Демократия. История одной идеологии

В Италии аналогичная операция была проведена в гораздо более сжатые сроки. Республикански-анархоидальное движение Муссолини, основанное в 1919 году, прозябает вплоть до выборов 1921 года (около 30 депутатов, вместе с «национальными блоками»), но уже в конце октября 1922 года король Виктор Эммануил III поручает ему сформировать правительство: оно стало коалиционным, вместе с народной партией и либералами. Савойский король, конечно, был немудрящим злодеем по сравнению со старым юнкером, ему не потребовалось тридцати дней интриг, давления, шантажа. Он, савойский король, до истерики перепуганный расправами над царствующими фамилиями, с абсолютным скепсисом оценивавший способность парламентаризма устоять в революционной буре, поднявшейся в 1917 году и все никак не затухающей (ярый реакционер, он приписывал ей гигантские масштабы), дошел до того, что сам, опережая правительство, осуществил «молчаливый государственный переворот». Большинство в тогдашнем правительстве (которое возглавлял Луиджи Факта) в момент демонстрации, пышно поименованной «походом на Рим», было за объявление осадного положения, но король отказался, призвал Муссолини в Квиринальский дворец и доверил ему сформировать новое правительство. Тот, разумеется, явился на зов и ровно через два года выиграл с большим перевесом — благодаря ультра-мажоритарному избирательному закону; благодаря насилию сквадристов [397], которых поддерживали и защищали «силы порядка»; благодаря финансовой поддержке, какую оказывала буржуазная верхушка в лице представителей важнейших ее отраслей (аграрной, промышленной и банковской) — выборы 1924 года.

В случае Италии тоже интересно проследить траекторию выборов и чередование прогресса и регресса в различных партиях и избирательных законах. Закон от 16 декабря 1918 года наконец-то устанавливал всеобщее избирательное право (для мужчин) без каких-либо ограничений и заменял скомпрометировавшую себя мажоритарно-одномандатную систему пропорциональной системой выборов по кандидатским спискам. Социалисты утроили число избранных депутатов (156), народная партия поднялась до того, что получила 100 мест. То было арифметическое большинство из 508 мест Палаты. Либералы, при старой системе вездесущие и всепобеждающие, сползли от 300 до 200 мест. Перед нами — победа демократических движений, но не предполагаемый триумф. В результате выборов мая 1921 года появляется, после раскола в Ливорно [398] (январь), куцый дозор из 15 депутатов-коммунистов; социалисты немного теряют, народники приобретают с десяток мест; «национальные блоки» (в состав которых входят также и фашисты) держатся на плаву; черпая из старых запасов электората, продолжают избираться либералы. Палата без ясно выраженного большинства, избранная в 1921 году, после осуществленного королем государственного переворота, предоставившего Муссолини пост председателя Совета министров, приняла новый, ультра-мажоритарный избирательный закон (знаменитый закон Ачербо, который проталкивали фашисты, развернув сразу после «похода на Рим» мощнейшую кампанию в пользу мажоритарной избирательной системы) [399] и создала тем самым условия для триумфального прохождения фашистского расширенного списка (где было полно имен либеральных аристократов) [400] на выборах 1924 года. Короче говоря, в обоих случаях расстановка сил была аналогичной и однозначной. Социалистические силы, в особенности благодаря «пропорциональной» системе, пожинают плоды своего усиленного внедрения в общество, но не составляют большинства даже в самые «благоприятные» моменты и при самой удачной конъюнктуре, поскольку за ними не стоит государственная власть (и тем более столпы экономики). Фашистские же формирования, даже будучи в меньшинстве, благодаря поддержке государственной власти ставятся в такие условия, что выигрывают выборы, которые сами же и направляют.

И все же они питают некое принципиальное предубеждение против всеобщего избирательного права. Еще в 1940 году «Политический словарь», изданный под надзором национальной фашистской партии издательством «Итальянская энциклопедия», которым руководил секретарь партии, объясняя термин «избирательное право», предупреждает: «система всеобщего избирательного права, согласуясь, некоторым образом, с принципом справедливости, /.../ с другой стороны, должна быть подчинена более насущным требованиям, а именно: предоставлению права голоса гражданам должна предшествовать подготовка масс, их политическое воспитание»; иначе может возникнуть «опасность доверить неадекватному электорату задачу образовать государственные органы, что естественно приведет к результатам, пагубным для тех самых организаций, о благе которых вроде бы пекутся». «Опасность, — продолжает автор статьи, юрист Джузеппе Менотти де Франческо, после войны депутат итальянского парламента, монархист, — содержится в самой системе всеобщего избирательного права /.../ доктрина и практическое законодательство вынуждены изыскивать способы как-то обуздать этот принцип, чтобы при его применении уменьшить опасности, неразрывно связанные с данной системой». Существуют разнообразные методы, отмечает юрист, чтобы уменьшить опасности всеобщего избирательного права; один из самых распространенных — принять систему выборов «косвенную или двухступенчатую», как это можно видеть на примере «выборов президента Соединенных Штатов Америки» или во Франции /Третья республика/ при выборах в Сенат. Однако наилучшим способом устранить недостатки, — подсказывает Де Франческо, — было бы ограничить право голоса: «но оно, на нынешнем этапе конституционного развития, не может осуществляться иначе как согласно критерию широкого доступа к голосованию». И в итоге наш юрист предлагает решение, принятое фашизмом с его «корпоративным голосованием»: это — «особая, своеобразная форма ограниченного избирательного права», предоставляющая «право голоса гражданину, который платит профсоюзные взносы». По такому критерию, заключает он, и складывается, в рамках законодательства, созданного фашизмом, то, что называется «электорат»; само собой разумеется, что этот электорат «весьма узок по сравнению с прошлыми временами» [401].

Несколько соображений на полях. Гитлер, став канцлером в конце января 1933 года, не меняет избирательного закона. Он фабрикует себе победу на выборах, но не добивается большинства. Чтобы «забрать все», ему приходится выстроить мизансцену поджога Рейхстага [402], удалить депутатов-коммунистов и дождаться смерти Гинденбурга (август 1934), которая позволила ему объединить посты президента и канцлера. Муссолини же стоит во главе «почетного караула» из каких-то 30 депутатов, но при этом является президентом Совета, которого назначил сам король, и вот с помощью закона Ачербо он одерживает убедительнейшую победу на выборах, получая самое что ни на есть абсолютное большинство голосов, еще и умноженное мажоритарным надувательством. «Электорат» у Гитлера есть (каждый третий избиратель в 1932 году) — его идеи укореняются и прорастают, как сорняки, на почве веймарского кризиса. У Муссолини нет никакого электората до того момента, как королевский государственный переворот возводит его на пост главы правительства. Его электорат сложился после; разумеется, поддержка короля и католической церкви (задолго до Конкордата [403]) [404] в немалой степени способствовала этому процессу. В последующие два года (1924-1926) был сделан очередной шаг: создание «режима» (чрезвычайные законы ноября 1926 года; арест депутатов-коммунистов; фабрикация дела о коммунистическом «заговоре», на основании которого устраивается «большой процесс» над томящимися в тюрьме коммунистическими лидерами; роспуск всех прочих партий). Но чтобы достигнуть цели, то есть принятия ноябрьских законов 1926 года и их немедленного применения, тоже требовалось время, и снова пришлось прибегнуть к насилию под прикрытием государства (убийство Маттеотти, очередной случай, когда корона спасла фашизм от шага, который мог стать для него роковым); к провокациям и покушениям сомнительного свойства. Но итальянские правящие классы уже перешли на сторону фашизма. Даже такой человек, как Кроче, который с тридцатых годов и до первого падения Муссолини станет воплощенным символом интеллектуала-антифашиста, на следующий день после убийства Маттеотти [405] отправился в Сенат голосовать за доверие правительству Муссолини, а в интервью, которое он дал газете «Giornale d’Italia», определил этот свой поступок как «благоразумный и патриотический» [406].