Тамплеры Пролетариата

Генеалогия русского большевизма, уходящего корнями в раскол, (не случайно такое живейшее участие в финансировании РСДРП принимали староверческие купцы и вообще сектантский капитал; напомним также о повышенном внимании большевиков-богоискателей и богостроителей к русскому сектантству, особенно Бонч-Бруевич), проходит через масонов-розенкрейцеров конца XVIII века, декабристов, народников и т. д. И надо заметить, что во всех этих, столь различных по видимости, течениях ясно прослеживается устойчивый мессианский компонент, «национал-утопизм», живая и страстная тоска по "царству спасения", по "святому царству", "царствию Божию", которое, будучи абсолютной жизненной реальностью, не может быть объектом лишь рационального трансцендентного утверждения или сферой апофатической веры, но должно быть (или стать) в кульминационный момент священной истории прямым и абсолютным фактом, плотью обновленного пылающего бытия. И это «Царствие» вместе со всей его универсальностью и всечеловечностью имело интимно национальный русский характер, что является не следствием этнической гордыни, но прямым результатом верности полноценной православной доктрине, особенно в ее части, касающейся эсхатологического значения "православной симфонии" властей и вообще апокалиптической функции «катехона» как Империи, Государства и, шире, народа, общества.

Эсхатологический характер большевизма правильно распознали такие авторы, как Норман Кон, Анри Безансон, вслед за ними Игорь Шафаревич и др. Но наиболее полную картину дал Михаил Агурский. В отличие от других исследований в тексте Агурского явно прослеживается симпатия к национал-большевизму и глубинное понимание его смысла, тогда как другие довольствуются лишь уничижительным и разоблачительным (в их глазах) указанием на иррациональный характер эсхатологизма и мессианизма вообще. В этом отчасти сказывается и политическая либеральная, антисоциалистическая направленность Кона и Безансона, являющихся, в отличие от Шафаревича, к тому же явными русофобами. Агурский, используя метод Кона и вообще тех западных авторов, которые начиная с Огюста Вьятта стали внимательно исследовать влияние эсхатологических идей (в частности, теорий Иоахима де Флора о "царстве Святого Духа" и т. д.) на современные внешне атеистические культуру и идеологию, проследил национально-мессианские компоненты русского революционного движения за несколько веков до марксизма и обрисовал краткую историю «правых» истоков русского коммунизма. В смысле обширной фактологии следует отсылать читателя к его работе "The Third Rome" ("Третий Рим"), часть которой была опубликована на русском языке отдельным изданием ("Идеология национал-большевизма"). Если после Агурского перечитать Мережковского, то неслучайность и провиденциальная нагрузка русского национал-большевизма станет совершенно очевидной и неоспоримой истиной.

4. Наследие Истины

Если распознать правильную сторону в ситуации последних времен было относительно просто, если бы для этого существовали какие-то надежные доктринальные методы, то сам драматизм христианского понимания эсхатологии был бледным и нежизненным; праведников, спасенных было бы много больше, а соблазненных ничтожно мало. Если бы выбор был статичным — между одним и другим, между порядком или восстанием, утверждением или отрицанием, то само устройство мира оказалось бы банальным механизмом, породить который мог только довольно убогий демиург, лишенный фантазии. Поэтому моралистическая риторика всех идеологических лагерей — и революционеров и консерваторов — оставляет удручающе жалкое впечатление. Нерефлекторный монархизм так же абсурден, как ортодоксальный коммунизм. Церковный ортодокс часто бывает не убедительнее сектанта. В этом не вина личностей, в этом суть того сложнейшего периода, в котором находится человечество, в котором живет, думает и делает свой выбор Россия.

Адекватность достигается только путем невероятного напряжения духа, когда интеллект, интуиция, голос крови, церковная доктрина, мельчайшие элементы унаследованной культуры, напряженное осмысление происходящего со страстным желанием расшифровать смысл его — все это в совокупности возгорается пламенем пробуждения, усиленной тоской по национальной истине. Национальная идея России, безусловно, диалектична, парадоксальна, ее осмысление требует колоссальной работы души. На этом пути не следует отвергать никаких, даже самых странных и диких по видимости, заключений. Только банальность, успокоенность, прохлада убийственны в этом деле. Здесь лучше ошибиться, чем отделаться штампом, безответственной апелляцией к непродуманной самостоятельно (и, возможно, вообще неверной) концепции какого-то «культурного» и даже церковного авторитета. Смысл и содержание русской истории — вопрос, обращенный сегодня к каждому.

Национал-большевизм как духовный метод, национальная диалектика, рассмотрение судьбы русского народа и русского государства как мессианского пути избранной для эсхатологического подвига православной общины со всеми крайностями, эксцессами и парадоксами перевода этого уникального идеала в социально-политическую субстанциальность — вот что ближе всего подходит к расшифровке тайны Руси. А так как время сегодня действительно последнее, тот, кто правильно поймет, тот правильно и поступит. И от этого поступка сыновей и внуков зависит окончательный удел тех поколений, которые мучились и горели великой волей, русской волей к Правде, переданной по крови, языку, государству и культуре, по благодати православного крещения нам.

Статья написана в 1996 г., впервые опубликована в 1997 г. в ж-ле «Элементы» № 8 (Досье «Национал-большевизм»)

"В КОМИССАРАХ ДУХ САМОДЕРЖАВЬЯ"

Самым полным и интересным (на сегодняшний день) исследованием русского национал-большевизма является книга Михаила Агурского. Агурский был диссидентом, в 70-е эмигрировал из СССР в Израиль, но вместе с тем, его отношение к советскому национал-большевизму остается в высшей степени объективным, а в некоторых случаях в оценках сквозит глубокая симпатия. На наш взгляд, труд Агурского — самое серьезное произведение, посвященное советскому периоду русской истории помогающее понять его глубинный духовный смысл.

1. Национальное признание большевизма

Агурский определяет сущность русского национал-большевизма так: "… С самого начала большевистской революции большевизм и само новое советское государство получили признание со стороны различных групп эмиграции и в самой России как отвечающие истинным русским национальным и даже религиозным интересам. Численность этих групп была относительно невелика, и не всегда эти группы были влиятельны, но их голос был слышен, и с их точкой зрения были знакомы широкие круги как вне партии, так и внутри нее. Национальное признание большевизма было весьма разнообразным.

Его считали русским национальным явлением и левые и правые, гуманитарии и инженеры, гражданские лица и военные, духовенство и сектанты, поэты, писатели, художники. Наибольшим успехом ознаменовалось т. н. сменовеховство, возникшее относительно поздно в кругах правой русской эмиграции. Именно в его рамках был впервые сформулирован и национал-большевизм, хотя к нему по праву могут быть отнесены почти все ранние формы национального признания большевизма, включая скифство.

Центральной фигурой эмигрантского национал-большевизма в начале 20-х гг. оказался Устрялов, а внутрироссийского — Лежнев.

Если бы все это осталось в рамках небольшевистских кругов, это имело бы очень ограниченный интерес. Но этого не случилось…"