Мохнатый бог

Черкасов пишет, что орочоны при охоте на медведя не пользовались огнестрельным оружием, обходясь двумя приспособлениями — «пальмой» и распоркой. «Пальма» — инструмент, который до сих пор в ходу у многих сибирских народов, — представляет собой длинное (30–40 см) и широкое (4–5 см) тяжёлое лезвие — просто нож с односторонней заточкой, насаженный на длинную, почти в рост человека, рукоятку. Черенок лезвия у классической «пальмы» примотан к древку длинной полосой бересты на первую треть высоты. Иначе говоря, «пальма» — это короткое лёгкое копьё с длинным, заточенным с одной стороны наконечником. При этом «пальма» использовалась да и используется до сих пор в отдалённых местах Сибири, прежде всего, не как оружие. Она служит для того, чтобы просекать дорогу в зарослях кедрового стланика, не сходя с оленя. Таким образом, это орудие выполняет функции одновременно и копья, и мачете. Современные Чингачгуки выковывают лезвия из плоских рессор для грузовых автомобилей.

Другое орудие — так называемая распорка — представляло собой нечто вроде небольшого очень прочного якоря, или крючка-двойника больших размеров. Лапы, выкованные из железа, имеют в размахе около 7–8 сантиметров. Древко делалось из очень крепкого дерева и имело длину 20–30 сантиметров. Это приспособление было предназначено для того, чтобы медведь при нападении схватил распорку зубами. Раз зацепившись дёснами за зазубренные лапы, он уже не мог выплюнуть этот предмет, приходил в ярость и всё своё внимание уделял только постигшей его беде. Тут коварный орочон улучал момент, когда зверь терял бдительность, и незатейливо прирезывал его «пальмой».

У Черкасова очень подробно описывается технология засовывания пресловутой распорки в пасть медведю. Тут и ухищрения, вроде маскировки её в рукаве шубы, чтобы медведь считал, что кусает человека, и очень распространённые ссылки на якобы необычайную ловкость аборигена, позволяющую ему проделывать вещи, недоступные обычным смертным. Единственное замечание, которое может здесь себе позволить автор настоящей книги, — это то, что по его наблюдениям и впечатлениям многих людей, реально наблюдавших нападение медведя, этот зверь никогда не пускает сразу в ход зубы, а предварительно старается ударить противника лапой, с тем чтобы выбить у него оружие, повалить его и лишить возможности сопротивляться.

Глава 12 Охота с рогатиной

Тот вариант охоты с рогатиной, который принято называть «русской охотой», уже довольно сильно отличается от тех первобытных охот, о которых рассказывалось вначале.

Эта охота производилась всегда вдвоём — двумя рогатчиками или рогатчиком и его помощником, вооружённым ружьём. Таким образом, существовала определённая подстраховка в той мере, в какой она вообще была возможна при этом поединке.

Сейчас я дам слово выдающемуся русскому медвежатнику М. Андриевскому:

«Медведь, подрываемый лайками, поневоле отсиживается и возится с ними, но когда завидит охотника и сообразит, что от него уже не уйти, останавливается, с решимостью идти на драку.

При некотором навыке такую окончательную остановку легко отличить от простой задержки для защиты от назойливости собак. Инстинктивно понимая, что человек куда опаснее собак, медведь, решившись на драку, не обращает уже на них внимания, сосредотачивая его на главной опасности, т. е. человеке. При этом зачастую хитрит: делает вид, что не замечает человека, отворачивает от него голову в сторону, но маленькие пронзительные глазки его зорко следят за тем, что делает охотник. Когда медведь улучит подобный момент, то, заложив уши назад, с удивительной быстротой атакует его, причём обыкновенно коротко и сильно рычит — пугает.

Если охотник слишком горяч, тороплив или малосведущ и поэтому, сблизясь с медведем, станет чрезмерно круто наседать на него, не заметя, что тот уже сбавил ход, чтобы улучить минуту и удобнее броситься на врага, то медведь живо смекнёт это, и, делая вид, что неуклюже торопливо спасается, сам искоса поглядывает на него, а когда достаточно напустит на себя виду, то вдруг разом круто обернётся и бросится на оторопевшего от неожиданности охотника с такой быстротой и ловкостью, которых, по-видимому, нельзя ожидать от его неуклюжей фигуры. Зная эти тактические уловки медведя, опытный рогатчик по мере того, как уменьшается расстояние между ним и медведем, сам замедляет ход там, где позиция медведя выгоднее его позиции, и настигает его в более чистых и таких местах, в которых удобнее окончательно сойтись с ним, но никогда не подъезжает ближе двадцати-тридцати шагов, причём представляет, что будто боится медведя и заслоняет собой рогатину, особенно блестящее перо её. Такая видимая робость охотника обманывает бдительность медведя, делает его более самоуверенным и беспечным.

Тогда он не старается уйти или забиться в чащу или лом и, будучи настигнут на чистом месте, т. е. положении, менее выгодном для него, чем для человека, не выдерживает и бросается на охотника. А этого только и нужно рогатчику.

Напустив зверя шага на три, на два, т. е. на расстояние, с которого уже можно достать рогатиной, надо решительно ударить его, и непременно в передние части тела, т. е. в грудь, по лопаткам или под пах, смотря по тому, как зверь идёт. Обыкновенно медведь бросается на четвереньках, как собака, редко на дыбках… Удар рогатиной должен быть короткий, сильный, но без размаха.

Само собою разумеется, что рогатчики должны быть искренние, надёжные охотники, ловкие и сильные душой и телом люди. Кроме того, они должны иметь некоторый навык, или, по крайней мере, один из них, а другой должен знать хотя бы теоретически, как принимать на рогатину. Они должны как бы спеться вместе, потому что у каждого рогатчика есть свои известные привычки и манеры, которые надо знать, чтобы уметь без звука, без слов, понимать друг друга тогда, когда вся жизнь идёт на ставку и когда ревёт только медведь да лают собаки, а охотники работают молча, а если уже выкрикнут слово, так именно то необходимое, полное смысла слово, от быстрого и удачного выполнения которого зависит судьба их обоих».

Однако существует ещё несколько способов охоты с рогатиной, каждый из которых, пожалуй, следует оговорить подробнее. Конечно, вышеупомянутый метод М. Андриевского может смело считаться самым волнующим и высокоспортивным из них, в значительной степени из-за большого элемента риска. Есть что-то от римских гладиаторских боёв в том, что современный человек с холодным оружием идёт один на один, чтобы поразить зверя в его родной стихии — диком русском лесу.

Другой вариант охоты с рогатиной используется в основном при охоте на берлоге. От этого способа, по-видимому, и идёт название этой охоты. Самое старое описание этого первобытного способа мы находим у французов, посетивших Россию в XIX столетии, потом оно многократно перепевается различными журналистами и «охотничьими» литераторами, так что я, в свою очередь, предпочитаю сделать собственную выжимку из известных мне источников, нежели цитировать многие страницы старинного текста.

Суть этого способа заключалась в том, что русский охотник, обнаружив берлогу медведя, не звал никого на помощь. Он потихоньку отступал от затаившегося или спящего зверя и отправлялся на поиски небольшого, но крепкого дерева (по сведениям всех авторов, чаще всего — берёзы). Толщина её у комля должна была достигать около 10–15 сантиметров — с тем, чтобы предмет, который изготавливался из неё, получился не очень тяжёлым и ловким в обращении. Главное же свойство этой берёзы заключалось в том, что на стволе в 2–2,5 метрах от основания должны были расти два крепких толстых сука, расходящихся вверх под углом в 10–15 градусов. Все остальные сучья на берёзе обрубались так, что эта развилка венчала получающийся шест. Концы этих сучьев заострялись и обжигались на огне. Противоположный конец шеста также заострялся. Вот этот шест с заострёнными рогулиной и рукоятью и вправе называться прародителем того копья для медвежьей охоты, которое в новое время также называлось рогатиной.