Великий Макиавелли. Темный гений власти. «Цель оправдывает средства»?

Союз семейств Чибо и Медичи имел последствия – папа назначил Джованни Медичи, сына Лоренцо, кардиналом. Пикантность назначения состояла в том, что мальчику шел всего лишь четырнадцатый год – но Иннокентий VIII ни в чем не мог отказать своему любезному родственнику, Лоренцо Медичи. Факт этот был настолько явным, что его отмечали иностранные дипломаты – утверждалось, что « папа смотрит на мир глазами Лоренцо», и что сам Лоренцо – « стрелка компаса итальянской политики».

Компас, собственно, был известен в Европе уже довольно давно, но после того, как магнитную стрелку надели на вертикальную шпильку, а к стрелке прикрепили легкий круг, разбитый по окружности на румбы, слово «компас» стали использовать и как метафору.

Так что сравнение Лоренцо с магнитной стрелкой, неизменно указывающей верное направление, было в высшей степени комплиментарным.

Но при всех успехах в политике и дипломатии главным интересом в жизни Лоренцо Медичи все же было нечто иное. Ко времени Лоренцо в Италии огромный интерес к античности уже существовал. Но при нем он получил новый толчок – сам Лоренцо считал античность чем-то чрезвычайно важным. Лоренцо Медичи, спасая и Флоренцию, и свою собственную жизнь, преподнес в качестве подарка важному приближенному короля Ферранте античную бронзовую голову льва. Ничего лучше он не мог и придумать – она стоила дороже золота...

Eго двор и окружение составляли не столько политики, сколько его личные друзья-гуманисты. Одним из них был Анджело Амброджини по прозвищу Полициано – по названию его родного городка на латыни, Mons Politianus. Что он только нe делал! Писал и стихи, и прозу, и публицистику – например, написал целый трактат «О заговоре Пацци». Он собственно, был профессором греческой и латинской литературы в прославленном на всю Европу Флорентийском университете – но для Лоренцо он был чем-то куда большим, чем профессор филологии. Полициано был его близким другом, он доверил ему воспитание своих сыновей. Каждый год в день 7 ноября на вилле в Кареджи Лоренцо давал банкет в честь дня рождения Платона – и Полициано был там его непременным гостем и собесeдником.

Дело в том, что в Кареджи располагалась так называемая Платоновская Академия, которую основал еще Козимо Медичи. Он подарил ей свои редкие греческие манускрипты, а во главе Академии встал Марсилио Фичино. В числе его учеников в 1479 году, сразу после окончания дела с заговором Пацци, появился необыкновенно одаренный молодой человек, Джованни Пико де Мирандола.

Он был из знатной аристократической семьи Пико – властителей Мирандолы и Конкордии, связанной родственными узами со многими владетельными домами Италии, – но увлекся философией, и при этом настолько, что в 14 лет окончил университет в Болонье. Попав во Флоренцию, он очень сблизился с Лоренцо. У того поистине была страсть к коллекционированию, и больше всего он любил коллекционировать таланты. Пико де Мирандола, право же, был чудом – помимо освоения права, древней словесности, философии и богословия, он изучал новые и древние языки, и не только традиционные латинский и греческий, но еще и еврейский, арабский и халдейский. Он даже одно время увлекался Каббалой.

Жизнь у столь яркого человека, конечно же, была нелегкой. Его обвинили в ереси, во Франции, куда он попал, решив позаниматься в Сорбонне, его посадили в тюрьму. Лоренцо вытащил его оттуда, и в 1488 по его просьбе папские власти разрешили Пико де Мирандола поселиться близ Флоренции.

В городе ему дивились, пожалуй, не меньше, чем знаменитому жирафу Медичи, которого в 1486 году подарил Лоренцо Медичи египетский правитель Кайт-бей в знак установления дружественных и торговых отношений между Флоренцией и Египтом.

Не довольствуясь Академией, Лоренцо основал художественную школу. Одним из учеников, которых туда рекомендовал мастер Гирландайо, он особенно заинтересовался. Мастер сказал Лоренцо, что ему нечему учить этого парнишку, он и так знает больше, чем сам мастер.

Мальчик был из обедневшей семьи благородного происхождения, так что его отец не больно хотел, чтобы его сын учился ремеслу художника, но Лоренцо уладил все проблемы. Он сказал озабоченному родителю, что он берет мальчика к себе в дом, что он будет расти вместе с его собственными сыновьями и что его отцу, чтобы снять с него заботы о хлебе насущном, будет предоставлено место в таможенной службе Республики. А мальчику он положил жалованье в размере 5 флоринов в месяц.

Эти 5 флоринов, возможно, оказались самой выгодной инвестицией, когда-либо сделанной банком Медичи.

Парнишку звали Микеланджело.

VI

В 1904 году Томас Манн написал довольно странное и необычное для него произведение – пьесу «Фьоренца». В итальянском есть правило, согласно которому в словах греческого происхождения – «планета», например – буква «л» редуцируется и получается «пьянета». Такая же история с вроде не греческой «блондиной» – она делается «бьонда». Hy, а «флора» – «фьоре», « Флоренция» – « Фьоренца».

Cоотвественно, все, что происходит в пьесе, происходит во Флоренции – и в тексте даже сказано, что « время действия – послеполуденные часы 8 апреля 1492 года», а место действия – « вилла Медичи в Кареджи».

Первое действие начинается в кабинете кардинала Джованни Медичи – ему, правда, всего 17 лет, но он уже прелат и князь церкви, хотя и не имеет духовного звания. Папа римский, Иннокентий VIII, сделал столь необычное исключение для сына своего друга Лоренцо.

Кардинал беседует со своим воспитателем – мы его, кстати, уже знаем. Это Анджело Полициано, профессор филологии. Разговор начинается с того, что Полициано выражает надежду, что когда-нибудь его питомец поспособствует тому, что Платона, великого философа античности, церковь все же сделает святым, несмотря на его язычество. Но кардинал Джованни меняет тему и переходит на обсуждение фра Джироламо Савонаролы, монаха из Феррары, который стал настолько популярен, что на его проповеди собираются тысячи людей. Джованни Медичи находит их « интересными и занятными», а вот профессор Полициано считает их возмутительными.

И тогда Джованни говорит своему учителю следующее:

« Голос у него[проповедника] странно тихий, и устрашающая громоподобная сила, с которой звучит его речь, всецело исходит от взора его и движений. Хочу вам признаться... зачастую, когда я один, я беру венецианское свое зеркальце и пытаюсь подражать ему в его повадке, когда он мечет свои молнии против духовенства».

И приводит цитату из услышанной им проповеди:

«... ныне простер я десницу мою – глаголет господь – ныне иду я на тебя, церковь продажная и непотребная, церковь злодейская, нечестивая, бесстыдная! Меч мой сразит непотов [3] твоих, игрища твои, блудниц твоих, дворцы твои, и познаешь ты правосудие мое».

Ну, мы как бы внутри пьесы Т. Манна – но припомним все-таки, что Джованни Медичи и сам один из тех «непотов», против которых ополчается проповедник – однако он хороший ученик Анджело Полициано, проповедь его восхищает с чисто эстетической точки зрения. Ну, и забавляет, конечно, – чувство, которое его учитель совершенно не разделяет. Он видит в проповеди узкий нетерпимый фанатизм, отвергающий жизнь со всеми ее радостями, отвергающий античность и гуманизм, которым профессор Полициано предан всей душой, наконец, он отрицает Флоренцию, прекрасную делами своих художников, воспевающую красоту человека.

И Анджело Полициано говорит:

«Я презираю этого червя, презираю его за то, что мнит, будто обрел истину. Хотя бы мимолетная улыбка, всеблагие боги! Хотя бы легкая скрытая насмешка! Одно лишь словечко, поверх голов черни брошенное – и я простил бы ему все».

Пьеса Т. Манна растет и обретает новые голоса. Число персонажей увеличивается – на сцене появляется Пико де Мирандола, и он, как ни странно, берет в споре сторону Джованни Медичи, а не его воспитателя. Нет, он вовсе не находит фра Джироламо забавным, но он взывает к идее терпимости. Ведь eгo проповеди столь пламенны и искренни, что и их можно считать произведениями искусства, и следовательно, и их следует включить в обширные коллекции прекрасного, собранные во Флоренции. T. Манн добавляет к Полициано и Пико де Мирандола и художников, толпящихся в садах виллы Кареджи. Один из них жалуется на напрасный поклеп – его обвинили в том, что он мадонну изобразил с лицом своей любовницы, и фра Джироламо видит в этом кощунство и поношение веры.