Черты будущего

Теперь, пожалуй, настал момент рассмотреть идею, которая большинству покажется еще более устрашающей, чем мысль о том, что машины смогут заменить или вытеснить нас. Я уже упоминал об этом в предыдущей главе: машины могут сочетаться с нами.

Не знаю, кто первым подумал об этом; вероятно, физик Дж. Бернал, который в 1929 году выпустил удивительную книгу научных предвидений, озаглавленную «Мир, плоть и дьявол». В этой тоненькой давно не переиздававшейся книжке (я иногда задаю себе вопрос, что думает теперь шестидесятилетний член Королевского общества о своем юношеском неблагоразумии, если он вообще помнит о нем) Бернал пришел к выводу, что многочисленные ограничения возможностей, присущие человеческому телу, можно преодолеть только с помощью механических приспособлений и протезов — причем в конце концов от первоначального органического тела человека может остаться только мозг.

Ныне эта идея выглядит намного более правдоподобной, чем в то время, когда ее выдвинул Бернал. За последние несколько десятилетий созданы искусственное сердце, почки, легкие и другие органы, а также осуществлено подключение электронных устройств непосредственно в нервную систему человека.

Олаф Степлдон развил эту тему в своем замечательном повествовании о будущем «Первые и последние люди», изобразив эру бессмертных «гигантских мозгов», которые живут в сотах, подобных пчелиным, и поддерживают свое существование с помощью насосов и химических установок. Оставаясь совершенно неподвижными, они могут размещать свои органы чувств в любом месте, по желанию. Таким образом, их центры восприятия, или, если хотите, сознания, могут находиться в любой точке Земли или космического пространства. Нам трудно оценить эту важную особенность: ведь мы-то носим свой мозг в одной хрупкой оболочке, вместе с глазами, ушами и другими органами чувств, что часто приводит к гибельным последствиям. При усовершенствованной электронной связи неподвижность мозга будет не помехой, а скорее наоборот. Ваш современный мозг, наглухо заточенный в своей костяной оболочке, общается с внешним миром и воспринимает впечатления извне по телефонным проводам центральной нервной системы длиной от долей сантиметра до одного-двух метров. Если бы эти «линии связи» в действительности измерялись сотнями или тысячами километров и включали в себя участки радиосвязи любой длины, а ваш мозг оставался бы совершенно неподвижным, вы не уловили бы ни малейшего различия.

Мы уже вынесли зрительные и осязательные ощущения за пределы нашего тела. Это было сделано далеко не совершенным способом, однако, может быть, он точно предвосхищает будущее. Операторы, работающие ныне с радиоактивными изотопами, манипулируя ими при помощи дистанционно управляемых механических пальцев и наблюдая за ними с помощью телевизора, уже достигли частичного отделения мозга от органов чувств: они сами находятся в одном месте, а их разум, по существу, в другом.

Недавно для описания машины-животного того типа, который мы рассматриваем, было придумано слово «киборг» (кибернетический организм). Доктора Манфред Клайнс и Натан Клайн из Роклэндского госпиталя (Орэнжберг, штат Нью-Йорк), которые изобрели это слово, определяют «киборг» такими волнующими словами: «экзогенно расширенный организационный комплекс, функционирующий, как гомеостатическая система». В переводе на обычный язык это означает: тело с присоединенными или встроенными машинами, которые либо берут на себя выполнение некоторых функций организма, либо совершенствуют их.

Я думаю, что человека, подсоединенного к «механическим легким», можно тоже назвать «киборгом», однако эта идея имеет гораздо более широкий смысл. Когда-нибудь мы научимся на время сливаться с любыми достаточно сложными машинами и таким образом сможем не только управлять, но и становиться космическими кораблями, подводными лодками или телевизионной сетью. Это дало бы нам нечто гораздо большее, чем чисто интеллектуальное удовлетворение; острота ощущений, которые можно испытать при вождении гоночного автомобиля или полете на самолете, может быть, всего лишь бледный призрак того волнения, которое познают наши праправнуки, когда сознание человека будет свободно перелетать по его воле от машины к машине, легко рассекая с ними просторы моря, неба и космоса.

Но как долго будет длиться этот союз? Может ли синтез человека и машины когда-либо стать стабильным или чисто органические его компоненты станут такой помехой, что от них придется отказаться? Если это в конце концов случится, — а я привел достаточные основания, позволяющие считать, что так и должно быть, — нам не о чем жалеть и, уж конечно, нечего бояться.

Распространяемое комиксами и дешевой фантастикой мнение, что думающие машины должны быть злобными существами, враждебными человеку, настолько абсурдно, что вряд ли стоит тратить силы на его опровержение. Меня подмывает сказать, что только неразумные машины могут быть злыми; каждый, кто пробовал запустить заупрямившийся подвесной лодочный мотор, вероятно, согласится со мной. Те, кто изображает машины как активных врагов, лишь проецирует свои собственные доставшиеся в наследство от джунглей агрессивные инстинкты в мир, где их попросту не существует. Чем выше разум, тем сильнее стремление к сотрудничеству. И если когда-нибудь будет война между людьми и машинами, нетрудно догадаться, кто ее начнет.

Какими бы дружественными и полезными ни стали машины будущего, но перспектива для человечества оказаться изнеженным экспонатом некоего биологического музея — пусть даже таким музеем будет вся планета Земля — покажется многим людям довольно мрачной. Я не могу разделить такую точку зрения.

19

Долгие сумерки

Оглядываясь на предыдущие главы, я вижу многочисленные противоречия и ряд пробелов. Что касается первых, то я в них не раскаиваюсь по причинам, изложенным во введении. Предприняв попытку исследовать соперничающие и даже взаимоисключающие возможности, я стремился проследить каждую из линий развития до конца. В одних случаях это порождало чувство гордости за прошлые и будущие достижения человека, в других — приводило к убеждению, что мы являем собой очень раннюю стадию истории эволюции, которой суждено кануть в забвение, оставив лишь незначительный след во Вселенной. Каждый читатель должен сам избрать точку зрения; однако, какую бы позицию он ни занял, ему следует оставить себе путь к отступлению.

Что касается пробелов, то одни из них объясняются, откровенно говоря, отсутствием интереса с моей стороны, другие — тем, что я не считал себя достаточно подготовленным для рассмотрения той или иной проблемы. Именно по последней причине не развиты более подробно медицинские и биологические темы. Вполне возможно, что многие будущие достижения в области получения, восприятия и переработки информации, а также в производстве могут базироваться на живых или квазиживых организмах, а не на неорганических устройствах. Природа бесплатно поставляет такое множество изумительных механизмов, что, по-видимому, было бы глупо не использовать их до предела. Я почти не сомневаюсь, что наши потомки будут располагать множеством разумных животных для выполнения тех видов работы, которые в ином случае пришлось бы выполнять очень дорогостоящим и сложным роботам.

В связи с этим я мог бы рассмотреть попытки, которые были предприняты доктором Лилли и его сотрудниками для установления контакта с дельфинами ^[44]. Я мог бы рассказать гораздо подробнее о возможностях контакта с внеземным разумом при помощи направленных радиолучей или лазеров. Одна из этих целей, а может быть, и обе рано или поздно будут достигнуты. Но перспективы, открываемые ими, столь беспредельны, что размышлять о них попросту бесполезно; здесь еще нет пограничных столбов, которые отделяли бы науку от фантазии.

Продолжая разговор о процессах общения, я мог бы также рассмотреть актуальную проблему общения между людьми. Создание «машинных языков» для вычислительных машин, несомненно, окажет существенное обратное воздействие на язык. Некоторые ученые уже пробовали разрабатывать логические языки, свободные от неопределенностей и дефектов всех существующих языков. Это намного более смелый замысел, чем изобретение еще одного эсперанто или интерлингва, — он восходит к самым основам мышления. (Одна такая попытка описана в статье «Loglan», опубликованной в июньском номере журнала «Сайентифик Америкен» за 1960 год.) Хотя я думаю, что логический язык непригоден для стихов и любовных писем, создание такого языка надо приветствовать. Может быть, со временем будут существовать параллельно два языка — один для мышления, другой для чувств. Второй из них, возможно, будет свойствен только людям, а первый найдет всеобщее применение.