Послесловие к мятежу.1991 2000. Книга 2

Наконец, обычная в остальном мире и особенно известная по Италии семейственность, в нашей организованной преступности не принята. Известные случаи — скорее экзотика.

Наша организованная преступность не собирается оставаться в тени нелегального образа жизни. Наши уголовники уже скупают бензоколонки, магазины, рестораны… Обороты у них уже приличные. Уровень крупного “вора в законе” доходит до сотни миллионов долларов.

Если брать международную классификацию, то у нас средний спекулянт называется крупным банкиром. Можно даже обозначить единым термином воров в законе и банкиров — “бандир”. Это одни и те же люди с абсолютно идентичным менталитетом, с абсолютно идентичным окружением — служба безопасности рекрутируется из одних и тех же кругов.

Какие могут быть отличия между Смоленским, на которого еще не закрыты дела по хозяйственным преступлениям прежних лет, и вором “в законе”? Его преступления носили куда более серьезный характер, чем у известного московского авторитета Михася из солнцевской группировки, который был посажен на полтора года за то, что пытался получить страховку за якобы угнанный у него мотоцикл. Сравнивая Михася и Смоленского можно видеть — разговор в одной манере, люди вокруг одни и те же. Оба бандиты!

Все это безобразие происходило с участие государственных чиновников, которые сделали преступность одной из статей своих доходов. Как писал и.о. прокурора Москвы Ю.Синельщиков, “госструктурах в ряде мест создана разветвленная сеть поборов. Налицо и распределение ролей: одни определяют, от кого и сколько можно получить, другие подводят к тому, что нужно дать “на лапу”, намекая на неблагоприятные последствия, третьи получают наличные и делят их “по договоренности” с другими участниками сговора” (РФ № 8, 1996).

А вот привлечь к ответственности чиновников, участвующих в преступлениях, крайне тяжело: “Все напоминает существовавшую прежнюю систему, когда без согласия партийных органов мы не могли привлечь к ответственности кого-либо из крупных руководителей. Материалы расследования в отношении высокопоставленного лица обычно становятся известны подозреваемому. Кроме того, неизвестно какими “неведомыми” путями они попадают в печать, в телерадионовости. Именно публикации “вспугнули” Станкевича, и он срочно покинул Россию” (там же).

Что касается Станкевича, то его прегрешения — просто детская забава против того колоссального мздоимства, которое развернулось в недрах номенклатуры. При этом, по свидетельству того же Ю.Синельщикова, выявляются лишь 1–2 % взяток (в 1994 в Москве выявлено 375 случаев, в 1995 — 337), а каждое пятое дело о взятке нашими ласковыми судьями просто прекращается.

* * *

Летом 1999 сотрудники МВД разыграли закладку взрывного устройства в ресторане торгового центра “Охотный ряд” на Манежной. Никто из милиции не обратил внимание ни на машину с дагестанскими номерами, ни на подозрительно ведущих себя ли с типично кавказской внешностью не реагировал. Если бы устройство было реальным, то оно разнесло бы ресторан в щепки, убив несколько десятков людей.

Аналогичная закладка была проведена в ресторане “Патио-пицца”. Обследование устройства московские милиционеры проводили с грубейшими нарушениями всех инструкций. Реальное устройство взорвалось бы у них в руках, уничтожив полсотни посетителей ресторана. (“Мир за неделю” № 4, 1999)

Московская милиция никак не отреагировала на этот тест. На это указывает хотя бы тот факт, участковый милиционер отчитался за проверку дома на Каширском шоссе. Потом дом взорвался. После этого МВД намеревался провести комплексную проверку московской милиции, которая не проводилась девять лет. Лужков лично сорвал эту проверку, обвиняя ее инициаторов в политических интригах. Сотни погибших в результате взрывов Лужков просто проигнорировал.

Нашествие монстров

Храм Христа Спасителя, мемориал на Поклонной горе, раскоп на Манеже, раскоряку на брегу Москвы-реки под видом Петра Первого и многое подобное объединяет автор — Международный центр дизайна Зураба Церетели, которому позволено уродовать столицу лишь потому, что его руководитель чем-то уж очень понравился Лужкову.

Церетели потряс Лужкова тем, что заменил ему Ильича. Ильич висел в Могорисполкоме на громадных полотнах повсюду. Когда пришло время “ильичей” убирать, стены некрасиво обнажились. Церетели вовремя подсуетился и закрыл зияющую пустоту своим панно. Лужков был покорен и отдал Москву на откуп “монументалисту”.

Тот начал с герба столицы, который был заказан Церетели почему-то в США за 80 миллионов рублей — сумасшедшие деньги по тем временам (см. “Тореро в кресле мэра”). Похоже, это был ответный подарок.

Скандал начался с того, что большой друг Лужкова умудрился сделать из двух исторических персонажей — одного. Приделал к фигуре, подвешенной на парусах непонятного флота и облаченной в испанский костюм, голову Петра I, состряпал две копии и поставил одну в Москве на невероятном постаменте, другую — в испанской Севилье (подробнее см. публикацию в “Русская мысли”, ноябрь 1996, которую Доренко использовал против Лужкова в 1999 году).

Лужков с Церетели явно попал впросак. А всего лишь потому, что в Церетели Лужков увидел самого себя — “производительный человек”, “плодовитый художник” (АиФ, № 51, 1996). Обычно такие характеристики должны сопровождаться еще и определением “от роду — болван болваном”. Но коль скоро Лужкову с Церетели комфортно, то болванство не замечается, делится пополам.

“Уши” этой “дружбы” (а также дружбы жены Лужкова с дочерью Церетели) вылезают по всей Москве в образе архитектурных уродцев (“Итоги” № 1–2, 1997, “Столица” № 0, 1997). Даже если Лужков просто “работает” с архитекторами, высказывая свое мнение. Именно этим мнением Церетели и выигрывает всякого рода конкурсы по переобустройству столицы.

Если вернуться немного в историческое прошлое, то можно вспомнить, что Церетели стал известен в Москве своим “совковым” монументом в виде смеси русского и грузинского алфавита, облепившей фаллическую колонну. Это безобразие было названо “памятником первичному половому признаку”. Вторым пришествием Церетели была Поклонная гора, отданная ему в растерзание и на позор. Последняя история заслуживает отдельного разговора. Мы же лишь вкратце заметим ряд “достоинств” церетелизма, испоганившего святое место русской истории.

Пейзаж на Поклонной позволяет нам невооруженным взглядом видеть все пакости постсоветского стиля. Богиня Ника волей номенклатурного монументалиста оказалась надетой на трехгранный штык невероятного размера, запрещенный международными конвенциями. В окружении языческой богини каким-то образом оказались грубовато сработанные ангелы христианского происхождения. Сама богиня явно откуда-то срисована (например, очень похожий, почти неотличимый прообраз есть в Севастополе). А у подножия обелиска скачет композиция с Георгием Победоносцем, скопированная один в один с композиции, находящейся у здания штаб-квартиры ООН (НГ, 24.01.96). Змей же под Георгием скорее похож на крупно порезанный батон колбасы.

Мы уж не станем ничего говорить о православном соборе, выстроенном на Поклонной горе и похожем больше на дом культуры. Как и о скульптуре “Домино” (такое имя ей дали народные ценители), изображающей колонну уродцев, в которых надо узнать мучеников концлагерей.

Добавим, что за Поклонную гору Лужков получил от Ельцина премию по литературе и искусству. 2000 солдат обеспечивали мэру эту премию в поте лица воплощая идиотский замысел лиц, лишенных вкуса. Литературой тут не пахло, значит премию вручили за особый тип искусства — “художество” саморекламы.

После Поклонной горы эстетствующее хулиганство было поставлено на широкую ногу. Устроив в погребном пространстве Манежной площади бронзовый зоопарк, по верху Церетели запланировал пустить вереницу русских царей числом почти до сотни. Вместе с Лужковым они решили буквально всю историю заплевать, смешать с монстрообразными животными. Но в последний момент ограничились фонтанами.