок, Есенин и Маяковский, Цветаева, Гумилев — больше десятка. Сожжены были и книги, изданные за рубежом: Зощенко, Замятин, Пильняк и другие. Вот она, оказывается, где, измена Родине!..

Исполнители поработали на славу. Ну а руководители? Тот загадочный «один из заместителей», утвердивший план превращения Светланы Лепилиной в уголовницу? Преступление против правосудия длилось целых шестнадцать (!) лет — с 1978 года, когда в результате их никудышной работы Азадовский стал объектом слежки, а потом вранья, приписок и, наконец, — жертвой провокации. И по настоящее время, поскольку ложь продолжается. Мелкие взыскания, полученные рядом исполнителей, — не в счет. Их наказали главным образом за то, что в процессе работы они «засветились» — дали Азадовскому и Лепилиной поводы для жалоб на ведомство.

Сегодня творцы этого дела процветают — кто на другой работе, кто на «заслуженном отдыхе», а кто и в руководстве.

Азадовский признан жертвой политических репрессий — хотя никогда не занимался политической деятельностью. И все-таки это был политический процесс, потому что затеян и негласно проведен секретной политической службой. Это была расправа, месть за «стресс рухнувших надежд» — не оправдал их расчетов на повышение по службе, месть за собственную бездарность и некомпетентность. А еще это была расправа тоталитарного режима с личностью, с тем, кто неугоден, потому что «шибко грамотный» — иностранные языки, зарубежные коллеги, статейки о Цветаевой да Пастернаке. Чужой! Извечная ненависть серости и люмпенов к культуре, любимое оружие тоталитарных режимов в борьбе за безграничную власть.

Благодаря бесстрашию и профессионализму Юрия Щекочихина удалось раскрыть механизм этого грязного дела.

За такие преступления надо отвечать. Преступление против правосудия — одно из самых опасных преступлений. Попустительство здесь — прямой путь в беспредел, когда воры крадут, бандиты калечат людей, уверенные в полной безнаказанности. А честный человек не может быть спокоен за свою свободу и безопасность: ограбят — и никто не найдет преступников, или (как было при раскрытии нашумевшего Витебского дела, когда вместо убийцы, пойманного через несколько лет, расстреляли невиновного) схватят первого попавшегося и «выбьют» нужные показания, фальсифицируют улики, запугают свидетелей. И отчитаются.

Провокация растянулась по времени почти на целых пятнадцать лет — так писал в статье «Ряженые» Юрий Щекочихин. Теперь мы знаем: она растянулась более чем на двадцать лет. Светлана Лепилина была реабилитирована только после вмешательства председателя Верховного суда РФ в 1998 году. В справке, выданной 09.09.1998-го и подписанной и.о. председателя Санкт-Петербургского городского суда Епифановой, сказано, что приговор в отношении Лепилиной С. И. отменен и дело производством прекращено на основании ст. 5 п. 2 УПК РФ за отсутствием в ее действиях состава преступления.

И далее:

Константин Азадовский реабилитирован постановлением прокуратуры г. Ленинграда от 14 февраля 1989 года. Решением Комиссии Верховного совета РФ по реабилитации жертв политических репрессий от 24 мая 1993 года признано, что он был репрессирован по политическим мотивам. Однако прокуратура (Генеральная, а стало быть, и петербургская) долгое время возражала против «политических мотивов». «Что он хранил и распространял, может, и не доказано, ну а при чем здесь политика?!» Этот вопрос заострился летом 2001 года, когда Азадовский начал оформлять пенсию. Отдел социального обеспечения потребовал справку о реабилитации, которую выдает у нас ТОЛЬКО прокуратура. Справка от Комиссии Верховного совета, к тому же давно не существующего, во внимание не принималась. Был сделан запрос в прокуратуру, и только 20.11.2001 года получена справка о реабилитации, в которой стояли слова «…по политическим мотивам». Подписал справку заместитель прокурора города С.-Петербурга А. П. Стуканов.

На получение этой справки потребовался 21 год.

Константин Азадовский, годами добивавшийся восстановления справедливости, в том числе и наказания лиц, участвовавших в фабрикации этого дела, много раз слышал от друзей и знакомых: «Брось!.. Ты реабилитирован. Ты спокойно живешь и работаешь. Прекрати. Это опасно. В конце концов они тебе отомстят. Ты рискуешь жизнью». Но Азадовского это не остановило.

Что же сейчас известно о людях, принимавших участие в этом грязном деле? Уже после опубликования моей статьи «Расправа» многие из них получили повышения: Александр Валентинович Кузнецов (именно он проводил обыск в квартире Светланы Лепилиной и участвовал в сожжении изъятых книг) в настоящее время является вице-губернатором Ленинградской области. Юрий Алексеевич Безверхов — Первый заместитель руководителя аппарата Государственной думы Федерального собрания РФ, управляющий делами Государственной думы. Следователь Е. Э. Каменко и судья А. С. Луковников, осудивший Азадовского, служат на берегах Невы юристами в разных фирмах. Их дела в полном порядке.

Азадовский вспоминает, как после статьи Щекочихина «Ряженые» чекисты хотели с ним поквитаться: устроили провокацию во франкфуртском аэропорту (пытались всучить наркотик под видом лекарства). Вернувшись в Петербург, он обращался с письменными жалобами и к Собчаку, и в прокуратуру, и к Степашину, тогдашнему главе ФСК, — безрезультатно. Об этом эпизоде подробно рассказала Ольга Кучкина в статье «Возьмите профессора в оперативную разработку (Константин Азадовский обращается к мэру Собчаку с требованием оградить его от беспредела ФСБ)» [4].

Однако, говоря о деле Азадовского, нельзя обойти вниманием и тех немногих людей, что еще в 1981–1982 годах открыто выступили в его защиту. Это, во-первых, академик М. П. Алексеев, в то время — председатель Международного комитета славистов, написавший письмо в защиту Азадовского прокурору города (его секретарем работал тогда А. Лавров, ныне — сам академик). Было письмо шести ленинградских докторов наук (Б. Ф. Егорова, Д. Е. Максимова, Б. Я. Бухштаба, Л. Я. Гинзбург, В. А. Мануйлова, И. Г. Ямпольского), с которым ученые еще до суда обратились к прокурору г. Ленинграда С. Е. Соловьеву. На решение суда это, впрочем, не повлияло.

На Западе о деле Азадовского писал в «Новом американце» Сергей Довлатов. Иосиф Бродский опубликовал большую статью об этом в «New York Review of Books».

А я помню поездку в Москву вскоре после ареста Константина. Буквально недели через две или через месяц. Кто-то посоветовал мне обратиться к И. С. Зильберштейну, историку культуры, искусствоведу, основателю и редактору «Литературного наследства», известному и влиятельному ученому, хорошо знавшему Константина и его родителей. Можно сказать, другу семьи. Принял он меня любезно, внимательно выслушал, но вот речь зашла о необходимости вмешаться, заступиться. «Дело-то, — говорила я, — явно сфабриковано, вы же понимаете, какой из Азадовского наркоман?!» И тут Илья Самойлович переменился в лице. Руки у него задрожали, и он, понизив голос, сказал, что помочь, к несчастью, нельзя, потому что дело совершенно не в наркотиках, и ему из очень хорошо информированных источников точно известно, что здесь — политика, все очень-очень серьезно, вмешиваться бесполезно. В глазах его явно читалось: «…и страшно». Этого он вслух не произнес, но дал мне понять, что чрезвычайно занят, и разговор был окончен.

Однако уже в середине восьмидесятых в «Литературную газету» было направлено письмо писателей, с которого и началась работа Юрия Щекочихина. Письмо составляли у нас дома, при участии моего мужа Михаила Эфроса. В Ленинграде его подписали Яков Гордин, Александр Кушнер, Борис Стругацкий, Дмитрий Сергеевич Лихачев и Даниил Александрович Гранин. А в Москве — при энергичном содействии В. А. Каверина — Сергей Залыгин, Анатолий Приставкин, Юрий Бакланов, Булат Окуджава, Вячеслав Кондратьев, Анатолий Рыбаков и другие.