Дети Мафусаила. Уолдо. Магия, инк.

На письменном столе Глисона ожил передатчик системы аудиосвязи:

— Вызываем главного инженера Стивенса. Вызываем главного инженера Стивенса.

Глисон нажал кнопку.

— Он здесь. Говорите.

— Передано кодом компании и расшифровано. Сообщение гласит: «Потерпел аварию в шести километрах к северу от Цинциннати. Следует ли мне ехать в Небраску или снять то, о чем договаривались, с моего собственного драндулета?» Конец сообщения. Подпись: «Мак».

— Пусть возвращается хоть пешком, — зло сказал Стивенс.

— Хорошо, сэр. — Передатчик отключился.

— Твой помощник? — спросил Глисон.

— Да. Наверное, это последняя капля, шеф. Что же дальше? Ждать и пытаться анализировать причины аварии или попробовать встретиться с Уолдо?

— Попытайся встретиться.

— О’кей. Если от меня не будет никаких новостей, вышлите выходное пособие в Палмдейл Инн, Майами. Я буду четвертым уборщиком на пляже справа.

Глисон выдавил из себя кривую улыбку.

— Если ты и в самом деле не добьешься никаких результатов, я стану пятым. Счастливо.

— Пока.

Стрейбл, главный инженер городской энергосистемы, заговорил только тогда, когда Стивенс ушел.

— Если в город перестанет поступать энергия, — негромко сказал он, — вы знаете, где я буду, не правда ли?

— Где? Шестым уборщиком?

— Вряд ли. Я буду номером первым. Первым, кого линчуют.

— Энергосистема просто не может подвести. У вас ведь громадное количество дублирующих устройств и систем предохранения.

— Но ведь и декальбы не должны были отказать. Все одно к одному. Вспомните, что было на седьмом подуровне в Питсбурге, где отключилось освещение. Впрочем, лучше об этом не думать.

Движущаяся вверх лента эскалатора доставила доктора Гримса к его дому. Взглянув на автоматический регистратор, он с приятным удивлением обнаружил, что внутри его ждет кто-то из близких людей, знающих его домашний код. Медленно, щадя покалеченную ногу, Гримс стал спускаться по лестнице и наконец появился в гостиной.

— Привет, док! — Джеймс Стивенс встал, как только открылась дверь, и двинулся навстречу, чтобы поздороваться.

— Хэлло, Джеймс. Налей себе что-нибудь выпить. Вижу, тебе это не повредит. Да и мне тоже.

— Ладно.

Пока его друг занимался приготовлением выпивки, Гримс вытряхнул себя из странного, невероятно громоздкого и неуклюжего древнего пальто и швырнул его в направлении гардеробной ниши. Не долетев, оно тяжело шлепнулось на пол — куда тяжелее, чем можно было ожидать.

Наклонившись, Гримс стащил массивные штаны, такие же громоздкие, как и пальто. Под всем этим он был одет в обычное деловое трико — облегающие голубые с черным лосины. Такой стиль ему не подходил совершенно. Не искушенному в вопросах одежды существу — ну, скажем, какому-нибудь пришельцу с Антареса — он мог бы показаться нескладным, даже уродливым. Очень уж он смахивал на толстого старого жука.

Неодобрительный взгляд Джеймса Стивенса задержался однако не на лосинах, а на только что скинутой доктором куче одежды.

— Все еще носите эти дурацкие бронированные одежки?

— Конечно.

— Черт возьми, док. Вы выглядите просто глупо во всем этом барахле. К тому же это просто вредно.

— Гораздо вреднее их не носить. Скорее заболеешь.

— Чушь! Я же не заболеваю, хоть и не ношу броню за пределами лаборатории.

— А стоило бы носить, — Гримс подошел к Стивенсу. — Положи-ка ногу на ногу.

Стивенс подчинился, и Гримс сильно стукнул его ребром ладони ниже колена. Ответная реакция была едва заметна.

— Вот видишь. Плохи дела, — заметил Гримс. Затем приподнял правое веко друга. — Ты в плохой форме, — добавил он, помолчав.

Стивенс нетерпеливо дернулся.

— Со мной все в порядке. Мы говорили о вас.

— А что со мной?

— Черт возьми, док, вы теряете репутацию. О вас уже поговаривают.

— Знаю, — кивнул Гримс. — «Бедный старый Гус Гримс — у него слегка крыша поехала». Не беспокойся о моей репутации. Я всегда не вписывался в общую картину. Какой у тебя индекс усталости?

— Не знаю. Нормальный.

— Нормальный? Да возьмись я с тобой сейчас бороться, два раза из трех положу на лопатки.

Стивенс потер глаза.

— Не цепляйтесь ко мне, док. Знаю без вас, я совершенно обессилел. Но это от переутомления.

— Хм, Джеймс! В области радиационной физики ты, конечно, достаточно квалифицированный ученый…

— Инженер.

— Пусть инженер. Но ведь не медик. Не думаешь же ты, что можно безнаказанно пропускать через человеческий организм любые виды лучистой энергии. Год за годом — и все безнаказанно? Наш организм к этому не приспособлен.

— Но я ношу бронезащиту в лаборатории. Вы же знаете?

— Конечно. А как насчет того, чтобы носить и за пределами лаборатории?

— Но… Послушайте, док, мне бы очень не хотелось говорить об этом, но все ваши утверждения просто смешны. Безусловно, атмосфера насыщена сейчас лучистой энергией, но она безвредна. Все коллоидные химики согласны…

— Коллоидные? Чушь!

— Но вы же не станете отрицать, что биоэкономика относится к области коллоидной химии!

— Я ничего не собираюсь ни отрицать, ни признавать. Не стану утверждать, что коллоиды не являются основой живой ткани. Так оно и есть. Но вот уже сорок лет я твержу, что очень опасно подвергать живую ткань воздействию разнообразных видов радиации, не представляя себе ее последствий. С эволюционистской точки зрения, человеческое существо адаптировалось и привыкло только к естественной радиации Солнца. А сейчас человек плохо переносит и ее, несмотря на плотный озоновый слой. Без этого же слоя… Ты когда-нибудь видел рак, вызванный жестким солнечным облучением?

— Конечно, нет.

— Ты слишком молод. Но я-то видел. Учась в интернатуре, был ассистентом, когда оперировали пациента с таким диагнозом. Тот парень принимал участие во Второй Венерианской экспедиции. Мы насчитали у него четыреста тридцать восемь опухолей, а потом и считать перестали.

— Мы ведь, тем не менее, победили солнечную радиацию, — заметил Стивенс.

— Конечно. Но это должно было стать предупреждением. Вы, молодые наши таланты, такое можете заварить в своих лабораториях, что нам, старым глупым лекарям, вовек не расхлебать. Мы всегда отстаем от вас. Так получается. Поэтому обычно и не знаем, что произошло, до того момента, когда непоправимый вред уже нанесен. Настало время прекратить эту порочную практику.

Он тяжело опустился в кресло, и вдруг стало видно, что Гримс такой же усталый и изможденный, как и его молодой друг.

Стивенс вдруг почувствовал такого рода неловкость, когда не находишь нужных слов. Пожалуй, именно так чувствует себя человек, когда его лучший, горячо любимый друг влюбляется в недостойную женщину. Вот тогда очень хочется найти слова, которые не прозвучали бы грубо…

— Док, — начал Стивенс, меняя тему разговора. — Я пришел потому, что у меня есть кое-что на уме…

— Что именно?

— Для начала — отпуск. Я вымотался, перетрудился. Кажется, с отпуском все в порядке. Теперь, по крайней мере. И потом, меня интересует ваш приятель Уолдо.

— Да ну!

— Именно так: Уолдо Фартингуэйт-Джонс — высокомерный, с дурным характером, дай Бог ему здоровья.

— Почему Уолдо? Неужели тебе любопытна тяжелая форма миастении? [6] Тебя же не интересует миастения, насколько я знаю.

— Конечно, нет. Мне все равно, какие у Уолдо физические отклонения. У него может быть чесотка, перхоть или непрекращающийся кровавый понос — мне это все равно. Мне нужно добраться до его мозгов, воспользоваться его идеями.

— Ну и?..

— Я не могу сделать это сам. Уолдо не помогает людям. Он их просто использует. Нормально он контактирует только с вами.

— Это не совсем так…

— С кем же еще?

— Ты неправильно меня понял. У него вообще нет нормальных контактов. Просто я единственный человек, который не боится говорить ему правду в глаза.