Отцы, матери, дети. Православное воспитание и современный мир

Одна из главных задач патристической нравственной проповеди — показать относительный, а не абсолютный характер земного зла в форме обид, страдания, неприятностей, скорби. Больше того, относительное зло может быть обращено в абсолютное благо.

"Божие Домостроительство таково, — учит святитель Иоанн Златоуст, — что чем нам вредят, то самое служит к нашей пользе" [82]. "Ты потерпел какое-нибудь зло? — спрашивает тот же отец. — Но если захочешь, оно вовсе не будет злом. Возблагодари Бога, и зло обратится в добро" [83]. "Не кляни обижающего тебя, — увещевает Златоуст, — иначе ты претерпишь оскорбление, а плода лишишься, понесешь вред, а награды не получишь. А это крайне безумно — претерпев труднейшее, не перенести легчайшего" [84].

"Бесы боятся, — объясняет преподобный авва Зосима, — если увидят, что кто-нибудь, будучи подвергаем бесчестию, ущербам, всяким другим неприятностям, — скорбит не о том, что подвергся этому, но о том, что не перенес этого мужественно, ибо понимают, что он вступил на истинный путь и имеет твердое желание ходить по заповедям Божиим" [85].

В-третьих, субъект, переносящий зло. Итак, выяснено, что значит "не противься" и что представляет собой "злое". Осталась последняя ключевая позиция экзегезы Мф 5:39, то есть осталось выяснить, кто является субъектом, терпящим зло. В самом деле, к кому, собственно, обращен императив "не противься"?

Для патристической экзегезы такого вопроса просто не существовало — эти слова обращены непосредственно к каждому человеку для его личного исполнения. Поэтому традиционное святоотеческое истолкование Мф 5:38–39 ("Не противься злому") фактически не дает ответа на те вопросы, которые поставило толстовство.

В этом нет ничего удивительного. Проблема непротивления злу, инородная христианству, возникла отчасти на почве полностью искаженного представления о нем (отношения к христианству как к нравственной системе), отчасти вообще на почве древних восточных религий. Если прямую генетическую связь между толстовством и гандизмом установить трудно, то некоторое взаимовлияние идей древней индийской философии и доктрины Толстого — толстовства и идеи "ахимсы", ненанесения зла, принятой Махатмой Ганди — все же несомненно.

Во всяком случае искусственное сталкивание двух мест в Нагорной проповеди — 5:17 и 5:38–39 — стало возможным только после потери подлинного представления о христианском учении в секулярной среде Европы и России, а также после сведения христианства к исключительно нравственной системе, которое завершил в XVII в. Иммануил Кант. Поэтому лишь в патристике нового времени собственно и можно найти решение проблемы непротивления злу, как, например, в "Словах" святителя Димитрия Ростовского, жившего в эпоху предпросвещенческого барокко.

Святитель Димитрий Ростовский был свидетелем формировавшегося мироощущения Нового времени, и это отразилось в нравственной проблематике, им затрагиваемой. Во всяком случае, он уже ясно видит проблему коллизии личного непротивления злу и христианской ответственности за ближних.

Разъясняя учение Нагорной проповеди о любви к врагам ("Любите врагов ваших" — Мф 5:44), святитель Димитрий предупреждает: "Не думай, слушатель мой, чтобы я повторил слова эти о тех врагах, которые воюют с нашим христианским отечеством и враждуют против нашей благочестивой веры. Говорю я не о тех врагах, которых, как богопротивных, подобает ненавидеть, согласно слову Давида: "Мне ли возненавидеть ненавидящих Тебя, Господи, и не возгневаться восстающими на Тебя? Полною ненавистию ненавижу их; враги они мне" (Пс 138:21–22). Тех не только нельзя любить, но даже необходимо выступать войной против них, полагая душу свою за христианское царство и за целость Церкви".

"В одно время вопрос об этом нечестивые предложили святому христианскому философу Константину, нареченному Кириллом", — обращается святитель Димитрий к историческому прецеденту, почерпнутому из хорошо известного ему как редактору-составителю Четьих Миней агиографического материала. — "Сарацины сказали: "Если Христос Бог ваш, то почему вы не делаете так, как Он велит вам? Ведь Он повелевает вам молиться за врагов, делать добро ненавидящим вас, подставлять щеку бьющему; вы же поступаете не так, но делаете совершенно противоположное. Вы острите оружие на тех, которые с вами так поступают, выходите на борьбу и убиваете". Блаженный Константин отвечал: "Если в каком-либо законе будут написаны две заповеди и даны будут для исполнения людям, то какой человек будет истинным законохранителем: тот ли, который совершит одну заповедь, или тот, который обе"? Ему сказали: "Тот лучше, который исполнит обе заповеди".

Тогда философ ответил, — формулирует решение этой проблемы как соотношение между личной обидой и ответственностью за ближних словами Просветителя славян Димитрий Ростовский, — "Христос Бог наш, повелевший нам молиться за обидящих и благотворить им, сказал нам и следующее: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин 15:13). В каждом отдельном случае мы терпим причиняемые нам обиды; вообще же защищаем друг друга, полагая души свои для того, чтобы вы, пленив братьев наших, не пленили бы с телами и души их, склонив их к своим богопротивным делам" [86].

В толстовстве и крайних формах пацифизма как раз и произошла подмена субъекта непротивления злу. С личности, руководствующейся требованиями новозаветной нравственности, требование непротивления было перенесено на общество, взаимоотношения внутри которого регулируются принципами права и законности.

Подлинный смысл евангельской заповеди непротивления злу русским библеистам пришлось выявлять в полемике с толстовством. Епископ Иннокентий (Кременский) специально обращает внимание на то, что "Христос хочет сказать: не противься злому действию, когда оно направлено лично против тебя. Относительно же непротивления злу при защите ближнего Он не говорит ничего…" [87]

Свою мысль епископ Иннокентий подтверждает чрезвычайно интересным наблюдением над последующим текстом Нагорной беседы. Он обратил внимание на те четыре конкретных примера, которыми Спаситель подкрепил общее положение о непротивлении злу.

Во-первых, все четыре примера: первый — личное оскорбление (пощечина), второй — нарушение прав собственности, третий — личная услужливость, готовность пожертвовать своим временем и четвертая — добровольная денежная жертва (взаймы или безвозмездно) — являются образчиком не очень крупной неприятности, которую каждый человек переживает исключительно лично.

Во-вторых, эти примеры выстроены как обратная лестница, от большего к меньшему. Унижение чести переживается глубже и скорее вызывает месть, чем потеря материальных благ; последняя оценивается выше, чем потеря времени; и четвертый пример — предоставление денег взаймы, что практически ничего не стоит [88].

Профессор Зарин доказывает личный характер непротивления тем, что Христос говорит о вреде, причиненном в незначительных размерах: "Из многих возможных случаев давления на христианина со стороны τό πονερόν Христос Спаситель указывает для примера лишь те, которые вполне могут остаться в пределах личных отношений, не вызвав вмешательства судебной инстанции. Здесь не говорится, например, если кто выбьет зуб или выколет глаз, — пусть христианин предоставит обидчику и дальше действовать в таком же направлении. Тем более не говорится, что подстерегающему на пути разбойнику следует предоставить расправиться с безоружным путником так, как он хочет" [89].