Настоящий Лужков. Преступник или жертва Кремля?

— Ну сейчас мы договоримся до того, что все городские проблемы и государственные дела вы обсуждаете с женой и принимаете решения с учетом ее мнения. Как когда-то Горбачев на подобный вопрос ответил: мы с Раисой Максимовной советуемся. Хотя невооруженным глазом было видно, что пахло там отнюдь не одними советами, а едва ли не прямым вмешательством августейшей супруги в дела государственные.

— Не говорите мне про чету бывших генеральных секретарей и бывших президентов! И тем более не сравнивайте, мне это не нравится. Я считаю Горбачева прямым виновником развала экономики, ее нынешнего состояния. Это по его вине — досоветовался — распался Союз и стремительно рассыпалось единое экономическое пространство. Нет, супруга не влияет на принятие мною решений, — уверенно подчеркнул Ю. Лужков.

Признаться, я несколько лукавил, когда говорил новоиспеченному отцу, что впервые слышу от него о рождении дочери. В тот вечер мы вернулись из поездки в область большим кагалом, я написал заметку в номер и повез показывать.

По пути в приемную встретил несколько веселых мужичков-аппаратчиков — ничего не мог понять. И только в приемной все прояснилось: три часа назад жена мэра родила ему дочь. Теперь уже точно. На радостях он выкатил ящик коньяку. Где праздновали, я не понял, но телохранитель пришел тоже ничего себе и сказал, что вес малышки 3,5 килограмма, назвали в честь матери Леной, а сам уехал с В. Ресиным в роддом и, конечно, теперь не вернется — такое событие!

Я поотирался в приемной, потом телохранитель мне моргнул, и мы пошли в его каморку. Посидели, отметили это радостное для шефа событие, а в десятом часу помощник из приемной сообщил по рации: приехал, дескать, сам, собственной персоной.

Я спустился этажом ниже в надежде показать все-таки свое сочинение.

— Вячеслав! — спросил он по громкоговорящей связи помощника, — кто у меня в приемной?

— Воронин и журналист, — ответил Вячеслав Иванович и пошел в кабинет, видно пригласили.

Вышел и сказал:

— Велел Воронину войти, а журналисту передать привет. Я не понял, что это означает…

— Это означает, что он меня послал, — перевел я.

— Может быть…

Тем не менее я не уходил — все бывает в этом мире, а в высших кабинетах — и подавно. Без каких-то минут одиннадцать ночи Ю. Лужков вывалился из кабинета — плащ нараспашку, сам какой-то вроде растерянный или даже обалдевший. И, несмотря на это, заметку прочитал и одобрил.

Кстати, первым, кто поздравил его сперва с рождением дочери, а потом уже с должностью мэра был, Э. Шеварднадзе, вторым — Г. Явлинский.

Глаза у него всепонимающие, много повидавшие. Иногда бывают усталыми, печальными, растроганными. Они становятся узкими и злыми, когда он возмущается, тогда говорит резко и отрывисто. Нечасто, но я его видел и таким.

Был, например, свидетелем его разговора по телефону с председателем тогдашнего Краснопресненского райсовета А. Красновым, на которого к Лужкову пришли жаловаться сразу несколько человек — делегация от района. Суть жалобы: председатель завел в районе какое-то специализированное летучее подразделение, придумал систему связи и наладил стукачество — народ, едва сбросивший, как ему тогда казалось, узы тоталитаризма, воспринял это как новое свидетельство посягательства на едва-едва становящуюся на ноги демократию.

Во время беседы в кабинете раздался звонок — звонил Краснов. Когда Ю. Лужков спросил, как ему удалось узнать, что идет прием, тот похвалился налаженной системой своей разведки, которая и доложила. И предложил — ни больше ни меньше — присоединиться к ней.

— Редкостная сволочь все-таки этот председатель, — подытожил разговор Юрий Михайлович. — Создал собственную службу безопасности, платит из районного бюджета, держит всех в страхе. Представьте, что такое в наше время небольшое, мобильное, тренированное и вооруженное подразделение. Да оно может нагнать страху не только на один район, а на весь огромный город, — зло, со сведенными губами закончил премьер.

Видел и растроганным на вечере презентации книги «Мы дети твои, Москва» в кинотеатре «Россия». Все действо организовывал и возглавлял И. Кобзон, который, подружившись с мэром, использовал эту дружбу на полную катушку через механизмы протекционизма, наибольшего благоприятствования своему, своих присных и своих друзей бизнесу.

Высказывалось мнение, что Ю. Лужкову не надо было идти на поводу у окружения и устраивать такое грандиозное шоу в зале «Россия», поскольку это могло вызвать раздражение у определенной части избирателей.

— Да раздражение может вызвать все, — заметил я, думаю, не без оснований.

Представишь книгу широкой публике: скажут — пропаганда, не представишь: скажут — боится. А в результате оказалось, что автор сделал все правильно.

Народу в зале собралось столько, что проще назвать, кого там не было, чем перечислить тех, кто пришел. Достаточно сказать, что впереди меня в амфитеатре слева сидел Михаил Ульянов, далеко не последний, как вы понимаете, человек в Москве и стране, Лужков с женой и Черномырдин с супругой сидели рядом в первом ряду, министры, деятели культуры и искусства, помощник Президента страны, члены правительства города, руководители департаментов, литераторы — словом, именно в такой момент надо брать власть в Москве, если кому-то захочется это сделать.

Я, кстати, оказался единственным журналистом, которому удалось взять интервью у мэра по поводу презентации его книги. Не потому, что он меня знает, он всю Москву знает и она его, а потому, что везет, как говорят, сильнейшим.

Едва я прошел через пункт досмотра, как увидел Юрия Михайловича беседующим с кем-то из знакомых, точнее, окруженным довольно плотной толпой. Вокруг суетились охранники и люди из пресс-служб, но Лужков не такой человек, чтобы пройти мимо старинного приятели или человека, с которым когда-то работал, а теперь вот встретил здесь, — единицы из тех, с кем он когда-то сотрудничал, могут попасть к нему на прием или встретиться еще где-то.

Я решил, что упустить свой шанс не имею права, и протиснулся к толпе, выжидая удобный момент. Мотали головами охранники и пресс-секретари: дескать, тебе-то что — обязательно сегодня? Но я не поддавался, поскольку журналистский азарт сродни любому другому. Именно поэтому убивают нашего брата везде на континентах, где есть горячие точки, а на место убитых тут же приезжают другие неугомонные — таковы законы профессии.

Обнявшись с двумя-тремя людьми на входе и перекинувшись с ними несколькими фразами, мэр двинулся по направлению к зрительному залу. Вот тут и я был начеку. Знаю, что он не любит таких наскоков и как-то отшил меня в бывшем Кремлевском дворце съездов, заявив, что говорить ничего не станет.

— Юрий Михайлович, — подлетел я тогда, — не хотите ли сказать пару слов москвичам?

— Нет, не хочу, — был ответ, и я умылся.

Но тут ситуация была другая. Я достал диктофон из чемодана — замечу, кстати, что с чемоданом этим, как курва с котелком, был я, по-моему, единственный на этом форуме.

— Юрий Михайлович, — сунул диктофон ему под нос, — что бы вы хотели сказать москвичам по поводу выхода своей книги?

И только это произнес, как понял, что на такой плевый с точки зрения интереса вопрос он отвечать не станет, — слишком рядовой и слишком приземленный. Я тут же переориентировался:

— Нет, не так. Что бы вы хотели от своих читателей, от москвичей?

— От читателей?

— Да…

— От них я хотел бы только одного: чтобы они прочитали книгу, и, конечно, я просто мечтаю о том, чтобы она им понравилась. Но, может, это и не главное. Главное, чтобы она пробудила какие-то мысли о Москве, желание жить в этом городе и улучшать его. Есть у меня в запасе пожелание потенциальным авторам: если очень хочется писать, еще раз подумайте, стоит ли это делать, — предупредил он подобных мне и двинулся в зал.

Предупредить — предупредил, но сам от этой напасти не избавился. Напротив, после первой книги насочинял столько, что впору подумывать об издании собрания сочинений. Другой вопрос, сколько строк из этого собрания принадлежат его личному перу. При таком количестве жаждущих приобщиться, страждущих заручиться и желающих отличиться ему самому совершенно необязательно марать пальчики чернилами. Уж если в те годы, когда был менее занят, менее востребован и менее известен, писал пальчиками других людей, то ныне и подавно. Не может человек при его загрузке и при такой должности сочинить столько, сколько он насочинял в последние годы. Но это, как говорится, вопрос совести и чести. В конце концов, весь гламур тоже сочиняют не сами гламурные личности, и может поэтому читать у них нечего и не о чем.