Теряя веру. Как я утратил веру, делая репортажи о религиозной жизни

Ваша колонка... отозвалась в моей душе, потому что я сейчас нахожусь на таком же духовном распутье. Я была воспитана в вере в справедливого Бога, однако вера моя пошатнулась, когда мы с мужем потеряли десятилетнюю дочь, умершую от муковисцидоза - врожденной болезни, от которой не существует лечения.

Мы чувствовали себя преданными. Почему любящий Бог принес такую боль родителям, которые жили согласно Золотому Правилу и следовали Десяти Заповедям? С горем мы понемногу свыкались, однако не могли понять, почему же нашей любви оказалось недостаточно, чтобы спасти дочь, и почему вера не принесла нам утешения.

Но, когда от той же болезни умер второй наш ребенок, мы пришли к выводу, что наивно было верить в Бога, о котором нам рассказывали в воскресной школе, - Боге, который сидит в месте под названием «небеса» и раздает награды за хорошее поведение и наказания за плохое. Достаточно взглянуть на то, что происходит в мире, чтобы понять: это неправда.

Но кому же тогда молиться? Безличному Богу, который допускает, чтобы хорошие люди терпели зло? Этого мы еще не решили. Трудно отказаться от веры, сопровождавшей всю твою жизнь. Люди существа духовные, и нашим душам нужно что-то, чтобы заполнить эту пустоту. Я думала даже о том, чтобы снова начать ходить в церковь, в надежде, что это поможет мне вернуться к вере, но, как вы красноречиво написали, «имитируя веру, можно обмануть других, но не самого себя».

Обычно я очень чувствителен к критике; но в этот раз она меня не задевала. Я рассказал, так честно и подробно, как только мог, о своем духовном пути. Все это правда. Это я знал точно, потому что все это произошло со мной. И никакая критика этого не изменит. Кроме того, я чувствовал, что сделал все, что мог. Иные говорили, что я никогда и не был спасен (и, возможно, это правда); другие — что вера моя была слаба и поверхностна и потому не выдержала искушений (вот это, думаю, неправда: мне кажется, моя вера была глубже, чем у многих). Некоторые протестанты уверяли, что я сбился с пути, потому что направил свои стопы в Ватикан. А многие католики полагают, что я слишком рано сдался. Но я покинул христианство без стыда и без чувства вины, зная: я сделал все возможное, чтобы сохранить свою веру.

Эпилог

Если кто-то не верит в то, во что верим мы, мы называем его чудаком и на этом успокаиваемся. А что нам остается? Сжечь-то его уже нельзя!

Марк Твен, «По экватору»

Недавно я выступал с рассказом о своем разобращении перед группой студентов Университета Байола, христианского колледжа в Южной Калифорнии. В конце разговора одна студентка спросила, что же заняло в моей жизни место Бога. Этот вопрос застал меня врасплох: дело в том, что никакой пустоты после исчезновения Бога я не чувствовал. В тот момент я не нашел, что ответить; однако вопрос хороший, заслуживающий развернутого ответа.

Начать проще не с того, что заменило мне веру, а с того, что ушло вместе с ней. Исчезло постоянное тягостное недоумение перед тем, что же происходит в мире. Без переменной под названием «Бог» уравнение жизни стало более понятным. Я больше не бьюсь над неразрешимыми загадками, преследовавшими меня в годы веры. К. С. Льюис писап: «Бог шепчет нам в наших удовольствиях, вслух говорит с нашей совестью, но Он кричит в нашей боли — его Его мегафон, чтобы слышал оглохший мир». Одно из многочисленных апологетических изречений, которые теперь кажутся мне совершенно бессмысленными. Почему об удовольствиях Бог шепчет, а страдания использует как мегафон? Есть в этом что-то нездоровое.

Порой тяжело сознавать, что ты одинок во Вселенной и у тебя нет защитника. Я ощущаю это на себе, иной раз — по самым пустячным поводам. Например, недавно мне случилось подхватить какой-то на редкость мерзкий желудочный грипп. Несколько часов я не выходил из ванной: в перерывах между приступами рвоты лежал, скорчившись, на кафельном полу — не было даже сил вернуться в постель. Дрожа, обливаясь потом, страдая от жестокой боли в желудке, я начал опасаться, что болен серьезно, может быть, даже смертельно. И вдруг поймал себя на том, что молюсь — просто на случай, если насчет Бога я все-таки ошибся.

— Боже, — молил я, — если Ты все-таки есть, пожалуйста, пусть мне станет лучше! Да, я от Тебя отвернулся, но сейчас мне очень нужна Твоя помощь! Прости меня, Господи, пожалуйста!

Немедленного исцеления не случилось, но после этого случая я очень хорошо понял поговорку: «В окопах атеистов не бывает». Интересно, если я в самом деле смертельно заболею, что произойдет с моей духовной жизнью?

В законах природы, совпадениях и случайностях смысла больше, чем в божественном вмешательстве. Один мой друг пришел к тем же выводам, что и я; однако для него, по его словам, это стало «психологической катастрофой». Он едва не сошел с ума, осознав, что никакой любящий Бог не охраняет его детей. У меня здесь есть преимущество: я писал о религии. Мне пришлось познакомиться со многими благочестивыми христианами, потерявшими детей. И не нашлось никаких свидетельств, статистических или каких-либо иных, что дети, за которыми присматривает Бог, в большей безопасности, чем дети неверующих. По этому поводу мне вспоминается атеистический стикер на автомобильном бампере: «Сегодня умерло от голода двадцать тысяч детей. Почему ты думаешь, что Бог ответит на ТВОИ молитвы?»

По крайней мере теперь, когда я сталкиваюсь с горем и несправедливостью (сегодня, когда я писал эти

строки, умер от опухоли мозга чудесный трехлетний малыш — сын моего преподавателя гитары), я понимаю: это случайность. Никакой Бог не сидит на небесах сложа руки, глядя, как умирает ребенок. Просто в жизни случаются трагедии, и нельзя предсказать, на кого обрушится несчастье, а кого оно минует. Это куда более реалистичный и понятный ответ.

То, что обещает нам Библия — мир и спокойствие, — я обрел в куда большем объеме, став неверующим. При этом моя этика и нравственные ценности не изменились. Я привык считать свои врожденные представления о добре и зле каким-то даром Божьим. Теперь я вижу в них продукт десятков тысячелетий эволюции, закодированный в моем ДНК, призванный обеспечить выживание моей семьи и меня самого. Человек, у которого нет совести и нет способности отличать дурное от доброго, — это не атеист, а социопат.

Будучи верующим, я старался жить по принципам, описанным в Библии (точнее, в «светлых» ее частях). И с тех пор, как потерял веру, ничего не изменилось. В целом я по-прежнему стараюсь следовать тем же идеалам, принципам и ценностям — естественным, как мне думается, для любого человека. По-прежнему я порой уклоняюсь от избранного пути, но теперь не виню в этом дьявола. Если мне случается поступить дурно — виной тому мой собственный эгоизм или недомыслие, на время взявшее верх над здравым смыслом, опытом и самообладанием. Откровенно говоря, поведение мое с «христианских» времен не сильно изменилось. Во многом я сталкиваюсь с теми же проблемами. По-прежнему часто тревожусь. Слишком долго помню зло. Слишком легко вру, особенно в мелочах. Пью больше, чем следовало бы. Раздражаюсь по пустякам на детей. И так далее, и так далее.

Ушло лишь «плацебо» — представление о том, что вера должна сделать меня лучше, защищать, направлять на путь истинный и в конечном счете привести на небеса. Это «плацебо» перестало действовать давным-давно. И когда я признался себе в том, что для собственного успокоения кормлю себя сахарными пилюлями, меня охватило облегчение. Мои растущие сомнения в христианстве не были знаком слабости, недостатка веры или нападений дьявола. Я просто медленно, сам того не сознавая, двигался в сторону истины.

Итак, что же заняло в моей жизни место Бога? Чувство счастья и благодарности. Я ясно понимаю, как мне повезло, что я живу — живу именно на этом крохотном отрезке времени в истории Вселенной. Постоянно помню о том, что жизнь моя коротка и важно не растратить ее попусту. Теперь, когда за спиной у меня нет вечности, я начал жить настоящим.