Эротизм без границ

Когда издатель бульварной газеты „Русь“ В. Ф. Боцяновский напечатал статьи о „Крыльях“ и повести Кузмина „Картонный домик“ — еще более откровенном рассказе о любви между двумя мужчинами (основанном на отношениях Кузмина с С. Ю. Судейкиным осенью 1906 г.), он озаглавил их „В алькове г. Кузмина“, где „альков“ — это намек на бордель или банную кабинку, и „О „греческой“ любви“ [330]. В обеих статьях Боцяновский объяснял появление „порнографии“ в русской литературе влиянием переводной западноевропейской литературы и заключал: „Несомненно, что блудливая похоть наших беллетристов — простой рикошет западноевропейской литературы“. Даже Андрей Белый в рецензии на „Крылья“ отметил лишь „дешевую изощренность“ и табу, которые, по его словам, „тошно“ читать. Говоря о фабуле романа, он ограничился следующим замечанием:

Через одиннадцать лет после лета 1907 года, когда, как писал Кузмин В. Нувелю, „со всех сторон“ в прессе на него выливали „всеми помоями“ [332], Кузмин мог шутить об этом деле в заключительных строках „Ангела благовествующего“ — первом стихотворении цикла 1918 г. „Плен“: „Бани. / Словом довольно гадким/ Стихи кончаю я, / Подвергался стольким нападкам / За это слово я. <…> / Но это было давно ведь, <…> Потом есть английское (на французском языке“ motto) <…> / „Honny soit qui mal у pense“» [333], т. е. «Пусть будет стыдно тому, кто об этом плохо подумает». Тем не менее в 1907 г. критики не стыдясь утверждали худшее, и «баня», «Крылья» и «Кузмин» стали синонимами порнографии и порока. «Русь» опубликовала грубую женоненавистническую пародию на «Картонный домик» в виде четырех недостающих заключительных глав. (Повесть была опубликована в альманахе «Белые ночи» без последних глав, которые оказались затеряны наборщиками в типографии.) В пародии один из героев-мужчин, узнав, что «она» беременна, говорит, заливаясь слезами: «Я была честная мужчина, Мятлев! Теперь что я буду делать?» Другой отвечает: «Что ж, надо жениться» [334]. В следующей главе описывается, как «свадьба состоялась в предбаннике лучшей в городе бани. Венчал их старый седой банщик, который во время торжества старательно избегал становиться спиной к Мятлеву». Через три месяца родится «мальчуган», которому дают «благородное имя Спиналиус». Пародия, подписанная именем Кузмина, завершалась постскриптумом:

На карикатурах Кузмина изображали с маленькими трепещущими крылышками, парящего над зданием с надписью «баня», а на некоторых он увенчан венком, сплетенным не из лавров, а из веников. На другой элегантно одетый и тщательно причесанный Кузмин с крылышками за плечами спокойно пощипывает бородатого свиноподобного голого банщика под подбородком, пока тот, зажав веник под мышкой и прикрывая волосатыми лапами половые органы, плотоядно смотрит на автора [336].

В «маленьком фельетоне» под названием «На крыльях (По сочинению Кузмина „Крылья“)» карикатурист «Карандаш» изобразил Кузмина, летящего над Россией и цитирующего собственный роман («Кузмин взмахнул крыльями и полетел. <…> И приговаривал: —…И люди увидели, что всякая красота, всякая любовь — от богов, и стали свободны и смелы, и у них выросли крылья…»). В первой части Кузмин видит баню и «банного мальчишку» Федора, который предлагает свои услуги «баловаться» за 30 рублей. Кузмин «набросился на Федора и поволок его в отдельный номер», но на крик Федора прибежал городовой, и прежде чем Кузмин смог вновь взлететь, он должен дать взятку жандарму, чтобы его не арестовали. Но он говорит Федору, что его «адрес — издательство „Скорпион“». Во второй части Кузмин «прилетает из бани», чтобы произнести речь о любви к гимназисту Ване и Штрупу, прерываемую приходом Федора, от которого Кузмин прячется под диван. В третьей части после того, как Ваня отбивается от нападок «староверки» Марии Дмитриевны и объявляет о своей преданности Штрупу, Кузмин снова взлетает из бани и кричит: «Браво, браво, гимназист!» Четвертая часть пародии (всего три части в «Крыльях») содержит «мораль»: «Палата № 6. Автор. Врач-психиатр. Гимназист. Мальчик из бани. Сотрудники „Весов“. Апофеоз» [337]. Через десять дней та же газета напечатала стихотворение «Чемпионат» за подписью Сергея Горного. Пятая строфа читается: «Кузмин всемирный взял рекорд: / Подмял Маркиза он де-Сада. / Александрийский банщик горд… / Вакханту с крыльями отрада: / Де-Саду сделав два „parade“ a, / Кузмин всемирный взял рекорд» [338].

В других случаях имя Кузмина даже не приводится. Петербургские улицы и парки были не чужды молодым людям, которые отдавались за деньги случайным прохожим. Кузмин часто отмечает в своем Дневнике хорошеньких, которых он заметил (а иногда опекал), а летом и ранней осенью 1906 г. у него была связь с одним из них, красивым молодым человеком по имени Павел Маслов [339]. (Когда 12 июня 1906 г. Кузмин прочел В. Нувелю дневниковую зарисовку их первой встречи в Таврическом саду накануне и любовное свидание, которое за ним последовало, Нувель назвал его «ярым профессионалом» [340].) Петербургские газеты годами писали о «проблеме» женской проституции, но после публикации «Крыльев» начали обсуждать и мужскую, и тут название кузминского романа фигурировало постоянно.

Популярная петербургская ежедневная газета «Сегодня» время от времени печатала колонку «Язвы Невского проспекта» за подписью «Эс-Тэ», и 13 июля 1907 г. появилась одна из них с подзаголовком «Крылья». В первой части репортер описывает встречу с несколькими напористыми проститутками на главной петербургской улице около 11 часов вечера. Во второй части, в основном построенной в форме диалога, «юноша лет 18–19» обращается к нему со словами: «Господин! А, господин!» «Он был в желтой охотничьей куртке. Серые брюки плотно облегали ноги, выделяя упругие толстые икры. На голове была жокейка» [341]. Наш журналист, подумав, говорит себе: «Должно быть — нуждающий. Стыдно просить… Надо помочь» и вынимает кошелек. Здесь юноша хохочет, и происходит следующая сценка: