Что для России лучше

Мы уже видели на примере древних государств, как политика социальной интеграции помогала им в конкурентной борьбе, и, наоборот, как социальная дезинтеграция приводила к национальному краху. Специфика этого этапа заключалась в том, что социальная политика и практика социальной помощи распространялась здесь только на привилегированные группы, а не на все население в целом. Узко-племенное деление сохранялось как пережиток во всех древних государствах. Более радикальную социальную программу принесли с собой мировые религии, что и обеспечило им такой повсеместный успех. Принцип социальной помощи они распространили на всех единоверцев, возводя «помощь ближнему» в ранг обязательной нормы поведения. Со временем выявилась ограниченность этого «религиозного социализма». В условиях многоконфессиональных государств ограничение социальной помощи рамками одной религиозной общины сделалось анахронизмом. Кроме того, недостаточность религиозного социализма заключалась в том, что социальная помощь не носила юридически обязательного характера, а рассматривалась лишь в качестве моральной обязанности верующего. Это делало её непостоянной, крайне изменчивой и целиком зависящей от личных качеств индивидов. Религиозный принцип оказания социальной помощи был преодолен и расширен до масштаба всего населения государства в целом — без изъятия каких-либо религиозных, национальных и социальных групп. Эта стадия в развитии социального государства и есть современный социализм. Его отличительная черта — сознательность и всеобщность в проведении социальной политики. Таким образом, современный социализм представляет собой теоретическое обобщение предшествующей исторической практики и возведение её в степень осознанной государственной политики.

Следующим этапом на пути социального строительства должно стать распространение социализма на область национально-государственных отношений. Правда, социалистические принципы практиковались в области межгосударственных отношений уже странами восточного блока. Но в этой сфере давление национально-государственной конкуренции ощущалось сильнее всего, поэтому добиться гармонии интересов удавалось далеко не всегда. Советско-китайские, советско-югославские и прочие конфликты тому подтверждение. Но была бы политическая воля. О социализме как мировой системе станет возможным говорить тогда, когда не только внутриэтнические, но и межэтнические отношения будут строиться не на принципе конкуренции, а на принципе кооперации.

Таким образом, основной вектор исторического развития или, если угодно, исторической эволюции заключается в распространении социализма как практики социальной кооперации и взаимопомощи на все большее число людей и все большие области жизни. Сначала он практиковался внутри узкой родоплеменной группы, затем — внутри отдельного социального слоя свободных граждан; мировые религии распространяют его на общину верующих; современные социальные государства — на все население страны без изъятия. Следующий шаг — кооперация на межгосударственном уровне.

Удастся ли человечеству сделать этот шаг? Если да — оно поднимется на новую ступень исторического прогресса. Если нет — прогресс останется нереализованной исторической возможностью. Не всякое развитие есть прогресс, эволюция, т. е. повышение уровня организации. Развитие может носить и характер инволюции, т.е. понижения уровня организации. Крушение цивилизаций, исчезновение этносов — явление заурядное в истории. По подсчетам современных историков, из четырех десятков когда-либо существовавших цивилизаций в «живых» осталось не более восьми. Если западному капиталу вкупе с буржуазно-чиновничьей кастой удастся окончательно добить Россию, то это количество сократится еще на одну.

Одно можно сказать с полной уверенностью: процессы, которые мы наблюдаем в современной России, восточной Европе и вообще повсюду, где утверждается господство транснационального капитала, представляет собой колоссальную историческую инволюцию, т.е. осуществление вектора развития, диаметрально противоположного прогрессу. Дело даже не в нищете населения самой по себе (в России всегда жили бедно) и не в благополучии отдельных групп, особенно непристойном на фоне этой всеобщей нищеты и вымирания нации, а в понижении уровня социальной организации общества, в переходе с более высокого уровня развития на более низкий. Переход от «социального государства» к государству — «ночному сторожу» (а на деле — грабителю среди бела дня) и есть возврат на уже пройденную историческую ступень. Закономерно, что эта гигантская социальная инволюция сопровождается катастрофической деградацией человеческого материала. Подобно тому, как инволюционные процессы в неживой природе характеризуются распадом молекулярных и иных связей сложного целого, так и социальная инволюция приводит к распаду человеческих отношений на макро- и микроуровнях.

Теперь, после всего вышесказанного, мы можем вернуться к уяснению того парадокса, о котором шла речь в самом начале. Почему все социалистические революции произошли не «по Марксу», а вопреки его теоретической схеме: не в индустриально-развитых, а аграрно-отсталых странах? Ошибка в прогнозе объясняется тем, что Маркс видел только одну сторону проблемы — внутрисоциальную, но совершенно выпускал из вида геополитический аспект. Для Маркса, как позже и для Ленина, национально-государственная конкуренция была лишь продолжением и превращенной формой «буржуазной» (хотя исторически межэтническая конкуренция намного старше классовой борьбы вообще). Ленин обозначил эту национально-государственную конкуренцию понятием «империализм», рассматривая её в качестве особой стадии развития капитализма. В любом случае, для теоретиков марксизма геополитические конфликты не имели самостоятельного значения, а являлись лишь производной формой внутрисоциальных. Отсюда — упование на более развитые в техническом и социально-историческом отношении общества.

Но как раз в технически передовых странах, занимавших наиболее выгодные позиции в конкурентной борьбе, потребность в социализме, национальном консенсусе за счет снижения внутриэтнической конкуренции была минимальной. Гораздо сильнее она ощущалась среди наций-изгоев, в «периферийных», неиндустриальных странах, не имевших исторических перспектив при сохранении системы международной капиталистической эксплуатации. Точно так же как христианство зародилось среди беднейших слоев населения, жаждавших морального реванша, так и социализм стал стратегией и тактикой беднейших стран, жаждавших исторического реванша. Для таких стран социализм был единственно приемлемой политикой, способной обеспечить им суверенитет и прорыв на исторически передовые позиции.

И в самом деле, что требовалось нациям, не пожелавшим оставаться на обочине истории, для «преодоления отсталости» или, иначе, для создания более благоприятных условий для национального развития? Необходима была такая система отношений, которая, во-первых, резко снижает уровень внутриэтнической конкуренции, что создает почву для совместного решения общенациональных задач; во-вторых, создает «синэргийный эффект» в обществе («эффект кооперации») за счет организации и сложения в единый вектор ранее раздробленных и конкурирующих друг с другом индивидуальных сил; в-третьих, обеспечивает более высокую вертикальную мобильность; в-четвертых, более равномерное и справедливое распределение ресурсов развития (материальных и культурных благ) и, в-пятых, обеспечивает защиту национального рынка и национальной культуры. Это была единственная политика, которая давала возможность аграрно-сырьевой стране противостоять экспансионистской политике индустриально развитых держав.

В этом плане чудовищной нелепостью является утверждение, будто социализм был великим злом для России. Он был её великим благом и позволил полуфеодальной стране, истекшей кровью в двух мировых войнах, пережившей к тому же кадровые потери в трех революциях, гражданской войне, внутриполитических и межэтнических конфликтах, стать одной из двух супердержав мира. Революция в России была совершенно «правильная». И то, что она произошла не «по Марксу», нисколько не умаляет её значения. «Отсталость» была не только не помехой революции, а, наоборот, её главной причиной. Русская революция и была вызвана к жизни прежде всего потребностью борьбы с национальной отсталостью. С этой задачей она справилась — и в этом её историческое значение. «Закат России» начался не в 1917 году, а в 1991. Никакие потоки лжи не могут замазать уже очевидный для всех инволюционный характер нынешнего пути развития страны.