Манипуляторы сознанием

Однако, несмотря на настойчивые заявления политических и экономических лидеров Запада о важности доктрины свободного потока, начинают появляться альтернативные формулировки. Одна из них была изложена в речи президента Финляндии Урхо Кекконена на симпозиуме по проблемам коммуникации в мае 1973 г. Всесторонне проанализировав основные аспекты международных коммуникаций, Кекконен особенно детально остановился на доктрине свободного потока:

«Когда после второй мировой войны была разработана декларация прав человека, ее авторы руководствовались либеральными идеями Адама Смита и Джона Стюарта Милля. Свобода действий и предпринимательства была объявлена высшей ценностью в мире бизнеса и идеологии; при этом совершенно игнорировались интересы тех, за счет кого достигается успех в этом мире. Государство предоставляет каждому возможность действовать, но не несет ответственности за последствия. Таким образом, свобода сильных вела к успеху, тогда как слабые разорялись и погибали вопреки этой так называемой свободе. Таков был результат, что бы ни говорилось о более справедливой социальной политике»[45].

Кекконен затем рассмотрел эту общую закономерность на примере международных коммуникаций и доктрины свободного потока:

«В мире коммуникаций проблемы свободы слова внутри одной страны идентичны проблемам в мировом сообществе, состоящем из различных государств. На международном уровне существуют идеалы свободных коммуникаций и существует извращенное воплощение этих идеалов в жизнь: для богатых, с одной стороны, и для бедных — с другой. В глобальном масштабе поток информации между государствами — особенно в области телевидения — является в значительной степени улицей с односторонним, несбалансированным движением. Ни в коей мере этот поток информации не обладает глубиной и разнообразием, которые предполагает принцип свободы слова».

Затем президент Кекконен задал вопрос: «Не означает ли это, что адвокаты беспрепятственной и неограниченной коммуникации находятся на стороне сильных и богатых и меньше всего озабочены достижением равенства между народами?» Он также отметил, что международные организации фактически отходят от безоговорочной поддержки доктрины свободного потока:

«Мои наблюдения показывают, что Организация Объединенных Наций и ЮНЕСКО за последние несколько лет уменьшили количество деклараций об абстрактной свободе слова. Вместо этого они начинают выражать озабоченность по поводу отсутствия сбалансированности в международных коммуникациях».

Президент Кекконен сделал следующий вывод: «...либералистская свобода коммуникаций не является нейтральной идеей; напротив, при помощи этого термина крупное частное предприятие, имеющее в своем распоряжении огромные ресурсы, располагает большими возможностями утвердить свою гегемонию, чем его более слабые конкуренты».

Размышления Кекконена позволяют сделать общий вывод (который следовало бы сделать давным-давно), касающийся всех внутренних и международных отношений, а не только тех, которые относятся к области коммуникаций. Всюду, где существует неравное распределение власти и капитала среди индивидуумов или групп внутри государств или между государствами, лозунг свободы—свободы продолжать делать то, что привело к существующему положению,—служит дальнейшему укреплению уже могущественных и ослабляет тех, чье положение уже непрочно. Многочисленные доказательства этого можно встретить во всех аспектах современной жизни — в расовых, профессиональных и международных отношениях. Свободы, которые формально звучат очень красиво, могут на практике оказаться очень деспотическими, когда ими прикрывают усиление существующего неравенства, утверждая в то же время, что они представляют равные абстрактные возможности для всех.

Не удивительно, что индивидуумы, группы и государства все более настойчиво стремятся ограничить такую свободу, которая закрепляет неравенство. С этих позиций лучше всего можно понять меры, направленные на регулирование свободного потока информации. Более того, это позволяет лучше понять новые направления культурно-коммуникационной политики Соединенных Штатов, о чем пойдет речь в следующей главе.

Глава 3

ТЕХНОЛОГИЯ КУЛЬТУРНОГО ИМПЕРИАЛИЗМА

 После тридцати лет почти безоговорочного господства на международной арене (за исключением социалистических стран) доктрина свободного потока информации в настоящее время все больше находится в обороне. Вопреки американским заявлениям Заключительный акт Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе можно считать явным ограничением концепции свободного потока[1]. Состоявшаяся осенью 1974 г. XVIII Генеральная конференция ЮНЕСКО одобрила очередной план на 1977—1982 гг., в котором говорится, что традиционное определение свободного потока информации «должно быть дополнено более сбалансированным и объективным потоком как между странами, так и внутри регионов и между регионами» [2].

В свете этого власть предержащие и их советники не без задней мысли усиливают поиски политических альтернатив, которые позволили бы Соединенным Штатам сохранить свое влияние, если не доминирующее положение в международных культурных и экономических отношениях. По сути дела нынешний замысел американской политики в области культуры заключается в повсеместном распространении ультрасовременной коммуникационной техники. Эта техника включает, помимо прочего, компьютерные сети, которые могут действовать в международном масштабе, и системы глобального телевизионного вещания через спутники Земли.

Например, Леонард Маркс, бывший директор Информационного агентства Соединенных Штатов [13], выступая на конференции, организованной государственным департаментом США в 1974 г., высказывался совершенно определенно:

«... Наша стратегия не может основываться на существующей системе коммуникаций... Еще задолго до того, как прямое телевизионное вещание через спутники Земли станет практически возможным, будут созданы глобальные электронно-компьютерные сети — некоторые из них уже действуют,— которые поставят в повестку дня реальные вопросы о потоке информации и целостности культуры... Эти сети будут с высокой скоростью передавать огромные объемы информации за пределы национальных границ. Более того, они будут вне досягаемости традиционных форм цензуры и контроля. Единственный способ «контролировать» электронно-компьютерную систему, передающую... 648 миллионов бит информации в секунду, заключается в том, чтобы выдернуть вилку из розетки. Распространение в ближайшие годы в международном масштабе электронных систем передачи почтовой корреспонденции, информационных банков и других новшеств окажет гораздо большее влияние на национальные культуры, чем любые системы прямого телевизионного вещания. Наша стратегия должна будет принять это во внимание» [3].

Г-н Маркс также не мог скрыть озабоченности попытками ограничить внедрение и распространение новой техники: «В настоящее время, однако, наша первоочередная задача заключается в том, чтобы предотвратить упреждающую акцию, направленную на введение международных ограничений на какой-либо вид коммуникационной технологии» [4].

Это — стратегия дальнего прицела. Предложение современной техники, особенно коммуникационной, несомненно, заманчиво для значительной части международного сообщества. Уже поэтому крайне важно рассмотреть общую роль техники не только как инструмента достижения господства в области культуры, но и как воплощение этого господства.

Современный мир резко делится на промышленно развитые, сравнительно состоятельные общества, и неиндустриализованные, лишенные средств страны. Возможность экономического развития в высшей степени привлекает бедные страны и их лидеров. Меньше, однако, их привлекают условия развития по западным моделям.

Техника и ее использование затрагивают основы инфраструктуры социальной коммуникации. Поэтому «стратегия развития» в том или ином государстве означает нечто большее, чем промышленная техника и оборудование. То, как люди относятся друг к другу и взаимосвязаны друг с другом на работе, в семье и в обществе, определяется в значительной степени характером техники, тем, как она используется и какие социальные силы определяют ее использование.