Секретные протоколы, или Кто подделал пакт Молотова-Риббентропа

Если наша страна заключала с одними государствами договоры, а с другими ПАКТЫ, то в этом была какая-то тонкость. Какая? Если рассмотреть содержание ПАКТОВ, заключённых СССР с Эстонией (см. газету „Правде“ от 29 сентября 1939 г., с. 1) и Латвией (см. газету „Правда“ от б октября 1939 г., с. 1), то нетрудно увидеть, что по этим ПАКТАМ нашей стране предоставлялась возможность арендовать на длительный срок (10 лет) какие-то морские порты (в случае с Латвией) или какие-то острова (в случае с Эстонией) этих государств и создавать там советские военно-морские базы или другие объекты военно-стратегического назначения. То есть наша страна получала как бы дополнительные территории вне наших границ. Эти порты и острова с их акваториями создавали широкий простор для действия наших военно-морских сил. Таким образом, договоры между СССР и Латвией, СССР и Эстонией имели существенную значимость еще и для других стран, расположенных в непосредственной близости от зоны действия этих договоров. Они могли затрагивать их суверенные интересы. Кроме того, те малые страны (Латвия, Эстония), которые заключали с нами, великой державой, договоры, сами хотели, чтобы заключаемые договоры о взаимопомощи уже названием показывали бы всему миру свою значимость. В силу этих обстоятельств договоры между СССР и Латвией и Эстонией перерастали из просто договоров в ПАКТЫ. В случае же с Литвой СССР не получал возможности сооружать на литовской территории военно-морские базы и т. д., он лишь получал возможность с целью защиты Литвы от агрессии извне расквартировывать на ее территории строго ограниченные по виду, составу и количеству контингенты войск, которые должны были размещаться на согласованных с литовским правительством территориях. То есть в данном случае договор касался только Литвы и СССР, не затрагивал интересы сторонних государств и не мог называться ПАКТОМ».

Пактом советско-германский договор был назван 18 сентября 1939 года в германо-советском коммюнике о польских событиях, поскольку в результате разгрома Польши августовский договор приобретал большую значимость. Однако в дипломатической переписке он продолжал именоваться исключительно договором. В печати же термин «пакт» иногда фигурирует, но исключительно в редакционных комментариях. Например, в газете «Известия» за 24 августа 1939 г. в редакционном сообщении, предваряющем публикацию текста Договора о ненападении, используется слово «пакт», а в газете «Правда» в том же самом случае соглашение называется исключительно договором.

Поскольку замирению с Японией после серии локальных вооруженных столкновений Советский Союз придавал исключительно большое значение, то и соглашение, подписанное между двумя странами 13 апреля 1941 г. официально именовалось Пактом о нейтралитете. Кстати, с его расторжением возникли некоторые сложности, поскольку аннулирован он мог быть только по истечении пятилетнего срока, то есть в 1946 г., а до того времени отказ от взятых Советским Союзом обязательств означал одностороннюю денонсацию пакта. [196]

«Пакт Молотова — Риббентропа» — есть сугубо журналистский штамп, сформированный западной прессой, и внедренный в наш обиход в период перестройки. Поэтому когда перестройщики принялись клепать фальшивки, долженствующие убедить общественность, что «секретный протокол» все же существовал, они принялись лепить подобного рода фитюльки, где непроизвольно вворачивали в официальную переписку слово «пакт». Так это слово стало ярким маячком, сигнализирующим о том, что перед нами сфабрикованный документ. А начало путанице со словами «пакт» и «договор» было положено в 1948 г. Госдепартаментом США, издавшим сборник «Нацистско-советские отношения. 1939–1941». Вот видите, как много лишь лингвистических «косяков» допустили фальсификаторы в таком маленьком тексте. Кто-то все еще верит, что данный «проект пакта» существует? Ну, тогда попробуйте получить его в архиве. Я бы тоже не отказался взглянуть на него.

Ещё более ярким «маячком» является использование в официальных внешнеполитических документах титулатуры. Если какой-то документ подписывает «фон Риббентроп» или «граф фон дер Шуленбург», то это очевиднейшая подделка. Это даже, наверное, можно считать прямым, а не косвенным доказательством подлога. Выше уже отмечались такие лингвистические «маячки», как именование Народного комиссариата внутренних дел анахронизмом «ОГПУ», замена в официальных документах названия СССР на «Советскую Россию» или обозначение советско-германских отношений, как «русско-германские» (почему же тогда не «русско-немецкие»?). Из той же серии прилагательное «имперский» применительно к Германии — имперский министр, имперские граждане, и т. д.

Почему до 1988 г. тема «секретных протоколов» широко не поднималась даже на Западе в период холодной войны? Потому что сильно педалировать этот вопрос было опасно: во-первых, еще был жив Молотов, во-вторых, в случае, если бы шумиха вокруг пресловутого сговора Молотова — Риббентропа действительно стала наносить урон СССР, разоблачить провокацию не составило бы труда. И, наконец, особой нужды в этом не было, пропаганде нужны мифы, а не факты.

Молотов скончался 8 ноября 1986 г., и уже через несколько месяцев — 23 августа 1987 г. (по другим данным 28 сентября того же года) на митинге протеста в Вильнюсе была предпринята первая попытка публично заявить в СССР о существовании «секретных протоколов». Попытка оказалась не очень удачной — малочисленная манифестация сепаратистов была быстро разогнана милицией. Не исключаю, что информация о вильнюсской акции 1987 г. запущена в оборот задним числом, никаких достоверных сведений о ней я не нашел, а зарубежные источники крайне противоречивы. Но достоверно известно то, что еще раньше, весной 1987 г. проблема «секретных протоколов» якобы впервые обсуждалась на Политбюро, а Горбачев даже знакомился с их «оригиналами» и советовал своему помощнику Болдину уничтожить их (со слов последнего). Сам экс-генсек категорически отрицает это.

В июне 1988 г. широкий резонанс получило очень умело организованное выступление Маврика Вульфсона на пленуме творческих союзов Латвийской ССР, после чего на головы прибалтийского обывателя обрушился девятый вал антисоветской пропаганды, которую осуществляли в первую очередь официальные партийные и государственные издания. В результате на митинге 23 августа в Вильнюсе против пакта Молотова — Риббентропа протестовали уже тысячи человек, а через год в тот же день в межреспубликанской акции протеста участвовали два миллиона человек, включая и русских. В 1989 г. работа по пропаганде пресловутого сговора между Сталиным и Гитлером приобретает невиданный размах, обработке подвергается уже население всего Советского Союза. Пресса и телевидение с мазохистским сладострастием стирают «черные пятна» истории.

Несмотря на гласность и «свободу слова», первая и единственная в советское время критическая публикация, где существование «секретных протоколов» подвергается сомнению, появляется лишь в июле 1991 г. в «Молодой гвардии». Академические издания вроде «Вестника МИД СССР», журналов «Международная жизнь», «Новая и новейшая история» все это время активно вводят в «научный оборот» фальшивки с молчаливого согласия, а скорее всего, при непосредственном участии министра иностранных дел Шеварднадзе, его заместителей и преемников (Бессмертных, Квицинский, Панкин). Завершается эта эпопея покаянным постановлением Съезда народных депутатов, принятым 24 декабря 1989 г. В 1990 г. начинается парад суверенитетов, и к весне 1991 г. Советский Союз де факто разваливается, что в декабре того же года закрепляется Беловежским соглашением. [197]

Ставка в деле развала СССР с 1988 г. делается на сепаратистские движения, матрицу которых задали именно прибалтийские, наиболее массовые и организованные. Те же имели под собой единую идеологическую базу: «секретные протоколы» — оккупацию — депортации, как черный миф, и национальную независимость, как политический идеал.