ПСС том 20

374

ДВА ЦЕНТРА

Начало последней сессии третьей Думы сразу же поставило вопрос об итогах работы этого учреждения. Один из важнейших итогов мы можем формулировать словами «Речи».

«Мы имеем, — писал недавно ее передовик, — ряд голосований, фактически воспроизводящих господство в Думе «левого центра»... Действительная деятельность Думы, соприкасающаяся с живыми запросами и требованиями жизни, идет с самого начала сессии неизменно и систематическим курсом — несуществующего, конечно, — левого центра».

И, как бы ловя «самого» премьера, газета ликующе восклицает: «Г-н Коковцов не постеснялся (в первом своем выступлении) трижды заявить о своей полной солидарности с доводами (кадета) Степанова».

Факт бесспорный: «левый центр» налицо. Вопрос только, о «жизни» или о застое свидетельствует наличность этого факта?

В III Думе с самого начала были два большинства. Марксисты еще в конце 1907 года, до начала «работ» этой Думы, выставили центральным пунктом своей оценки момента и оценки III Думы признание «двух болыпинств» и характеристику обоих.

Первое большинство — черносотенно-правооктябристское, второе — октябристско-кадетское. Избирательный закон в III Думу так и подстроен, чтобы получились эти два большинства. Напрасно наши либералы притворяются, будто они не видят этого.

ДВА ЦЕНТРА 375

Не случайность и не какой-нибудь хитрый расчет отдельных лиц, а весь ход классовой борьбы 1905— 1907 годов сделал неизбежным для правительства вступление на этот именно путь. События показали, что «ставить ставку» на массу населения невозможно. Прежде, до «событий», иллюзия казенной «народной политики» еще могла держаться; события ее разбили. Ставку пришлось открыто, голо, цинично поставить на один командующий класс, класс Пуришкевичей и Марковых, и на сочувствие или испуг буржуазии. У одних разрядов буржуазии преобладало стремление к систематической поддержке (октябристы), у других — сочувствие к так называемому порядку или испуг (кадеты), — это различие серьезной роли не играло.

Указанный сдвиг всейрусской политической системы наметился еще в тех беседах, которые вели с конца 1905 года Витте, Трепов, Столыпин с Урусовым, Трубецким, Гучковым, Муромцевым, Милюковым. Окончательно определился и отлился в государственно-учредительные формы этот сдвиг в третьей Думе с ее двумя большинства-ми.

О том, зачем нужно данному политическому строю первое большинство, излишпе говорить. Но обыкновенно забывают, что и второе, октябристско-кадетское, большинство для него необходимо: без «буржуазного истца» правительство не могло бы быть тем, что оно есть; без сговора с буржуазией оно не в состоянии существовать; без попыток примирить Пуришкевичей и Марковых с буржуазным строем и буржуазным развитием России ни министерство финансов, ни все министерства вместе — жить не могут.

И теперь, если «левый центр» оказывается неудовлетворенным, несмотря на свою скромность, то это свидетельствует, конечно, о растущем убеждении всейбуржуазии в тщете ее жертв на алтарь Пуришкевичей.

Но «живые запросы и требования жизни» могут получить удовлетворение не от этих воздыханий и жалоб «левого центра», а только при условии сознания всей демократией причин бессилия и жалкого положения центра. Ибо весь центр, и левый в том числе, стоит

376 В. И. ЛЕНИН

на почве контрреволюционной: они стонут от Пуришкевичей, но они не хотят и не могутобойтись без Пуришкевичей. Вот почему участь их горькая, вот почему ни одной победы, ни одной даже частички победы нет за этим левым центром.

«Левый центр», о котором говорит «Речь», есть смерть, а не жизнь, ибо весь этот центр — в решительные моменты русской истории испугался демократии и отвернулся от нее. А дело демократии есть живое дело, самое живое дело в России.

Живые запросы и требования жизни пролагают себе дорогу в таких областях, которые далеки от заполняющего внимание кадетов «левого центра». Вдумчивый читатель не мог не заметить, конечно, при чтении, например, думских отчетов о прениях по поводу «охраны», — что постановка вопроса в речах Покровского 2-го и особенно Гегеч-кори, как небо от земли, как жизнь от смерти, отличалась от постановки вопроса у Родичева и его компании.

«Звезда» № 28, 5 ноября 1911 г. Печатается по тексту

газеты «Звезда»

377

СТАРОЕ И НОВОЕ

(ИЗ ЗАМЕТОК ГАЗЕТНОГО ЧИТАТЕЛЯ)

Возьмешь в руки газеты — и сразу атмосфера «старой» России надвигается со всех сторон. Дело об армавирском погроме. Избиение с ведома и согласия властей, западня, устроенная начальством, «кем-то внушенное и предписанное» (слова гражданского истца) «избиение русской интеллигенции в широком смысле этого слова». Старая, но вечно новая действительность русской жизни, — горькая насмешка над «конституционными» иллюзиями.

Горькая, но полезная насмешка! Ибо ясно, — и молодому поколению России все более становится ясно, — что никакие осуждения, никакие резолюции тут не помогут. Тут дело идет о всей политической системе в целом, тут историческая правда пробивает себе дорогу сквозь дымку мечтательного обмана, будто возможно влить вино новое в мехи старые.

Голод... Продажа скота, продажа девушек, толпы нищих, тиф, голодная смерть. «У населения есть только одна привилегия — умирать тихо и незаметно», — пишет один корреспондент.

«Земцы, говоря попросту, перепугались того, что они очутятся со своими имениями среди голодных, озлобленных, потерявших всякую веру на какой-нибудь просвет, людей» (из Казанской губернии).

На что, казалось бы, благонадежно нынешнее земство, а между ним и правительством идет спор из-за размеров ссуд. Просят 6 миллионов рублей (Казанская

378 В. И. ЛЕНИН

губерния) — казна дает 1 миллион. Просили 600 тысяч (Самара) — переведено 25 тысяч рублей.

По-старому !

В Холмском уезде Псковской губернии на земском собрании против земской агрономии, — для хуторян только! — выступили даже земские начальники. На Кубани состоялся съезд станичных атаманов — все единодушно высказались против принятого III Думой плана укрепления наделов в личную собственность.

В Царицыне уездный съезд постановил не предавать суду старосту, истязавшего женщину («в целях разыскания преступника»). Губернское присутствие отменило постановление.

Под Петербургом рабочие надели мешок на управляющего фабрикой г. Яковлева и поволокли к Неве« Стражники разогнали рабочих. 18 арестовано.

Трудно удивляться тому, что даже газете «Речь»приходится констатировать, при таких картинках жизни, «большую общественную приниженность». А г. Кондурушкин сетует в письмах из Самары о голоде : «оно, это русское общество, представляется мне мягким, как резина, как тесто. Можно смять его и тискать словом и делом. Но отошел — и опять затянуло все по-старому».

«Он, этот русский обыватель и интеллигент, богатый и бедный, спокоен. Бот, когда начнут от голода «пухнуть», он возрадуется, со слезами заликует. Ему непременно надо со слезами идти на помощь, с чувствами «благородными». Ему при этом предстоит прекрасный случай о душе своей позаботиться. А без чувств, без слез и работа не работа, и помощь не в помощь. Без слез-то своих он и дела значительным не сочтет и с места не тронется. Нет, ты его сначала растрогай, заставь плакать и в чистый платочек высморкаться. А суровый расчет, здоровое и трезвое сознание государственной необходимости— это скучно, тут нет мягкого настроения».

Да, да, проповедь «суровости» очень не бесполезна в мире «теста» и «резины». Только наш либерал не замечает, с какой стороныведет он такую проповедь, «здоровое и трезвое сознание государственной необходи-