Журнал «Вокруг Света» №02 за 2010 год

Только в Сантьяго-Атитлане Машимона наряжают в традиционный костюм. В остальных местах он одет на европейский манер. Под именем святого Симеона его почитают не только майя, но и ладино. В любой гватемальской общине вне страны есть изображение этого «святого», считается, что где Машимон — там Гватемала

Самый известный Машимон находился совсем недалеко от Чичикастенанго, в городе Сантьяго-Атитлан, откуда распространился этот культ. Машимона придумали по образу и подобию католических святых, но все же он не очень вписывался в христианскую традицию. Его изображение падре не разрешали вносить в храм, поэтому часовня Машимона была построена отдельно — напротив католического собора на центральной площади. Часовня эта почти всегда закрыта на замок. Материальное воплощение Машимона — кукла из дерева и тряпок — появляется здесь только раз в году, на Страстной неделе. Все остальное время она находится в доме специального человека — телинеля. Каждый год телинель разный, и Машимон «переезжает» из дома в дом.

Кто из общины будет следующим телинелем, узнают просто: «святой» предварительно является ему во сне. Телинелю полагаются двое подручных, и все трое освобождаются на год от всех работ, полностью посвящая себя уходу за «святым». Это, конечно, не мешки ворочать, но дело хлопотное. Каждый вечер Машимона нужно раздеть, поднять на второй этаж и уложить спать в специальный ящик. Утром его нужно искупать, заново одеть и усадить на место, чтобы он мог принимать «прихожан». Кроме хлопот, как нам объяснили на входе, у телинеля много расходов: на электричество, на одежду, на праздник, который он должен будет устроить для всех на Страстной неделе. В общем, за доступ к Машимону нужно платить. Сколько не жалко.

Первое, что выхватывал глаз из дымной полутьмы, это бесстрастное деревянное лицо с сигаретой во рту. Постепенно прояснялись общие очертания фигуры — на ней был традиционный индейский костюм, две шляпы   и с десяток разноцветных галстуков. Машимоны, которых мы видели до этого в музеях, имели один галстук и были одеты в строгий черный костюм. Но тут возможны разнообразные варианты. Иногда образ «святого» дополняют темные очки. Иногда его одевают в военную форму — говорят, что в таком случае он помогает с визой в США. Одни антропологи усматривают в лице Машимона портретное сходство с конкистадором Педро де Альварадо и считают его воплощением белого человека вообще. Другие ученые полагают, что он олицетворяет майянского бога Мама, духа зла, который потому лишь не вредит людям, что привязан где-то глубоко под землей. Собственно, это и означает его имя на языке майя — «привязанный». Католические священники предпочитают толковать слово как «удушенный» и видят в Машимоне Иуду Искариота.

В отличие от египетских майянские пирамиды не всегда служили гробницами правителей. Основная функция здешней ступенчатой пирамиды — имитация горы, на вершине которой находился храм. Храм в Тикале

Помимо множества галстуков конкретно этого Машимона отличало отсутствие рук. По местной версии, он был похотлив, хватал и портил девок, поэтому руки ему отрубили. Но, как и все Машимоны, он пил и курил: во рту у него дымилась сигарета, а за спиной рядком стояли пустые бутылки «Кетцальтеки особой». За столом телинель играл в карты со своими помощниками. Время от времени один из них, не прерывая игры, подносил к дымящейся в машимоновом рту сигарете пепельницу и легким постукиванием пальцев стряхивал в нее пепел. Когда сигарета дотлевала, сам телинель откладывал карты, выкидывал окурок и, перед тем как вставить в отверстие новую сигарету, заливал туда водку. Именно так (ритуальными воскурением табака и пролитием спиртного) почитали майя в древности всех богов.

Перед Машимоном в деревянном кресле сидел мужчина, одетый поверх своей одежды в такой же костюм, как у «святого». Вокруг него дымил помом ачких. Он подпрыгивал, закатывал глаза и общался с божеством на языке цутухиль с вкраплениями испанских слов. Периодически он снимал с мужчины предметы ритуальной одежды и энергично ими тряс. Было ясно, что он изгонял из «клиента» какой-то недуг. У стены на банкетке сидела женщина с младенцем, очевидно, жена больного, и в ее взгляде читалась смесь тревоги и надежды. У другой стены стоял стеклянный гроб, в котором лежала деревянная скульптура снятого с креста Иисуса. Вдоль гроба, потихоньку переговариваясь, сидели в очереди люди. Все это напоминало по обстановке поликлинику.

Наконец ахких сказал «Аминь» и еще что-то обращенное к «пациенту». По смыслу это было «раздевайтесь», потому что тот снял с себя лишние одеяния, а также шляпу и ботинки. Следующий в очереди мужчина приготовился просить успеха в бизнесе, пожелав, чтобы род бизнеса остался в секрете. Я спросила мужчину, почему он пришел к Машимону. «Если это Иуда, который предал Христа и получил за это 30 сребреников, — ответил тот, — значит он должен помогать в денежных делах». Каждый год тех, кто верит в Машимона, становится меньше. Каждый год на улицах Сантьяго-Атитлана становится больше миссионеров-протестантов. Майя их любят: они помогают строить дома, привозят продукты и лекарства. Миссионеры очень расстраиваются, когда их подопечные поклоняются Дьяволу в лице Машимона, поэтому майя, обращенные в протестантизм, если и ходят к своему индейскому «святому», то тайком.

Мы снова сели в машину. Мимо призывно открытых дверей евангелистской церкви «Голгофа», пятидесятнической «Добрый пастырь» и баптистской «Путь на небеса» мы спустились к берегу озера Атитлан.

Дети природы

Окруженное горами и вулканами озеро Атитлан было спокойным и ласковым. В его теплых водах застенчивые девушки стирали белье и мыли посуду. На одном берегу девушки-цутухиль были одеты в сиреневые блузы — уипили и закручивали вокруг головы длинную оранжевую ленту. На другом девушки-какчикель носили лазоревые уипили и фиолетовые тюрбаны. Дети обеих народностей с разбегу ныряли в озеро, разгоняя островки мыльной пены.

Большая часть сельхозпродукции отправляется на экспорт. Остальное сбывается крестьянами на рынке. Все товарообменные операции производятся за наличный расчет. В казну Гватемалы поступает меньше налогов, чем где-либо на американском континенте: всего 7%

Жители прибрежных поселков спускались к озеру за водой по узким тропинкам, мимо дощатых интернет-кафе. В некоторых кафе сидели хиппи и восхищались тем, что майя как жили без водопровода 3000 лет, так и сейчас прекрасно без него обходятся. Хиппи со всего мира любят приезжать в Гватемалу — они преклоняются перед мировоззрением майя, которое учит жить в гармонии с природой. Это не мешает длинноволосым юношам и девушкам в интернет-кафе пить только бутилированную воду: они знают, что первая причина смертности в Гватемале — кишечные инфекции.

Даже если бы они этого не знали, многое могло бы натолкнуть их на эту мысль. Например, мусор. Мы ехали среди зеленых долин на запад от озера Атитлан, и кучи мусора вдоль дорог портили буколический пейзаж. Время от времени мы видели, как на мосты над горными речками приходили жители деревень с мешками и высыпали их содержимое в пенящийся поток. Коричневые воды привычно подхватывали пластиковые бутылки, жестяные банки, пакеты и прочие отходы и несли их вниз по течению. На берегах росли мусорные кучи, над которыми плавно парили стервятники. Иногда им перепадали издохшие собаки и даже лошади.

Дон Ричард в духе хиппи объяснял загаженность местности тем, что индейцы, «дети природы», не понимают, что пластик — это не кукурузные стебли и разлагается очень долго. Я подозреваю, что за годы знакомства с пластиком майя поняли, что он долго разлагается. Но мусор же надо куда-то девать. Майя, конечно, почитают природу как мать всего сущего, и их верования вменяют трепетное к ней отношение. Но одними верованиями проблему природопользования не решишь. Их предки тоже спрашивали разрешения у богов, чтобы срубить дерево, однако одна из теорий гибели цивилизации майя говорит, что виной всему была вырубка под кукурузные поля огромных массивов леса. Население древних городов было большим, кукурузы нужно было много. Американский ученый Билл Тернер утверждал: «Если бы вы посмотрели на Гватемалу с самолета в самый расцвет классической цивилизации (III–Х века), то увидели бы нечто похожее на современный сельскохозяйственный пейзаж американского штата Огайо».