Страна незаходящего солнца. Национальная политика Российской империи и самоназвание русского народа

Теперь посмотрим на слово ЧЕГЕНЬ (астраханский вариант ЧИГЕНЬ), ЧЕГЕННИК – свая, частоколина, бревно в 6-12 саженей на забойку, на устройство учуга – деревянного забора в реке для лова рыбы. Есть еще одно новгородское значение слова ЧЕГЕНЬ – «стяг, неволька, подъем, бревно, служащее рычагом для ссадки судна с мели: оно подводится концом под судно, а другой конец подтягивают с палубы». Даль дает этому слову еще одну региональную прописку «волжское».

У Даля можно найти еще слово ЧИГАС – огонь. Но это тоже северное, костромское, волжское.

Что касаемо окончания ГА, то оно есть в северных регионах: ЧИМЫГА – чапажник, ЧИЛИГА – колчий кустарник, употребляемый на веники по всей Волге, ЧИНЕГА – мелкий дождь у архангельцев, ЧЕЧУГА – рыба стерлядь у новгородцев и т. д. Есть еще региональные слова с основой ЧАГА, но все они с великорусского севера и в большинстве имеют отношение к рыбным промыслам и пастушеству (к чести русских первопоселенцев Дикого поля можно отнести создание ими знаменитого на весь мир промысла – оренбургских платков из козьего пуха выдающегося качества).

Слово ЧИГА спустилось с Русского Севера по Волге до знаменитых переволок на Яик (через реку Самара) и Дон. У Даля «чига» бранное, но можно сделать уточнение, что оно, скорее, ироничное, насмешливое. Народ наш любит позубоскалить над соседом.

ЧИГА – это не национальность, а всего лишь шутливо-ироничное прозвище, данное одной казачьей общиной другой казачьей общине, имеющей свои региональные отличия и особенности.

У старообрядцев верхнего Дона преобладал строгий подход ко всему образу жизни и это наложило отпечаток на характер всей общины. И все же доминирующе традиции у верхних и нижних донцов одни.

Еще больше отличий между запорожскими и донскими казаками. Есть различия между донскими и сибирскими казаками.

Крупнейший этнограф XIX века П. Ровинский отразил свои впечатления в «Очерке Восточной Сибири». Он нашел в их говоре много слов древних новгородцев и московской области: лонись – в прошлом году; пошто – зачем; душевередный – убивающий насмерть; видок – свидетель, очевидец; ухожай – известный участок, урочище; сарынь или сарынята – дети. Все эти северные великоросские слова и сейчас живут в Сибири: заимка – хутор, падь – долина, елань – отлогость. Переселились в Западную Сибирь (и далее) «волские» казаки, Жигулевская и Волжская вольница – прямая наследница новгородских, северных ушкуйников. И этого не спрятать.

Беспокойное волжское казачество «делегировало» своих сыновей во многие регионы: на Амур, на Дон, на Терек, на Днепр…

Когда на реку Кубань пришли запорожцы, названные в новом месте черноморцами, то в этом регионе уже были волжские казаки. Здесь не было старшины, зато был «волгский» полк и «волжцы».

Была ли разница в национальности у «волжцев», или у «волгских», и черноморцев? Полагаем, нет. А была ли разница в традициях, а значит, и в характере? Имелась. Действительно, замечательный историк Ф.А. Щербина с некоторым неодобрением отмечает выходцев с Волги, отличая их непреклонность и ожесточенность в войне с горскими джигитами, сравнивает с большей склонностью к торговле и мену у черноморцев-запорожцев.

Отчасти это личное отношение Щербины, у которого в трудах проскальзывают реплики: «гнетущими русскими порядками», «вольнолюбивые поляки», и ничего о многовековой борьбе запорожцев с польской оккупацией. Хотя опирался Щербина на источники, которые известны и нам, а в них, многочисленных, просто стон стоит от южнорусского (украинского) плача, от «ляшского» угнетения.

В одном Щербина прав: отличия в характере соседей имелись – запорожцы все православные нового обряда, держались Русской православной веры, и много их казнено за веру в Варшаве и в оккупированном Львове.

Волжские, донские, яицкие… казаки почти сплошь староверы. Определенная независимость, автономность от Москвы и тем более от Орды (южнороссам невозможно было находиться в оппозиции и к полякам, и к московско-киевскому духовенству, принявшему новые обряды) позволили этим казачьим общинам сохранить веру старого обряда, а вера в свою очередь наложила отпечаток на взгляды и формирование характера и даже внешности казаков-великороссов. Эти люди не посадили бы за свой стол «мирского», не стали бы есть из одной «оскверненной» посуды не только с ордынцем, но и с любым своим соотечественником и даже родственником, принявшим новый обряд, считали никонианцев христопродавцами и т. п.

Казаки-старообрядцы и Орда вещи несовместимые. Российская профессура, переписывая друг у друга «мнение» о том, что казаки выходцы из Орды, не понимает, о чем пишет, тем более не имеет представления о русском характере.

Взаимообогащение национальных культур (полезное) пошло при длительном мирном соприкосновении. А кровосмешение от браков – это уже достижение интернационализма в СССР и его трактовок в исполнении масонских лидеров. К интернациональным бракам можно относиться спокойно, но разве обязательно это вводить в ранг государственной политики? Можно по-разному это воспринимать, но было как было.

Те, кто жил во Вторую мировую войну в оккупированных немцами территориях СССР, и те, кто вырос после войны на военных фильмах, хорошо знают, что такое «ханде хох» и «аусвайс». А юное поколение под влиянием голливудского американского кино восклицает по всякому поводу «ес». Есть как есть, но русскими по своим корням мы от этого быть не перестали. И не перестанем, если сохраним свою историю и культуру.

Казаки, находившиеся на границе в постоянном (военном или мирном) соприкосновении с другими народами, заимствовали у них какие-то элементы быта, что-то те перенимали у казаков. У казаков, как военной общины, хорошо впитывалось все, что касалось оружия или обмундирования, если оно лучше подходило к той местности, где они жили. Если в степи удобно действовать пикой, то в горах и горных лесах казаки от пики отказывались и в большей степени переходили на сабли и шашки. В плавнях, среди необозримых зарослей камыша, использовались другие военные технологии и приемы, и так далее. Но от этого казаки не перестали быть русскими, росами.

С усилением мощи империи и развития ее производительных и организующих сил более совершенное оружие и «уставную» форму служивым казакам начала поставлять во все возрастающих объемах кондовая Россия, порой закупая оружие на русских оружейных заводах и даже за границей. Русский казак стал воином многонациональной империи во главе с русским народом.

Чиновники в Российской империи в период расцвета в XVIII и XIX веках формировали для военных нужд воинские части – как общие, так и национальные. При этом они испытывали трудности с названием кавалерийских частей. Оттого чиновники и именовали кавалерию из калмыков и других народов казаками. Калмыки были солдатами империи, но были ли они казаками? Все-таки нет. Другая история и традиции. В противном случае чиновничьим указом казаками можно назвать и Дикую дивизию из горцев Кавказа, и пастухов Америки, и гусаров, и морскую пехоту… Казаки есть казаки – русское родовое воинское сословие со своей уникальной историей и своей своеобычной военной практикой…

Родоначальники казачества оставили о себе и своих промыслах память даже в тех регионах, где их давно нет. В Жигулях, на Средней Волге сохранилось немало названий урочищ и населенных пунктов, носящих имена волжских атаманов, казаков, промысловиков: Ермаково, Кольцово, Семейкино, утес Шелудяк, Барбошина поляна, Казачьи горы, Казачья гора, Казачье зимовье, Казачьи тропки, Казачий переезд, озеро Яицкое, река Уса…

Нам известны попытки объяснить название реки Бузулук, притока реки Самары, впадающего в Волгу, сложными словосочетаниями из татарского и монгольского языков. Только вот волжский Бузулук, еще приток Дона с названием Бузулук и днепровский приток Бузулук (в южнорусском говоре Базавлук) – это все места рыбных промыслов казаков-повольников. Старое русское слово БУЗЛУК – это подкова с шипами, которую волжские рыбаки подвязывали к подошве валенок и сапог, чтобы ходить по гладкому льду, чтобы не угодить в полынью, через которую тянули невод или багрили белугу и осетра, зимовавших в ямах в Волге, Яике, Днепре, Дону и их притоках. От казачьих промыслов осталось и название Бахилова поляна. Бахилы, или по-другому бродни (о бродниках не забыли?) – рыбачьи сапоги с голенищами на помочах.