По следам снежного человека

Вечером мы собрались на второй военный совет и решили реорганизовать наши партии. Беглого взгляда на карту достаточно, чтобы увидеть, что долины трех рек, Бхоте-Коси, Дуд-Коси и Чола-Кхола, идут примерно параллельно и разделены горными хребтами, нигде не опускающимися ниже 5500 метров и увенчанными такими пиками, как Тавече, достигающим больше 6400 метров. Три долины оканчиваются на севере у подножия еще более высокого поперечного хребта, который тянется вдоль тибетской границы и вздымается такими гигантами, как Чо-Ойю и Гьячунг-Канг.

Насколько мы знали, хребты были пересечены только один раз от верховья долины Бхоте-Коси до верховья долины Дуд-Коси и только один раз от Чала-Кхолы до Дуд-Коси. Последний переход совершили Хиллари, Нойс, Уорд и Уайли во время английской экспедиции на Эверест 1953 г. Чарлз Стонор считал, что можно переваливать из долины Дуд-Коси в долину Бхоте-Коси, двигаясь через седловину у верховья боковой долины Мачерма, где он и я пытались пройти, пока не увязли в глубоком сухом пылевидном снегу чуть не по шею. Теперь ему не терпелось вернуться к Бхоте-Коси и попробовать взойти на седловину с противоположной стороны. Я хотел проникнуть за Мачерму вверх, по течению Дуд-Коси и добраться до Дуд-Покхари: по моим расчетам, от базового лагеря на это ушло бы четыре дня.

В своих первых корреспонденциях я писал, что такое решение было подсказано «предчувствием». Впрочем, я всегда убеждался на опыте в том, что расположенное особняком озеро, замерзшее или не замерзшее, непреодолимо привлекает к себе всякого рода животных. Итак, Чарлз и я решили разделиться, хотя мне и не очень хотелось, так как мы провели вместе много месяцев в других районах Гималаев. Впрочем, он многому меня уже научил, и это служило гарантией, что я смогу с успехом действовать один. Джону Джексону и Стенли Дживсу не терпелось поскорее вернуться в долину Чола-Кхолы и к леднику Кхумбу, где они видели следы. Том Стобарт с Биллом Эдгаром и Чанком Лагусом также были готовы принять участие в поисках, и мы решили, что сперва они пойдут с Джексоном и Дживсом, а затем отделятся и исследуют более низкий восточный склон горы Тавече, где, по словам шерпов, наблюдались многочисленные признаки недавнего пребывания йети.

Бис хотел провести несколько дней в базовом лагере, чтобы заняться сортировкой своего снаряжения для коллекции птиц и млекопитающих, которую он надеялся составить. Было решено, что как только он будет готов к выходу, то присоединится к Чарлзу Стонору в верховье Бхоте-Коси. Джералд Рассел отправлялся со мной. Таким образом, вторая вылазка приобретала форму наступления тремя колоннами по трем параллельным долинам, причем не исключалась возможность охватывающего движения из средней долины к востоку, либо к западу.

На этот раз все мы должны были захватить радиотелефонные аппараты в надежде, что нам удастся поддерживать связь между собой. Если какая-нибудь партия обнаружит следы йети, то ей предоставлялось самой решать, должна ли она крикнуть «Ату!» и созвать всех в одну долину. Важно было помнить о бесполезности созыва всех участников к следам трех- или четырехдневной давности. В таком случае могла возникнуть опасность, что некоторые из нас оказались бы оттянутыми от того района, где находился йети, и направлены туда, где он был некоторое время назад.

Мы положили начало нашей коллекции диких животных, поймав каменную куницу и пищуху, в точности напоминающую обыкновенного зайца в миниатюре; последняя была бы идеальным комнатным зверьком для детей, если бы могла акклиматизироваться в более низких местах. Сразу же после поимки пищуха сделалась настолько ручной, что, казалось, вскоре ее можно будет выпускать на свободу в лагере. Каменная куница, очень красивый зверек с густым серовато-бурым мехом и голубыми глазами, оставалась воплощением свирепости со дня пленения и до тех пор, пока не убежала. Ее поймал Бахадур, шестнадцатилетний кули из Катманду, оставшийся в лагере подручным повара. Юноша заметил куницу среди камней около кухни и схватил ее голыми руками. Обманутый этим единственным случаем ее покорности, Ахкей Бхутиа попробовал как-то взять ее в руки и был сильно укушен в палец.

Следующий день — субботу — мы провели за разборкой продуктов и снаряжения. Вечером должен был состояться еженедельный торжественный обед, так как нам предстояло некоторое время не собираться вместе. Том принял на себя обязанности повара и превзошел самого себя; он приготовил закуски и омаров по-ньюбургски в дополнение к нашему небольшому запасу крабов, использовав консервы из лосося. Затем последовал великолепный шоколадный торт, испеченный Нараяном в принадлежавшей Бису жестяной коробке для коллекций и украшенный двухсантиметровым слоем взбитых сливок.

Следующее утро началось криками ссорившихся между собой Нараяна и Ахкея; дело кончилось тем, что Нараян залился слезами. Такое проявление слабости привело в восторг надменного Ахкея, но вызвало в нас большое беспокойство, так как лично я знал, что у Нараяна хватит духа пырнуть Ахкея кухонным ножом, если тот его слишком сильно разозлит. Поэтому мы решили разъединить их: Ахкей должен был остаться с Бисом, а Нараян отправиться со мной. Моя партия теперь состояла из меня, Джералда, сирдара Анга Тсеринга, Нараяна, Кармы — еще одного подручного повара, которого Джералд упорно именовал «Маленький Генри», — Дану, Норбу и девяти кули, в том числе по моему особому настоянию Гьялгена, известного под прозвищем «шерп Джунгли» (он был местным уроженцем и сопровождал нас от Катманду), и его столь же неопрятного товарища Анга Тилая.

Анг Тилай был, пожалуй, самым неотесанным шерпом, какого я когда-либо встречал. Оборванный, невероятно грязный, довольно неуклюжий на вид, он имел обыкновение мотать своей лохматой головой на тощей шее, украшенной огромным зобом. Он был кроткий, добрый, великодушный человек; моя привязанность и уважение к нему превосходили, если это возможно, мое уважение и привязанность к «шерпу Джунгли». Анг Тилай отличался неутомимостью при поисках и мчался вприпрыжку по горам, подобно первоклассной гончей, проделывая за день втрое большее расстояние, чем любой из нас. Несмотря на свою жалкую внешность, он обладал некоторым достатком и был владельцем по меньшей мере трех домов, в том числе одного в деревне Нах, примерно на полпути вверх по долине верхнего течения Дуд-Коси. Этим домом он пользовался летом в период, когда яков выгоняли на подножный корм, и в нем нашей партии в дальнейшем нередко приходилось устраивать свою передовую базу. Анг Тилай в совершенстве знал район верхнего течения Дуд-Коси; он утверждал, что дважды видел йети, часто слышал его крик, а на следы наталкивался столько раз, что даже не запомнит. Таким образом, он был неоценимым приобретением.

В качестве приводящей в дрожь прелюдии к нашей экскурсии я разделся на снегу догола и вымылся с головы до ног в бадье с горячей водой. Купание даже в таких спартанских условиях является истинной роскошью, если на ближайшие три недели не предвидится другого. Так как Джералд двигался медленнее, то он решил пойти вперед, и мы договорились провести ночь в домике дровосека за деревней Пхорче, принадлежавшем упоминавшемуся выше «брейгелевскому» семейству.

Всю неделю то и дело шел снег. Когда после второго завтрака я покидал базовый лагерь, Анг Тсеринг уже выстроил ломаной линией носильщиков и громко спорил с Нараяном, по обыкновению хотевшим нагрузить их по меньшей мере четырьмя тюками горшков, сковород и личных пожитков. Следы Джералда уже замело. Сначала мы скользили вниз по тропинке от базового лагеря к Дуд-Коси, а затем начали длинный подъем по Тхьянгбочскому отрогу к монастырю. Там, где тропа на Пхорче ответвляется от монастырской тропы, снег лежал таким глубоким слоем, что я с трудом отыскал начало крутого траверса вдоль высокого берега реки Имджа-Кхола. Когда мы пробирались сквозь чащу, с потревоженных ветвей крупные комья влажного снега падали на голову и за шиворот.

Маленький шерп, тащивший очень большой груз, поскользнулся на тропе и прокатился метров пятнадцать по обрыву, пока не уткнулся в березу. Было счастьем, что она росла там; пролетев дальше, он сорвался бы с обрыва и упал бы с высоты сотни метров в Имджа-Кхолу. Пока маленький кули скользил, его груз развалился, и коринка, кишмиш, изюм рассыпались по снегу. Все что можно, тщательно подобрали и положили обратно в ящик. Утрата «кисмиса» повергла в отчаяние Нараяна, и прошло несколько дней, прежде чем он смог простить злополучного шерпа. Надо пояснить, что слово «кисмис» Нараян употребляет для коринки, изюма и всех сухих фруктов, входящих в состав рождественского пудинга.