Игры политиков

И все же никакие голоса фермеров не помогут, если Трумэн не победит в Нью-Йорке. «Начиная с 1876 года, — писал в своем меморандуме Клиффорд, — ни один кандидат, за вычетом Вудро Вильсона, не выигрывал общенациональные выборы без поддержки Нью-Йорка». Между тем кандидат-республиканец был губернатором штата Нью-Йорк, губернатором популярным, и это еще больше осложняло положение. А когда стало ясно, что приверженцы Уоллеса не поддержат Трумэна, шансы на победу в этом ключевом (и либеральном) штате сделались и вовсе призрачными.

Клиффорд подчеркивал, что дело решат голоса черных. И тут вновь выяснилось, что именно перебежчики, которые, казалось, пробили брешь в трумэновском корабле и едва не пустили его на дно, сыграли ему на руку. Свободный ввиду отступничества Термонда от необходимости умиротворять расистов с Юга Трумэн получил возможность в полный голос говорить о гражданских правах.

Едва ли не все местные отделения демократической партии в Южной Каролине, Миссисипи, Алабаме и Джорджии стояли на стороне Термонда, и Трумэну больше не было никакой нужды заигрывать с правым крылом своей партии, по крайней мере по расовому вопросу. Блок распался, его уже не восстановишь, и можно было начинать борьбу за голоса черных на Севере.

Другой ключ к нью-йоркскому замку — голоса большого количества избирателей-евреев. В свете намерения ООН учредить в ближайшее время государство Израиль Клиффорд энергично рекомендовал Трумэну признать его, как только будет принят соответствующий акт.

Бывшие, нынешние и будущие госсекретари и министры обороны США Джордж Маршалл, Дин Ачесон, Роберт Ло-ветт и Дин Раек — четверка политических деятелей, прозванных впоследствии «мудрецами», — были решительно против. Руководители госдепартамента, вспоминает Клиффорд, «делали в 1947—1948 годах все от них зависящее, чтобы предотвратить, нейтрализовать или хотя бы отложить те или иные решения президента по палестинскому вопросу».

Следуя мудрому совету Клиффорда, Трумэн первым признал государство Израиль — это было 14 мая 1948 года, как раз в начале выборной кампании. Через три дня примеру американцев последовал Советский Союз. «Признание Израиля, — отмечает Херб Браунелл, — укрепило поддержку Трумэна в рядах либералов, в том числе и тех, кто склонялся к Уоллесу».

Участие последнего в выборах освобождало Трумэна от необходимости заигрывать с леваками в собственной партии, демонстрируя лояльность Советскому Союзу. Теперь президент мог разговаривать со Сталиным жестко и пожинать плоды такого разговора дома. «Республиканская пропаганда, — пишет Клиффорд, — неустанно твердила, что советскую экспансию в Европе следовало бы остановить уже давно… и сделать это не позволила только позиция, занятая президентом Трумэном в Потсдаме».

Жесткая антисоветская позиция, рассуждал Клиффорд, поможет Трумэну отбить атаки республиканцев и обернуть себе на пользу саму тему коммунизма. «По этому вопросу страна и так объединена вокруг президента. Чем хуже оборачиваются дела… тем сильнее становится ощущение кризиса. А во времена кризиса американцы тянутся к своему президенту». Трумэновский. антикоммунизм выбил из рук республиканцев оружие, с помощью которого они победили в 1946 году на выборах в конгресс.

В общем, тот самый разброд в партии, что, казалось, неизбежно потопит Трумэна в 1948 году, чудесным образом помог ему удержаться на плаву. Имея все возможности спокойно протянуть руку черным, евреям и фермерам дома, выступить против Советов за рубежом, Трумэн сумел выгодным для себя образом перештриховать политическую карту и сколотить новую коалицию, которая и приведет его в Белый дом.

Каков же урок? Помимо всего прочего, он состоит в том, что расколотую партию можно объединить новым, более плодотворным способом. Политическая оппозиция способна подорвать любое согласие, но разумное и творческое по духу руководство может вернуть симпатии бывших союзников, переписав условия договора.

Политики, раскланивающиеся во все стороны, лишь бы сколотить ту или иную фракцию, часто оказываются в стесненном положении. Так было и с Трумэном накануне выборов 1948 года. Но его опыт убеждает, что даже исключительно опасное на вид политическое расслоение может послужить во благо, особенно е.сли в результате удается избавиться от крайних элементов в собственном лагере. Если бы не коммунизм вкупе с расизмом, Трумэн никогда бы не получил такой свободы маневра.

Иначе говоря, он не позволил друзьям остановить себя. И хотя по дороге кое с кем пришлось расстаться, удвоенной преданности тех, кто сохранился, оказалось более чем достаточно для победы.

А Трумэн не просто победил, он испытывал удовольствие от борьбы. Его немало удивила предвыборная платформа республиканцев, предполагавшая увеличение пенсий по старости, равную с мужчинами оплату труда для женщин, запрет на налоги с участия в опросах общественного мнения (способ не допустить к избирательным урнам черных), принятие антидискриминационного закона по найму, уменьшение цен на жилье, поддержку небольших семейных ферм. Учитывая сопротивление республиканского конгресса именно этим мерам, Трумэн счел такую программу чистейшим лицемерием.

Он так и выразился — блеф. После съезда республиканской партии Трумэн созвал специальную сессию конгресса, предложив ему оформить собственные установки в виде закона.

Вспоминает Браунелл: «Кларк Клиффорд… разработал для Трумэна мудрую стратегию. Он улавливал большую разницу между умеренной, интернационалистской позицией Дьюи и гораздо более консервативной, изоляционистской позицией лидеров конгресса. Именно учитывая это обстоятельство, Трумэн начал свою президентскую кампанию с созыва чрезвычайной сессии конгресса, находившегося под контролем республиканцев, на которой призвал принять законы, основывающиеся на умеренно-республиканской платформе. Конгрессмены, естественно, встали на дыбы».

«Оборачиваясь назад, — продолжает Браунелл, — следует признать, что именно жесткая позиция лидеров конгресса сильно повредила республиканцам… Они настолько привыкли к борьбе с Рузвельтом, что… установки их носили сугубо негативистский характер». И даже когда стало вполне очевидно, что необходим более конструктивный подход, лидеры большинства не смогли сдвинуться с места.

Совершенно неожиданным для него образом у Трумэна сменились оппоненты. «Начинал он соревнование с Дьюи, а отнюдь не с конгрессом, — пишет Браунелл. — Но раскол в рядах республиканской партий (либерализм Дьюи против консерватизма лидеров конгресса) позволил ему представить противную партию в черном свете, подогревая старые подозрения насчет ее гуверовских и вообще реакционных устремлений. В центр кампании стали не собственные идеи и предложения Трумэна, а ложные шаги 80-го конгресса США, — грустно продолжает этот приверженец Дьюи. — Именно они позволили ему занять наступательную позицию».

На чрезвычайной сессии конгресса, заключает Браунелл, «Трумэн предстал главным образом как популист — он натравливал бедных на богатых, фермеров — на Уолл-стрит». Не испытывая после бегства Термонда надобности задабривать консерваторов в рядах собственной партии, Трумэн мог себе позволить начать охоту за либералами. Он нашел свою дорогу.

Вот, стало быть, еще один урок предвыборной борьбы Трумэна: выбирай себе противника. Зачем тратить все время, нападая на конкурента, на того, кто непосредственно препятствует твоему возвышению? Сообразив, что либерала Дьюи побить будет нелегко, Трумэн направил свои стрелы против конгресса. В 1996 году ту же тактику примет на вооружение Билл Клинтон — самые ядовитые свои стрелы он припасет для спикера палаты представителей Ньюта Гинг-рича, хотя номинальным его оппонентом будет Боб Доул. И не важно, что Гингрич не участвует в гонке, это слишком соблазнительная мишень, чтобы ею не воспользоваться. А Доул остался где-то в стороне.

Если Трумэн вел свою кампанию грамотно, то Доул — совершенно бездарно. После того как, легко победив Хэрол-да Стессона из Миннесоты, Дьюи во второй раз стал представителем своей партии на президентских выборах, перспективы его выглядели прекрасно. «Мы считали, что Дьюи победит, — вспоминает Браунелл, — основываясь при этом не столько на силе республиканцев, сколько на слабости демократов. Трумэну предстояло справиться с собственными проблемами». На вид разрыв с Термондом и Уоллесом мог показаться для демократов роковым, в лагере Дьюи торжествовали. «На деле противная партия выдвинула не одного кандидата, а трех, и мы считали, что эта раздробленность обеспечит Дьюи победу».