Политика. Основные понятия

Что же до идеи общественного договора, то ее настоящим творцом был англичанин Т. Гоббс (автор «Левиафана»), самый последовательный этатист среди философов. Вкратце идея «Левиафана» такова. Людям жилось плохо. Они составили общественный договор и основали государство. Символом государства, по Гоббсу, является Левиафан— сказочное всепоглощающее чудовище. Разумеется, люди создали Левиафана ради общественных интересов, однако, создав, отдали ему все. Он вправе претендовать не только на управление людьми, но и на их имущество, жизнь и (что, пожалуй, наиболее омерзительно) на их внутренний мир, религиозные убеждения. Конечно, не все были Гоббсами. Скажем, С. М. Соловьеву — человеку очень доброжелательному, мягкому, совестливому, хорошему семьянину и прихожанину — государство вовсе не представлялось людоедом, которому все принадлежит. Однако в этом можно самому себе не признаваться, а этатизм все равно идет к своей крайности.

Этатизм генетически связан с одной из составляющих эпохи Возрождения — с гуманизмом. Термин этот очень опасный, ибо, чаще всего, под гуманизмом подразумевается гуманность, т. е. человеколюбие, против которого никто не возразит. Но в основе строго философского понятия «гуманизм» лежала по-новому прочитанная ренессансными гуманистами протагорова формула: «Человек есть мера всех вещей». Греческий философ Протагор этой формулой лишь утверждал, что реальные вещи выстраиваются по модулю человека, т. е. соответствуют ему своими размерами, гуманисты же эпохи Возрождения прочитывали его формулу иначе. Для них она означала, что человек — единственный критерий всех вещей в мире, в т. ч. и эстетики, нравственности, совести. Казалось бы, почему нет?

А дело в том, что мерой всех вещей для средневекового западноевропейца был богочеловек Иисус Христос (критерий, как к нему ни относись, устойчивый, потому что Христос — идеальный человек). Для ренессансного же западноевропейца таковой мерой стал любой человек. Но ведь человек может быть щедрым и скрягой, героем и трусом, порядочным и подонком — все люди разные. И эта неустойчивость человека порождает в Ренессансе и постренессансном пространстве, включая эпоху Просвещения, подмены. Вместо «человек — мера всех вещей» очень легко подставить: общество — мера всех вещей, нация — мера всех вещей, государство — мера всех вещей. И так мы приходим к Левиафану Гоббса, т. е. общественный договор и бесчеловечный, негуманный этатизм имеют гуманистические основы.

Но самая легкая подстановка делается путем простейшего силлогизма: человек — мера всех вещей; я, несомненно, человек; следовательно, я — мера всех вещей. В Музее изящных искусств на Волхонке в Итальянском дворике стоят два великих конных памятника (их копии) — Гаггамелате работы Донателло и Коллеони работы Верроккьо. Оба они — кондотьеры (наемные полководцы). Оба — честные солдаты. Перекупить их было нельзя. Они, разумеется, бросили бы служить, если бы им перестали платить, но покуда договор с ними работодатель выполнял, они честно работали на него. И совести они были не лишены, и излишней жестокости себе не позволяли — только необходимую, как любой солдат. Такие кондотьеры в тираны не годились. Чтобы появился настоящий ренессансный тиран (а Ренессанс — эпоха тиранов), сначала должен был появиться интеллигент-гуманист и объяснить кондотьеру, что он, кондотьер, — мера всех вещей. Тогда-то вместо Коллеони или Гаггамелаты мог появиться Чезаре Борджиа или Сиджисмондо Малатеста. Вот опасность пути от гуманизма к этатизму!

Уберечь людей от попадания в пищу Левиафану может только религиозное мировоззрение и религиозная санкция этики вкупе с твердым признанием примата общества над государством. Государство, и в этом большое достижение нашей относительно демократической эпохи, — инструмент общества и даже в значительной степени его обслуживающий персонал.

Номенклатура типов обществ не общепринята, на этот счет существуют различные взгляды. Рассмотрим несколько довольно характерных типов обществ.

1. Традиционные общества (иногда их еще называют «патриархальными» или «первобытными»), В XIX веке, когда эволюционизм Просвещения господствовал куда серьезнее в гуманитарном знании, нежели сейчас, все эти общества именовали «первобытными», как и людей, живущих в догосударственном укладе. В XX веке с этим термином стали обращаться осторожнее: про общества, которых уже нет и которые изучаются методами археологии, стали говорить «первобытные»; про те же, которые существуют по-прежнему и изучаются методами этнографии, — «традиционные». Ныне есть тенденция все эти общества именовать «традиционными» или «патриархальными» (у них есть заметные общие черты). Согласно теории Гумилева, традиционные общества (вроде бушменов Южной Африки, австралийских аборигенов или пигмеев Конго) являются реликтами, этносами в гомеостазе, т. е. они отнюдь не младенцы, а наоборот, старики, у которых в прошлом и великие переселения, и завоевания, и своя большая культура.

Для традиционного общества характерна совершенно исключительная роль искусства и, как следствие, целостное монистическое мировоззрение. Чем это можно объяснить? Ведь и сегодня роль искусства сравнительно высока! Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим функции искусства в традиционных системах.

Первая функция — сакральная, культовая, т. е. функция, связывающая искусство с богослужением. Искусство сейчас в незначительной степени исполняет эту функцию, а в традиционных обществах любое искусство сакрально.

Вторая функция — эстетическая. Она сохранилась. Правда, бывают оригиналы, которые отстаивают право на существование принципиально безобразного искусства, но в этом тоже есть своеобразная эстетика.

Третья функция — дидактическая (искусство, которое учит). То, что искусство имеет дидактическую функцию, признавалось еще в XIX веке. Однако последние 100 лет привели к тому, что на Западе, да и у нас стараются избавиться от этой функции.

Четвертая функция — познавательная. Она нами утрачена полностью. Кстати, философия выделилась из искусства только в эпоху осевого времени — VII—VI вв. до н. э. (см. раздел 1). До этого искусство полностью включало в себя философию, тем самым захватывая и науку, как часть философии. Окончательное же выделение науки из общего круга философии произошло много позже — в эпоху Возрождения, когда автономизировались все ценности.

Наконец, пятая функция — производственная. Искусство на протяжении тысячелетий не имело четкой границы, отделяющей его от ремесла. Даже еще в эпоху Возрождения тот же Донателло делал не только величайшие скульптуры своего времени, но и подарочные свадебные сундуки (кассоне), нисколько не считая такой заказ унизительным. Он был таким же представителем цеха, как и кассонный мастер, который только кассоне и делал, а скульптуры не мог. Но уже в XVII веке это стало невозможно. В XVII веке художник и ювелир — принципиально разные профессии, разного социального уровня. Процесс разделения искусства и ремесла весьма долог. Но традиционные общества он совсем или почти совсем не затронул.

Искусство в традиционных обществах выполняет многообразные функции. Однажды тверской археолог показывал мне неолитическую пешню (инструмент для пробивания лунки во льду для зимнего лова рыбы). Одна ее поверхность была стесана — ею работали, но по сохранившейся нестесанной поверхности видно, какой она совершенной формы. Любой искусствовед признает совершенство ее линий, да плюс еще она покрыта изящным орнаментом. Возможно, орнамент мог иметь и магическое значение, однако человеку вообще было свойственно брать в руки только предметы красивые. Он так был устроен, он так прожил большую часть своей истории.

В XIX веке — веке рационализма, эволюции и веры в прогресс — полагали, что человек в древности являл собой белый лист (tabula rasa), был безрелигиозен и стал религиозным лишь в процессе эволюции. Поэтому и древние, и ныне существующие традиционные общества считались обществами примитивных религиозных представлений. Из этой предпосылки родилось много концепций происхождения религий, как то: