Подвижники и мученики науки
Подвижники и мученики науки читать книгу онлайн
Талантливый популяризатор науки, автор известной работы «От Гераклита до Дарвина» — В. В. Лункевич в последние годы своей жизни работал над подготовкой к изданию рукописи о борьбе выдающихся мыслителей и ученых древности, средних веков и нового времени против суеверия, мракобесия религии и невежества церковников. Смерть помешала ему закончить работу. Сейчас его книга подготовлена к изданию. Это сделали супруга покойного кандидат медицинских наук А. М. Лункевич и кандидат экономических наук Д. М. Браиловский.
Написанная образным языком талантливого популяризатора, книга будет интересна самым широким кругам читателей.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Не избег гонений и крупнейший арабский мыслитель Ибн Рошд (Аверроэс) (1126–1198). Подобно своему предшественнику Авиценне, он был горячо предан учению Аристотеля о происхождении мира, его взглядам на живую природу. Но он относился к великому философу критически: кое-что оспаривал, высказывал свои собственные взгляды по различным вопросам, осмеливался говорить вещи, за которые не гладили по головке ни защитники Библии, ни приверженцы Корана.
Конечно, по нынешним временам, с точки зрения современной науки произведения Ибн Рошда имеют мало значения. Но в годы, когда они писались, и даже два-три века спустя они играли огромную роль в борьбе науки с религией.
Достаточно вспомнить две-три мысли, которые он защищал — умно, страстно, со всем присущим ему дарованием; достаточно отметить два-три бунтарских штриха из обширного арсенала его доказательств и идей, чтобы понять, почему Аверроэса так ненавидели не только современники его — церковники, но и многие светские люди XV и XVI веков.
Конечно, называть Ибн Рошда материалистом в том смысле этого слова, как понимаем мы материализм сейчас, нельзя. Но представьте себе, какое впечатление должно было произвести на сторонников «священных» книг хотя бы такое заявление. «Эти басни, — говорит Ибн Рошд по поводу учения о бессмертии души, — только развращают ум народа, в особенности детей, а ничуть не действуют на них благотворно». Ибо, продолжает он, благодаря вере в загробный мир «храбрый будет искать смерти, чтоб избежать большего зла, а честный не тронет имущества ближнего в надежде получить вдвойне».
А что должны были испытать те же «законники», когда из уст «богохульного» философа они слышали речи, направленные против верований в сотворение мира словом и велением божьим; когда он, например, доказывал, что мир вечен и что вера в сотворение его из ничего (как это утверждали отцы церкви) нелепа; или когда он утверждал, что мир вечен потому, что материален, а материю никто никогда не создавал, ибо она существует «от начала веков» и бесконечно изменчива?..
Было бы ошибкой думать, что все рассуждения Ибн Рошда столь же удачны. Нет, повторяю: очень многое в его учении для нас устарело и абсолютно неприемлемо. Но ведь в глухие времена гонений на всякую здоровую, живую мысль речи его пронизывали мозг, подтачивая, а то и ставя вверх дном все хитроумное сооружение церковников.
Арабские ученые познакомили человека средневековья лишь с частью того научного наследства, которое оставили миру Древняя Греция и Древний Рим. Они пробили брешь в стене, отделявшей средневековое общество от богатейшей сокровищницы знаний, добытых трудом и гением греков и римлян. Арабские ученые и философы посеяли смуту в умах людей, стоявших на коленях перед Библией. И то, что, вопреки гонениям, сделали арабские ученые, было развито дальше учеными, жившими позже — уже при несколько иных общественных условиях.
Давно уже сказано: «Все течет, все изменяется». Изменилось и феодальное общество. Большую роль сыграло при этом постепенное возникновение и рост средневековых городов. Население их состояло главным образом из крестьян и ремесленников, ушедших из поместий. Эти выходцы из деревень и образовали новую общественную группу — городских граждан. Надо заметить, что многие из средневековых городов создавались возле светских и церковных поместий, и первое время население этих городов находилось в более или менее полной зависимости от дворян и духовенства. Но по мере того, как экономическое положение горожан улучшалось — а росло оно вместе с развитием ремесленного труда и ростом торговли, — улучшалось и политическое положение их.
Правда, не легко это давалось горожанам: борьба велась жестокая, и притом на два фронта — с феодалами и церковью, борьба с переменным счастьем, борьба, заливавшая потоками крови городские улицы и приводившая в трепет побежденных. И города — эта молодая сила, выступившая на историческую арену, — добились своего: создали свое самоуправление, свой суд и, что особенно важно было для науки, свои городские школы, а потом и университеты.
В обстановке этих «вольностей» должны были, само собою разумеется, назревать и «вольные», «крамольные» идеи. «Городской воздух, — говорили горожане XII–XIII веков, — дает свободу». Это прекрасно сознавало и духовенство, со скрежетом зубовным громившее в своих речах городскую коммуну. «Коммуна! — восклицал гневно один из служителей церкви. — Это пузырь народной спеси, страх королевству, тлен для духовенства!» Но «пузырь народной спеси» не смущался беззубой бранью и продолжал свое прогрессивное дело. Развивались ремесла и торговля. Росло благополучие городов. Раскрепощалась мысль. Возрождалась тяга к настоящему знанию — и книжному и прикладному; а в зависимости от интереса к знанию и умения пользоваться им на практике продолжал совершенствоваться й ремесленный труд, открывая новое поле деятельности для торговли.
Если успехи католической церкви были тесно сплетены с расцветом богословия, то развитие ремесла и народившегося в городах торгового капитала было в такой же мере прочно спаяно с ростом светской науки. Однако в XIII столетии, о котором мы сейчас вспоминаем, светской науки в подлинном смысле этого слова еще не было; вы знаете, что наукой в ту пору занимались схоласты, а почти все они либо на самом деле были богословами, либо выдавали себя за таковых. И только очень немногие из них осмеливались открыто защищать право науки на самостоятельное существование, называя ее философией и доказывая, что философия вовсе не обязана быть «служанкой богословия».
Но такие смельчаки, повторяем, все еще встречались редко. Вот один из ученых XIII века. Он много учился, много читал, много знал: и астрономию, и географию, и историю, и естествознание, и, конечно, богословие. Это Винцент из Бовэ, монах, обладавший энциклопедическими знаниями и ратовавший за распространение знаний.
Он пишет огромное сочинение, в котором правильные сведения по истории, зоологии, ботанике и т. д. перемежаются то с небылицами, бывшими в ходу в XIII столетии, то с поучениями в таком примерно духе: «Созерцание творения (т. е. природы!) должно иметь целью не удовлетворение суетной и преходящей жажды знания, а приближение к бессмертному и вечному (т. е. к богу)». Или: «Всякое знание должно служить божественной науке, данной нам для назидания и веры». Такого рода поучения, вкрапленные в различных местах большого труда, посвященного описанию явлений природы, придавали этому труду вполне благонамеренный вид. И автор его, спокойный, уравновешенный Винцент из Бовэ, мог не очень тревожиться за свою судьбу, хотя минутами и ему приходилось выслушивать наставления за уклоны от того, что требовала святая католическая церковь.
Иначе обстояло дело, когда автором таких сочинений оказывался человек с большим и ярким дарованием да к тому же с независимым умом и бурным темпераментом. Мы говорим о другом ученом-энциклопедисте XIII столетия. Его звали Арно из Вильнева (1234–1314).
Подобно Аверроэсу, он был знатоком целой серии наук; тут было все, чему можно было серьезно научиться тогда, в том числе и медицина, которую с блеском преподавал Арно, собирая в своей аудитории многочисленную толпу восторженных слушателей. Чем же восторгались они? Красивой, вдохновенной речью? Нет, не только этим. Наиболее серьезные из его слушателей ценили в своем учителе широкий размах мысли, ее свободные полеты, умение связать вопросы медицины и даже врачебной практики с вопросами естествознания, умение придавать философский характер своим рассуждениям, умение бесстрашно оттенить и подчеркнуть то, на что другие указывали намеками, умение заражать аудиторию любовью к знанию и творческой работе — вот что подкупало этих слушателей.
Но то, что было ценно в Арно из Вильнева и покоряло его аудиторию, было совсем не по нутру «властям предержащим», и в первую голову, конечно, блюстителям католической веры. Арно, изучавшего в числе других наук астрономию, физику и химию, обвинили в том, что он занимается «черной магией» и колдовством; это был тогда обычный способ избавиться от неудобного человека, подвергнув его суровому наказанию. И Арно, чтобы избежать кары, должен был покинуть кафедру в Парижском университете, скрываться, скитаться и бедствовать…