Самоучитель игры на мировой шахматной доске

На сегодня ситуация выглядит следующим образом: если Россия создаст у себя систему производства, соответствующую европейским стандартам, ее продукция — внутри страны или за рубежом — будет стоить дороже соответствующей европейской на величину, соответствующую транспортной инфляции. Нерентабельностью производства страна оплачивает свои размеры.

Даже историческое время идет по-разному на разных пространственных полюсах России. Москва в значительной мере закончила реформу ЖКХ и превратилась в настоящий мировой город, превосходящий по уровню деловой активности большинство европейских городов. Она живет где-то в 2007 году. Санкт-Петербург традиционно «размазан» по нескольким эпохам, тяготея, однако, к сегодняшнему дню, то есть к 2003 году. Точно так же Нижний Новгород, Екатеринбург, Красноярск, Томск синхронизированы с европейским историческим временем — там 2003 год. Во Владивостоке — начало 2000-х. В Южно-Сахалинске — конец 1990-х. А Курильские острова (как и сибирская глубинка) еще живет в историческом социализме — там заканчиваются 1980-е годы.

Освоение Россией Сибири и Дальнего Востока носило сугубо колониальный характер. Речь шла не столько о распахивании и включении в хозяйственный оборот новых свободных земель (как это было во время покорения американского Запада), сколько об эксплуатации, и притом хищнической эксплуатации природных ресурсов. Наши предки продвигались на восток за моржовой костью, пушниной, золотом. В индустриальную эпоху искали уголь, нефть, газ, уран, дешевую гидроэнергию. Сейчас ценностью становится лес, пресная вода, экологически чистые территории.

Во всех случаях восточные земли не рассматривались охотниками и поселенцами как настоящий или будущий дом. Они шли за добычей, которой могли быть соболиные шкуры, золотой песок или командировочные с «северным» или «восточным» коэффициентом, и предполагали вернуться с этой добычей домой. Они могли жить во Владивостоке, в Якутске или Южно-Сахалинске десятилетиями и даже поколениями, но оставались пришельцами, захватчиками, колонизаторами [237].

Ситуация несколько изменилась в последние годы — в связи с демонстрируемым Москвой безразличием к судьбе восточных и северных земель. Дальний Восток перестал быть колонией, поскольку перестал быть нужным Москве.

Вместо структуры «Империя плюс колонии» возникла другая, но столь же старая и экономически несообразная схема «Метрополия плюс провинция».

Границы почти точно совпадают с линией раздела между Европой и Азией. Не только для внешнего мира, но и для абсолютного большинства нашего собственного населения Россия — это Москва. Ну, еще — Санкт-Петербург и, может быть, Нижний Новгород. Россия регионов занимает две трети страны, в этой России проживает половина ее населения. Но в финансовом, экономическом, культурном смысле ее нет. Нет ее и на информационной карте мира. Зато там есть бедная тень Москвы — Россия провинций.

Проблемы Метрополии и Провинции в чем-то совпадают (в конце концов, это все-таки одна страна), но в значительной мере они противоположны. Метрополия, и прежде всего Москва, поглощает (аккрецирует) кадровые ресурсы Провинции. Но Метрополия в значительной мере освоена, ее проектное пространство застроено и поделено, свободных вакансий нет. И Метрополия «уничтожает», деклассирует кадры, превращая их в аморфное «население», в «народ». Метрополия избыточна в финансовом и кадровом отношении и бедна свободной проектностью. Провинция страдает от катастрофической кадровой и ресурсной недостаточности, зато она открыта для проектности.

Такая ситуация провоцирует встречный антропоток: некоторый аналог вращающихся дверей, когда кадры Метрополии участвуют в проектном движении Провинции и возвращаются назад, обогащенные новым деятельным опытом. В свою очередь молодежь Провинции получает профессиональную подготовку в Метрополии и возвращается назад — из кадрового пространства в проектное.

Но такому обменному антропотоку препятствует инфраструктурная недостаточность Российской Федерации.

Город Южно-Сахалинск отстоит от Москвы на девять часов полета (включая время регистрации и дорогу к аэропорту) и примерно на 500 долларов вместе с налогом с продаж. Город Южно-Курильск разделяют с Южно-Сахалинском примерно 300 морских миль, сотни полторы долларов и три-четыре дня. Это — среднее время. Зимой, бывает, вылета приходится ждать неделю.

Аэропорт Южно-Курильска не сертифицирован как всепогодный. Летает туда из Южно-Сахалинска Ан-24, машина когда-то очень надежная, но сейчас устаревшая морально и изношенная физически. Трасса проходит над Охотским морем, которое летом обычно штормит, а зимой покрыто торосистым льдом. На Южных Курилах почти постоянно лежит туман. С Тихого океана приходят циклоны. Летом и осенью циклоны приносят ливневые дожди, а зимой — обильные снегопады.

Понятно, что летчики, отвечающие за жизнь пассажиров, решаются на перелет только в самых благоприятных условиях. Если же учесть, что на сегодняшний день Россия не имеет на Курильских островах ни одного метеорологического поста, предсказать эти условия наперед невозможно.

Но с точки зрения администрации Сахалинской области с Южными Курилами дело обстоит не так уж и плохо. Значительно сложнее попасть из областного центра в Северо-Курильск. Прямой воздушной линии не существует: необходимо лететь на запад — в Хабаровск, потом на север — в Петропавловск-Камчатский. А там договариваться с вертолетчиками, которые будут ждать благоприятной погоды, чтобы вылететь на юг — в Северо-Курильск. Благоприятная погода бывает редко, даже летом [238].

А как вы добираетесь до Средних Курил?

А никак.

Это, конечно, небольшое преувеличение. Теоретически летом туда ходит «Марина Цветаева», старый теплоход, едва ли не речного класса. Чтобы выйти на таком «лайнере» в славящееся своими штормами Охотское море, нужно быть русским…

Не будет преувеличением сказать, что Курильские острова находятся дальше от материковой России, нежели Сан-Франциско или Окленд, не говоря уже о Токио, Сеуле, Нью-Йорке. Метрополии просто нет дела до этих островов. Субъекту Федерации, в роли которого в данном случае выступает администрация Сахалинской области, проблемами Курил заниматься приходится, но «платонически». Слишком низка транспортная связность и слишком ограничены материальные ресурсы.

Между тем Курилы — это спорная территория. И отсутствие на этой территории сколько-нибудь реальной хозяйственной деятельности со стороны России придает японским притязаниям некоторую видимость легитимности [239].

Но, может быть, нам действительно стоит отдать острова Японии?

Геополитическая стратегия очень похожа на шахматную. Отдавая пешку или даже качество, фигуру, нужно очень точно представлять себе получаемую компенсацию.

В данном случае жертвуется много.

Прежде всего ставится под сомнение нерушимость границ России. Прав на Курилы у нас немногим больше, чем на Южный Сахалин. Очевидны проблемы с Калининградской областью. Вполне осмыслены претензии Китая на часть Приморья, а Польши — на Смоленскую область. Кроме того, есть Татарстан, Чечня…

Россия теряет богатейшие морские ресурсы (которые, прав да, не используются в полной мере все из-за тех же проблем со связностью).

Отдается область с очень высоким туристским и экологическим потенциалом. Кроме того, некоторые из Курильских островов перспективны и с точки зрения добычи минеральных ресурсов (редкие земли, рений).

Высоко и военное значение островов. Практически они представляют собой внешний восточный щит России. Острова весьма удобны для базирования ряда наблюдательных комплексов, в том числе — системы радиоразведки.