Самураи

Считалось, что характер и личные качества кузнеца, порой весьма незаурядные, отражаются или магическим образом воплощаются в выкованных им клинках. В этой связи очень часто упоминаются мечи Сэндзо Мурамаса, который родился в 1341 году в деревне Сэндзи и был учеником великого Масамунэ. Этот незаурядный человек «был превосходным кузнецом, но при этом обладал вспыльчивым и неуравновешенным характером, граничащим с безумием, который, как считалось, передавался и его клинкам… Многие верили в то, что они постоянно жаждут крови и подталкивают своих владельцев к убийству или самоубийству» (Gilbertson 2, 204). Считалось также, что они способны принести несчастье любому, а особенно семейству Токугава. «Иэясу дважды ранил ими себя по неосторожности. В битве при Сэкигахара Нагатакэ разрубил шлем Тода Сигэмаса, и Иэясу захотел посмотреть на его оружие. Изучая клинок, он порезался и сказал, что, должно быть, его выковал Мурамаса, как впоследствии и оказалось» (Gilbertson 2, 204). Поэтому, несмотря на высокое качество закалки и исполнения, официальные эксперты, такие, как Хонами Котобу, называли подобные клинки низменными, кровожадными, недостойными и вычеркивали их из реестров своей гильдии. Клинки же Масамунэ, учителя Мурамаса, напротив, считались не только очень качественными, но и «высоконравственными». Эта позиция по отношению к клинкам была насквозь пропитана оккультизмом: «Это несчастливые клинки; эти приносят счастье и долголетие; а вот эго — хинкэн, меч, дарующий власть и богатство» (Gilbertson 2, 203).

К сожалению, о подборе основного сырья для отливки заготовок и методах смешения металлов мы располагаем лишь самой отрывочной информацией. Гилбертсон рассказывает нам, что основные ингредиенты (мягкое железо и сталь «превосходного качества» [14]) добывались из месторождений магнитной железной руды и железосодержащего песка. Этот же автор описывает один из способов ковки, при котором к железному пруту (который исполнял роль рукоятки) приваривались полоски стали нужной длины и формы, после чего лезвие расплющивалось по всей длине, складывалось пополам, расплющивалось и складывалось снова. Он подсчитал, что конечным результатом этого процесса, повторенного множество раз, с поочередным погружением металла в воду и масло определенной температуры, могла стать заготовка «из 4 194 304 слоев металла» (Gilbertson 2, 191). На изготовление самого лезвия обычно шла чистая сталь, однако существовало большое количество мечей, у которых при выковке лезвия была использована комбинация железа и стали. Одним из самых популярных типов «был сам-май, или стиль «трех пластин», при использовании которого стальная пластина помещалась между двумя пластинами из железа, где сталь, конечно же, формировала режущую кромку» (Gilbertson 2, 192). Принято считать, что этот стиль особенно любили кузнецы из провинции Бидзэн, в то время как Масамунэ предпочитал метод муку-ги-таи или цукури, для которого требовалась только сталь.

Наиболее важным этапом в процессе изготовления мечей обычно считался отпуск клинка, в результате которого получалась «якиба, или отпущенная кромка стального лезвия — матовая полоска, идущая вдоль острого края меча, иногда прямая, а иногда весьма прихотливых очертаний» (Gilbertson 2, 195). С этой целью основную часть клинка покрывали защитным слоем глины, а острую кромку обрабатывали огнем и теплой водой. Данная фаза была настолько узкоспециализированной, что «порою на хвостовике меча, кроме имени кузнеца, выковавшего клинок, можно встретить и имя того, кто производил отпуск, а в отдельных случаях там упоминается имя лишь специалиста по отпуску» (Gilbertson 2, 197).

После того как клинок был выкован и отпущен, его чистили специальным ножом (сэн) и обрабатывали напильником, прежде чем приступить к длительному процессу заточки на специальном камне (тоиси), который мог продолжаться до пятидесяти дней. Затем его шлифовали на масляном камне и тщательно протирали. После этого кузнец ставил свою подпись на хвостовике и выполнял всякую дополнительную гравировку либо прорезал желобки на лезвии. Наконец он начищал клинок полировальной иглой, или мигари-хари обычно это делали зимой, поскольку считалось, что свежеотполированные клинки летом особенно уязвимы для ржавчины.

Учитывая важность этого оружия в глазах самурая и строгую регламентацию жизни в феодальной Японии, совсем не удивительно, что умение «читать клинок, различать и понимать признаки, указывающие на то, кем и когда он был сделан», стало очень сложным «искусством, требовавшим не только специальных знаний и способностей, но и длительного опыта» (Gilbertson 2, 194). Как точно подметил Гилбертсон, каждый воин (от высокопоставленного даймё до самого скромного самурая) знал, что «его рука охраняет его голову», а это проще делать, вооружившись надежным, а следовательно, и дорогим мечом.

Ввиду высокой стоимости качественных клинков существовало большое количество кузниц, где искусные мастера и их лучшие ученики были заняты изготовлением мечей. Вследствие этого правительство создало категорию официальных экспертов (мэкики), «чьей обязанностью было определение происхождения и качества оружия, подписанного или неподписанного, с тем, чтобы дать ему точную денежную оценку и объяснить самураю, как он может прийти к схожему заключению» (Gilbertson 2, 199). Некоторые эксперты стали знаменитыми благодаря своим точным оценкам, и их имена попали в анналы этого искусства. Так, например, семья Хонами (действовавшая на протяжении более чем двенадцати поколений) поставляла экспертов к императорскому двору еще в начале девятого века. Начиная с двенадцатого столетия такие эксперты оценивали мечи и подписывали

У этого искусства выработался свой ритуал, свой этикет, а также собственная теория и практика оценки. Для хозяина было большой честью, когда гости высоко оценивали красоту и качество его мечей, которые он обычно демонстрировал. Процедура осмотра клинков была тщательным образом регламентирована, а жесты и комментарии всех участников подобной церемонии соответствовали общепринятым образцам поведения. Клинок постепенно вынимался из ножен (но никогда полностью), и, используя для прикосновения к металлическим частям чистую ткань, его наклоняли под различными углами к свету, «поскольку некоторые интересные детали становились видимыми лишь в тех случаях, когда свет отражался от клинка под определенным углом» (Gilbertson 2, 199).

Не только символ власти или объект восхищения, катана был еще и грозным оружием в руках человека, который так сильно от него зависел и так тесно отождествлял себя с ним. Изучение искусства фехтования на мечах, известного как кэндзюцу, считалось занятием первостепенной важности. На самом деле: