Большая восьмерка: цена вхождения

Американцев удивляло отношение Горбачева к критической прессе. Мэтлок. Главный редактор «Огонька» Коротич «постепенно понял, что Горбачев поднимает голос для проформы — чтобы сказать Лигачеву, Язову и Крючкову, что критиканы поставлены на место, но при этом вовсе не ожидает изменения критического тона»¹⁷.

В донесениях в Вашингтон американское посольство в Москве стремилось дать Горбачеву объективную оценку. «Нет сомнений в том, что Горбачев любит власть. Бесспорно и то, что он трепещет от одной мысли о возможности ее потери. Несомненно, что он очень чувствителен к критике и рассматривает даже весьма дружественную критику как измену»¹⁸.

Признанный проницательный наблюдатель — государственный секретарь Джордж Шульц говорил о Горбачеве, что тот напоминает ему боксера, который никогда не был в нокауте. Боксера, преисполненного амбиций и уверенного в себе до крайности.

А посол Джэк Мэтлок отметил, что Горбачев «не мог вынести даже мысли о передаче своей власти кому бы то ни было»¹⁹. Размышляя над судьбой человека с невероятным самомнением, превосходной памятью и оптимистическим темпераментом, американский посол в Москве приходит к выводу: «Личностные факторы брали в нем верх над политической калькуляцией: Горбачев не желал делиться огнями рампы с талантливым коллегой. Он чувствовал себя уютно только рядом с молчаливыми или серыми помощниками — и это один из ключей, объясняющих его поражение не только в борьбе с Ельциным, но в подборе персонала вообще»²⁰.

Мэтлок: «Горбачев по своей природе являлся одиночкой, и это делало для него тяжелым создание эффективного консультативного и совещательного органа. У него не было ни официального совета министров, ни «кухонного» кабинета в подлинном смысле. Были, конечно, советы разных типов, члены которых приходили и уходили, встречаясь с ним лишь время от времени. Но они никогда не превращались в эффективные совещательные органы по двум причинам. Во-первых, Горбачев часто собирал вместе людей, которые просто не могли вместе работать, и во-вторых, он никогда не использовал их как настоящие совещательные органы, с которыми постоянно консультируются и мнения которых воспринимают серьезно. Более того, он чаще всего говорил своим советникам, а не слушал их.

Общественная жизнь Горбачева была либо сугубо официальной, либо протекала исключительно в рамках его семьи. У него не было круга близких ему по духу людей, которые могли бы обеспечить связь, пусть даже призрачную, с широкой публикой. Раиса была единственным близким другом, и хотя она обеспечивала ему психологический комфорт, который поддерживал его в условиях постоянного стресса, она не могла обеспечить ширину и глубину подлинного совета, который мог дать более широкий круг советников. Более того, справедливо, что такие сомнительные помощники, как Валерий Болдин, сохраняли свои позиции лишь поддержанием добрых отношений с Раисой, не пытаясь критически подойти к ее суждениям.

Окружающие видели, что у него нет личных друзей за исключением его иностранных коллег. В 1991 году несколько советских официальных лиц говорили мне, что Горбачев чувствует себя более комфортно с иностранцами, чем с собственными гражданами. «Он ближе к президенту Бушу, государственному секретарю Бейкеру, чем к кому бы то ни было из нас. Вы можете говорить с ним более откровенно, чем можем мы. У него нет здесь близких друзей»²¹.

Горбачев назначал на важнейшие посты людей третьего и пятого калибра. По мере того, как его власть увядала, он развил в себе аллергию на всякого, кто мог бы блеснуть талантом в общественных глазах более ярко, чем его тускнеющий образ. В результате он приблизил Янаева и Павлова. Их неэффективность способствовала его падению.

Американское посольство, с восторгом сообщая о диком саморазоблачении, развернувшемся в СССР с 1986 г., отметило, что вождь перестройки не допускает в ставшей феноменально критической прессе только один сюжет: критику самого себя. Не верящие своим глазам граждане читали о Советской Армии как о «гадине» (таким было название огромной статьи о национальной армии в «Московских новостях»), но Горбачев категорически не выносил критических оценок в свой адрес. В октябре 1989 года газета «Аргументы и факты» (детище Яковлева) в предельно краткой статье отметила, что в стране Сахаров более популярен, чем Горбачев. И это в газете, чей тираж взмыл до 34 миллионов экземпляров. Генеральный секретарь был в ярости. 13 октября 1989 года всех главных редакторов вызвали «на ковер» в ЦК КПСС. Главному редактору «Аргументов и фактов» Старкову предложили пост редактора международного журнала в Праге или Бюллетеня Верховного Совета. В 1992 году Старков сказал (тогда уже бывшему) послу Мэтлоку: «Если вы возложите достоинство продвижения гласности на Горбачева, то оскорбите всех тех, кто сражался с ним за эту гласность»²².

С другой стороны, посол Мэтлок с самого начала был уверен в крахе экономического импровизаторства Горбачева. И чем дальше, тем больше. Он так и сообщал свой прогноз в Вашингтон. Мэтлок полагал также, что Горбачев «кажется почти

36

слепым в отношении реальных сил, стоявших за этнической и национальной агитацией… Либо он не знал, либо не хотел знать о проявлениях национальных чувств — русских и нерусских. Он хотел чего-то небывалого: добровольно ему дарованного имперского контроля»²³.

Оказывается, в контактах с Бушем и Бейкером Горбачева больше всего беспокоило выражение «западные ценности». Советскому президенту было обидно, что бывают ценности, к которым он не приобщен. Идя навстречу этому предубеждению, президент Буш предложил впредь употреблять выражение «демократические ценности»²⁴. Горбачев был счастлив. Именно в это время, оценив мыслительный процесс противника, президент Буш (20 февраля 1990 г.) пишет канцлеру Колю: «У нас появились шансы выиграть эту игру, но нужно вести дело умно». Речь, разумеется, шла о воссоединении Германии.

Фактор толпы

За шесть лет руководства страной Горбачев совершил сорок государственных визитов и посетил 26 стран. Он четыре раза был во Франции, три раза в США и ГДР, два раза — в Италии, ФРГ, Англии, Индии. А ведь дома его ждали воистину неотложные дела.

На Горбачева чрезвычайно воздействовали западные толпы. Почему? У западных наблюдателей возникли на этот счет свои теории. Смысл их сводится к тому, что поведение советской толпы обычно невыразительно — если только толпа не настроена враждебно, тогда ее поведение будет даже слишком выразительно. «Американская толпа совершенно иная. Горбачева приветствовали как героя-победителя, как кинозвезду, выражая все возможные приветствия, улыбки, отчаянные попытки коснуться героя рукой…. Американская толпа не состояла из покорных рабов капитализма, желающих сбросить свои оковы, не представляла собой воинствующих джингоистов… Американская толпа излучала благожелательность, благополучие и добрую волю… Горбачев был человеком, который наслаждался помпой, всеми атрибутами власти и желания общественного признания. У себя дома он начал ощущать, что его популярность определенно уменьшается, он видел в Ельцине противника с большей харизмой, получающего большую поддержку на улицах. В Вашингтоне, а позднее и в столицах государств Западной Европы он получал то, чего ему не хватало дома: мольбу обожающих толп»²⁵.

Установленные дружеские отношения с Рейганом, Бушем, Тэтчер, Колем, Миттераном и другими западными лидерами укрепляли в Горбачеве то чувство, что на Западе его понимают лучше. Фактом является, что в 1989 году, когда власть под Горбачевым решительно зашаталась в самом Советском Союзе, Генеральный секретарь Горбачев купался в лучах всемирной славы — он посетил Лондон в апреле, Бонн в июне, Париж в июле, Хельсинки в октябре, Рим в ноябре. Плюс Китай в мае, а также встречи с венгерскими, чехословацкими, польскими и восточногерманскими руководителями в Москве. По мнению посла Мэтлока, «Горбачев не понимал того, что коммунистические режимы повсюду в Восточной Европе потеряли всякую надежду получить поддержку большинства — не только потому, что были коммунистическими, но потому что были орудиями советского империализма… Горбачев был психологически не готов признать существующую враждебность в адрес коммунистических партий, он был поразительно невежествен в отношении подлинного состояния дел в Восточной Европе»²⁶.